Крепость и поток
Текст: Валерия Пустовая
Фотография: Дмитрия Чижова
Литературный критик Валерия Пустовая о скандале, недавно развернувшемся вокруг толстых журналов.
Посмотрела четыре рекламы за 20-минутное интервью Сергея Чупринина на Lenta.ru, дважды перечитала интервью Ирины Барметовой «Эксперту». «Резонансное выселение», по выражению «Ленты», «Октября» из исторического «Дома журнала», по выражению Ирины Барметовой, стало уникальным инфоповодом, который свел в одну точку интересы литературных журналов и ведущих СМИ. Сами по себе ни «титульные авторы», которыми потрясает Сергей Иванович, ни «множество интересных и своеобразных акций», которые перечисляет Ирина Николаевна, — не события для медиа, не новости.
«Мое повествование получается заунывным», — укорачивает сама себя главный редактор «Октября», и Наталья Кочеткова в беседе с главным редактором «Знамени» просит закончить на позитивной ноте — перечислить «новые приращенные функции» толстых журналов. О функциях спрашивает и Марина Ахмедова в «Эксперте». В ход идут непременные и неоспоримые козыри: сказано и про экспертную роль журналов, и про работу с молодыми авторами, и о продвижении поэзии, и о первых публикациях — анонсах готовящихся книг, и о выживших в журналах традициях литературного редактирования, и, конечно, о критике как «разговоре о литературе вообще» — у журнала «очень много социальных, литературных, культурных функций», подводят итог на «Ленте». Интервью движутся параллельно, иногда сливаясь в унисон: так, обе беседы начинаются с упоминания, что, мол, журналы даже в войну выходили, — обе посвящены боданиям с чиновниками и государственной системой культуры, — и обе, в противоход сыплющимся, как карты на стол, писательским именам и «многим функциям», посвящены вот этому предчувствию — по выражению Чупринина: «нет ни малейшей уверенности в том, что мы переживем этот год».
Возникает неизбежное, как перечень достоинств толстых журналов, слово «спасение». «Может быть, та самая электронная сетевая издательская история и есть то спасение? ...зачем же так держаться за бумагу? Пусть она красивая, чудесная...» — говорит Наталья Кочеткова и довершает давно назревающую, но так и не получившую видимого воплощения мысль: «Может, просто носитель должен быть другим?..», «Может, просто бытование журнала должно быть другим?..» Ей отчасти вторит соведущий интервью Николай Александров: что, мол, спрашивает, журналы делают, чтобы продвигать номера? И как это, говорит, получается, что в журналах печатаются «успешные на книжном рынке» авторы, но самому журналу это не приносит рыночного успеха?
...в повседневной практике постсоветских толстых журналов много такого, чем легко перекрываются любые претензии к их рыночным показателям
Более десяти лет проработав в одном из толстых литературных журналов и зная по себе, а также по ближайшим литературным коллегам, как именно благодаря журналу литература становится средой жизни, сферой реализации, единственно насущным запросом — как всё мое «бытование» было определено сказанным и прочитанным, сдруженным и разорванным, воплощенным и выпущенным здесь, в эпицентре литературной жизни, расположенной, однако, подобно ядру, куда глубже и укромней периферийных слоев, — одним словом, прожив литературой изрядное и яркое, молодое мое время, я чувствую, что сама раздваиваюсь на интервьюируемого и требовательного вопросителя.
