Воевода. Сон на Волге
Текст: Фазир Муалим
Фотография: Олег Грицаенко
Поэт и театральный критик Фазир Муалим о необычной пьесе Островского в Историко-этнографическом театре.
«Как можно снам не верить!» — говорит персонаж одной из пьес Островского — «Праздничный сон до обеда». Да и разговоры о снах, приметах и видениях часто возникают у этого драматурга, но всё больше в комичном, немного даже издевательском, ключе. Вспомним хотя бы самый яркий пример с придуманными снами и подстроенными совпадениями в комедии «На всякого мудреца довольно простоты».
Однако сегодня мы обратимся к истории немного другого плана. Пьеса «Воевода. Сон на Волге» стоит особняком в творчестве Островского. Если по содержанию или другим формальным признакам сравнить с остальными произведениями драматурга, то можно провести параллель с драматической хроникой «Тушино», так же написанной в стихах и об историческом прошлом. А если присмотреться к внутренней форме, то проявится некое родство с весенней сказкой «Снегурочка», где тоже присутствует другая реальность. Не волшебная или мифическая, то есть грубая и в нашем сознании ассоциирующаяся с обманом и выдумкой, которые, и мы это осознаем, на самом деле никак не влияют на нас, а мистическая, метафизическая, тонкая, способная в любой момент проникнуть в нашу жизнь и изменить её.
Чаще всего такое вмешательство осуществляется через сон, «вкуснейшее из блюд в земном пиру» (Шекспир, «Макбет») с ароматом потустороннего. Этот самый потусторонний мир, как мы его называем, настолько могущественный и прекрасный, что иногда всего лишь легкий его аромат способен выправить человека, переродить.
Вот и удивительное перевоплощение воеводы Нечая Григорьевича Шалыгина произошло благодаря одному — случайному ли? — сну.
Итак, картины из народной жизни «Воевода. Сон на Волге». Эту пьесу очень редко ставят на сцене. Ещё в XIX веке Н.С. Лесков в литературном некрологе о критике и переводчике Эдельсоне писал: «В последнее мое свидание с Эдельсоном он только и говорил об Островском и все жалел о том, что его „Воевода“ не пользуется у публики тем вниманием, на которое имеет всякое право». К сожалению, ситуация с пьесой ровно такая же и по сей день. Островской на современной русской сцене достаточно популярен, но «Воеводу» вы не увидите. Уверяю вас. Ради любопытства попробуйте задать в сети и поискать, где она в России поставлена — не найдёте ничего, кроме постановки Михаила Мизюкова в Историко-этнографическом театре. О ней мы и поговорим.
Но прежде, справедливости ради скажу, что когда я, хвастаясь, написал на своей странице в фейсбуке, мол, был на редчайшей пьесе Островского, сценического воплощения которой никто не видел до сих пор, то известный театральный критик и драматург из Таллина Борис Брух, ученик Лотмана, между прочим, мне ответил в комментарии, что я заблуждаюсь. На заре туманной юности в 1970-е годы где-то в глубинной России в одном провинциальном театре (в каком именно не помнит) он имел удовольствие смотреть эту историю «из русской старины». Хотя актеры выходили «с приклеенными бородами, косоворотками, охабнями и смазными сапогами», но впечатления от игры остались теплые.
Сюжет пьесы очень актуален для нашего времени
Постановка Мизюкова, разумеется, тоже традиционна. Режиссер признается, что еще будучи студентом его манил «Воевода» «своим эпическим размахом и мощным фольклорно-этнографическим началом». И действительно, в спектакле занята почти вся труппа театра: в нём очень много массовых сцен, в которых приходится задействовать одних и тех же артистов, переодетых в слуг, разбойников, посадских и «всякий народ». Актёры играют без «приклеенных бород», но в красочных реалистичных, как я себе представляю одежду того времени, костюмах (художник Мария Утробина). Декорации минимальны: плетеные заборы на колесах, которые при необходимости сдвигаются, создавая новое пространство, и бутафорские деревья. Спектакли МГИЭТ никогда не обходятся без музыкального наполнения. А тут сам Бог велел обратиться к песенной фольклорной стихии. Лейтмотивом всей истории звучит песня «Вниз по матушке, по Волге». Не могу не отметить удивительного исполнения колыбельной Старухой-крестьянкой (актриса Наталья Михеева) — завороженно слушаешь и погружаешься в глубь веков. Заметьте, для меня, не славянина — чужое прошлое. Однако слушаешь и становишься тем дитятей в зыбке, что сидит и качает Старуха. «Тут ангельское место», — шепчет она, и границы стирается между «чужим» и «своим». Всё родное, первозданное.