Да, в повседневной практике постсоветских толстых журналов много такого, чем легко перекрываются любые претензии к их рыночным показателям. Так, совершенно справедливо и к месту Сергей Чупринин рассказывает о том, как толстяки лежали в центральном книжном «Москва» по безосновательно накрученной цене 500-600 рублей, — это все равно что и не лежали. Или что в киосках нас не добыть — тут уже я вспоминаю, как пробовали сунуться в лавочки печати, но там требовали заплатить за «полежать» на витрине заранее, а в тех местах, куда все-таки пускали, не спешили вернуть деньги за проданные экземпляры. Думаю я и про «многие функции» и старую идею Александра Архангельского о журнале как промоушн-центре культуры — я успела за годы работы в «Октябре» не раз оказаться сотрудником такого центра: «Октябрь» в самом деле провел немало фестивалей, встреч, круглых столов, в последние годы главный редактор «Октября» принимала непосредственное участие в организации программ международных книжных ярмарок, мы выпустили ряд специальных номеров, каждый из которых своего рода книга, штучный товар, — Ирина Барметова упоминает, что и сейчас в редакции ведется работа над номером «Москва — Пекин», к которому многие тексты — специально написанные ведущими литераторами, от Александра Кабакова до Владимира Мартынова, от Романа Сенчина до Алисы Ганиевой, — я успела увидеть до выхода в декретный отпуск. Думаю я об этом и вспоминаю, как тяжело и в итоге неблагодарно давалась каждая такая акция, реализуемая все меньшим числом сотрудников, часто поперек цикличной работы над ежемесячными номерами, которую в пору горячих и вдохновенных «проектов» никто не отменял — но и не продвигал. Вспоминаю и о том, как в преддверии больших литературных фестивалей в журнал обращались из государственных культурных структур — за именами и идеями. За ресурсом, который поддерживается ежемесячной рутинной работой редакторов, но который отжать хочется разово — собрать сливки и отправить журнал допасать жирку в дикое поле. О том, что и в «Дружбе народов», выпускающей номера на гранты, ни одна заявка не предполагает расходы на оплату работы редакторов — словно авторы и публикации собираются в отчетный номер сами по себе.
Но кому-то за халявное распространение литературы и халявный центр продвижения художественного слова и современных авторов придется все же заплатить.
О том, в общем, думаю, что ресурс журнала найдется кому использовать — но некому оплачивать его возобновление. И когда, подобно Наталье Кочетковой, предлагают обратиться к «электронной истории» как к «тому самому спасению» и сетуют на низкое оснащение сайта литературного журнала, — упускают из виду четыре рекламных ролика, автоматически стартовавших каждый раз, когда я ставила видеоинтервью на паузу, чтобы кое-что записать. А также всеобщее, мировое движение культурного контента к тому, что Чупринин назвал «халявой», и что в довольно серьезных трудах считают новым дивным будущим культуры (см. например, книги о современном «бытовании» музыки: «Цифролюция» Юлии Стракович или «Как музыка стала свободной» Стивена Уитта).
Но кому-то за халявное распространение литературы и халявный центр продвижения художественного слова и современных авторов придется все же заплатить. Благодарным читателям (а мы, читатели, привыкли уже скачивать текст из «Журнального Зала», как бесплатные приложения из ПлейМаркета), продвигаемым авторам (Чупринин сослался на вынужденную инициативу авторов журнала, отказавшихся от гонорара, чтобы оплатить передачу экземпляров «Знамени» в Тургеневскую библиотеку, — что видится компенсацией неработающих связей в системе культуры, которой, значит, и нет как системы), государству (и тут я вспоминаю, как трудно и безрезультатно в последние годы редактор прозы «Октября» Виктория Лебедева подает на грантовую поддержку семинаров для молодых писателей от Союза писателей Москвы, — вклад в свободную литературу и литературное образование чиновники не считают выгодным: вероятно, это не то, чем им можно будет козырнуть перед высшими культурными инстанциями).
Думаю, значит, я обо всем этом — и в то же время не могу не отметить краем сознания повторяющуюся в интервью фразу «в этом году». В этом году — появилась страница «Знамени» в Фейсбуке, в этом году — можно купить номера литературных журналов в «Лабиринте», и не в этом, но, кажется, в прошлом году — самоорганизовалась Ассоциация литературных журналов, благодаря чему редакции успешно продают номера и вживую встречаются с читателями на дорогостоящих — если в одиночку арендовать — стендах ведущих книжных ярмарок страны.
Как долго мы шли к «этому году», и у меня ли повернется язык кого-то в этом упрекнуть? Когда я отлично помню это чувство риска на грани фола — по публикациям и толкам в толстяках 90-х — начала 2000-х: полшага в сторону — и репутация потеряна за сомнительный выигрыш. Держались за цвет и дизайн обложек, за уровень прозы, за «это не стихи» и «это не роман», за «теперь готовьте обзорную статью» — за неподкупность литературных принципов, не поддающуюся не то что коммерческому — эстетическому соблазну.