Или странные разные струнные музыкальные инструменты в руках Домового (Андрей Сенин) — я даже названий не знаю этих чарующих звучанием диковин.
Сюжет пьесы очень актуален для нашего времени. Воевода-самодур (Михаил Клюшкин) в своем воеводстве что хочет, то и ворочает, «берет тебя без сыску и пытает/ Без царского указу, — мукой мучит/ Огнем палит...». Забрал себе в терем Ульяну (Дарина Строчкова), жену беглого посадского Романа Дубровина (Игорь Стам). Но Ульяна наотрез отказалась жить с ним. Тогда задумал он жениться на молоденькой девушке Марье (Екатерина Фураева). Вот тут и завязывается основной конфликт пьесы. Марья и первый враг Воеводы Бастрюков (Николай Антропов) влюблены друг в друга. Бастрюков, заручившись поддержкой беглого Романа Дубровина, собирается выкрасть свою возлюбленную в ночи, когда Нечай Шалыгин уйдет на богомолье. Но ключник Нечая (Антон Чудецкий) раскрывает заговор, и слуги Воеводы заговорщиков ловят. Однако в дело вмешивается... сон. И это самое загадочное в пьесе.
О сне Воеводы, как он поставлен в спектакле, хотя бы два-три слова стоит сказать. Но прежде о другом. Предваряют сон две очень загадочные сцены. Одна из них — с Домовым — как будто предрекает и расписывает сценарий будущего. Точнее, этот эпизод с Домовым намекает нам, что от нас на самом деле ничего не зависит — есть высшие силы, которые управляют нами: что они внушат, то мы и совершим. Домовой как бы дирижирует спящими женщинами. Другая сцена — у монастыря. Монастырский Служка (Андрей Безымянный) от имени старца объявляет Роману Дубровину, «чтоб он жену Олену/ Взял за руку и вел к себе домой». Когда же заговорщиков хватают, мы в недоумении начинаем сомневаться во всеведении Старца (Сергей Васильев). Но, как я уже сказал выше, в дело вмешивается «основной» сон.
Отправившийся на богомолье Воевода останавливается в крестьянской избе. Как раз после того, как Старуха прогнала его подальше от люльки с младенцем («Ты отойди, здесь ангельское место»), Нечай засыпает. Вдруг какой-то гул, как перед землетрясением. Причём мы, зрители, вначале тоже не понимаем, откуда он идёт — так задумано для сцены или он из нашей жизни, этот гул? Потом он усиливается. Спящий Воевода бьется в кошмаре, плетни сходятся к нему, гул усиливается и уже напоминает не то ржание лошадей, не то космическое гудение из детских ужасов. Воевода вскакивает, а перед ним — его враг Бастрюков, Роман Дубровин с разбойниками. Сцена превращается в корабль, разбойники — в гребцов. А Мария, с которой он завтра должен обручиться, поднимается на корабль. Гребцы поют:
По широкой, славной, долгой,
Взбушевалася погодка
НемалАя, волновАя.
А Бастрюков кричит: «Ты, есаул, вперед гляди,/ И, буде что увидишь впереди,/ Рассказывай!..»
Я не стану рассказывать, что и как там случилось дальше. Потому что, буде кто соберется посмотреть, для него и сохраним интригу.
Но хотелось бы ещё обратить особое внимание на две роли, которые развиваются на протяжении спектакля. Во-первых, это Воевода в исполнении Михаила Клюшкина, который проходит духовный путь классического праведника — от абсолютного распутства до покаяния.
Во-вторых, есть в пьесе небольшая роль вдовы Ульяны, злой, хитрой, жестокой и несчастной, но по сути в душе своей доброй, как потом выясняется, женщины. Всё комедийное составляющее постановки отдано этому персонажу. Ульяну играет замечательная актриса Светлана Американцева. В ее исполнении вдова вначале предстает перед нами бессердечной и алчной ведьмой, которую «в ступе утолочь невозможно». После того как прельстилась на подарки, преподнесенные Марьей, она уже смешная и карикатурная, а в финале — совсем обычная добродушная баба. Но во всех трёх «ипостасях» актриса играет ярко и красочно.
Премьера спектакля состоялась ровно в тот день, когда президент открывал Год театра в Ярославле. Так что этот сон на Волге я видел уже два раза. Хороший сон, добрый.