Журнал-цитадель никогда не заработает как кол-центр промоушна: он выбрал охранять, а не продвигать, оценивать, а не пробовать.
Как много времени должно было пройти, чтобы Андрей Василевский запостил в своем блоге в Фейсбуке веселые садомазо-картинки — к ссылке на публикацию в «Новом мире» цикла об «одном мальчике...» поэта Виталия Пуханова — и запостил не однажды, гордясь тем, что угадал и публикация удерживается в хитах «Журнального Зала», — как много времени прошло, и все равно ведь мелькнул под одним из репостов возмущенный вздох: «Не, ну это уже фарс какой-то», — и, развивая мысль: «Т.е. как развлечение и тренер для спуска давления можно, но в НМ...» — и, подводя итог, про главное: «Это не литература. Это забавно, но не литература» (комметарии Даниэля Орлова к публикации Александра Переверзина).
Как много времени, в которое вмещается всё то, благодаря чему жест Василевского и публикация цикла привлекают столько оживленного, радостного внимания, сорвавшегося с цепи бдительного оберегания границ в холодную воду риска.
Как безвылазно надо удерживаться в цитадели, чтобы однажды так весело поплескаться за ее стенами.
...не мы, журналы, предложили высказывание — это предложили высказаться нам
«Новый мир» публикует «одного мальчика» — а сайт «Арзамас» выпускает одно «стихотворение дня» Пуханова, и первое — жест, от противного, игривым пошатыванием, доказывающий прочность статуса и журнала, и публикуемого автора, а второе — жест, повышающий рейтинг.
Как случилось, что статус и востребованность так далеко и принципиально разошлись?
И экспертная функция журналов перестала, в самом деле, совпадать с функцией продвижения литературы?
Эксперт выбирает и назначает лучшее — а публикация на непрофессиональном, нелитературном, не владеющем «штампиком качества» (по выражению Чупринина) сайте показывает автора лучшим и первым сама по себе.
Показывает, правда, на миг — потому что тут же заслоняет успехом следующего счастливчика. Там, где нет иерархии, нет и возможности удержать первенство — ты не возносишься, ты скользишь, но миг пребывания в живом потоке внимания и востребованности делает автора куда более счастливым и отзывчивым к реальности, чем долгие годы пребывания в статусе избранного.
Вот и сейчас, когда главные редактора ведущих литературных журналов дают интервью ведущим СМИ, я чувствую этот двойной расклад престижа и силы.
Это не мы, журналы, предложили высказывание — это предложили высказаться нам.
Засветиться там, где достижение — не удержать планку «настоящей литературы», а промелькнуть с литературой в ряду далеких от нее событий.
И чем более далеких — тем большее достижение в их ряду мелькнуть.
Что делать с этой радикальной невстречей живого внимания и настоящей литературы?
Как вписать вертикаль литературного качества в горизонталь повседневного интереса?
Оба интервью главных редакторов начинаются с отсылки к прародителю литературного журнала в России Николаю Карамзину. Ко времени, когда журнал читали — аристократы.
К эпохе, когда, скажем, Гоголь, которого Ирина Барметова приводит в пример и примеру которого мы сегодня точно не имеем возможности следовать, «отложив все свои дела, целый год изучал содержание литературных журналов, а затем в 1835 году написал замечательную статью, в которой образно называл литературные журналы венами, по которым пульсирует жизненная кровь России».
Наш год переполнен, и отложенные дела за нас никто не сделает.
Остается одно: узнать литературу как неотложное дело жизни.
Такое же необходимое, как плесканье в холодной воде жарким днем.
Такое же естественное и свободное, как скольжение в потоке.
Я знаю только одно средство к этому.
Читателю самому стать экспертом. Воспитать в себе чутье к лучшему.
А эксперту — читателем. Обострить к литературе непрофессиональный интерес.
Только для этого первому придется отступить от налаженного потребления — а второму от утвержденного статуса.
Потому что литература — это «история» не о потреблении и не о статусе.
Она там, где нарушается налаженное, где колеблется утвержденное.
И вот, пожалуй, почему так трудно литературе добиться поддержки от государства.