18+
05.12.2018 Тексты / Статьи

​Мсье Ибрагим

Текст: Фазир Муалим

Фотография: предоставлена фестивалем «Мост дружбы»

Поэт и театральный критик Фазир Муалим об итогах 15 Международного фестиваля русских театров в Йошкар-Оле.

15-й Международный фестиваль русских театров в Йошкар-Оле завершился. Подведены итоги, объявлены победители и вручены дипломы участникам. Обо всём этом можно прочитать на сайте фестиваля. А я же перечислю тут несколько имён участников и названий спектаклей, которые доставили немалую радость лично для меня. И вдвойне приятно, что они не остались без внимания профессионального жюри. Лучшим моноспектаклем объявлен «Рудольф Нуреев. 48 часов» режиссёра Инны Соколовой-Гордон в исполнении Андре Мошой. Вторая работа, которая на меня произвела сильное впечатление — «Старший сын» театра из Набережных Челнов «Мастеровые». Художнику Елене Сорочайкиной вручили за неё диплом как лучшему сценографу. Одна из полюбившихся мне актрис йошкар-олинского Театра драмы Юлия Охотникова стала лучшей актрисой второго плана за роль свахи в «Аферистах» по Островскому.

Фотография предоставлена фестивалем «Мост дружбы»


Были, конечно, и такие постановки, с которых хотелось слинять или тихо уснуть. Но о них не будем говорить. Лучше расскажу кое о чём более интересном, поделюсь своим — без преувеличения — потрясением.

Спектакль режиссёра казанского театра «На Булаке» Искандера Нуризянова по новелле французского писателя и драматурга Э.-Э. Шмитта «Мсье Ибрагим» получил диплом фестиваля «За лучшую постановку малой театральной формы». Много говорили об этой работе и в кулуарах, и в публичных выступлениях на круглых столах, но для меня лично он явился не просто лучшим номинантом, а своего рода откровением и припоминанием. Сидишь себе на театральном фестивале, светском мероприятии, настроившись на удовольствие и наслаждение, в лучшем случае на катарсис, и вдруг из самой его сердцевины — со сцены — указующий палец, как в той старой советской сказке: «Должок!». Конечно, палец нафантазированный. Однако два дня потом я ходил в молчании, растерянный. Растерянность, так считают суфии, это обязательная ступенька на пути к познанию. Она как будто сотрясает тебя, протыкает насквозь, и ты освобождаешься от того понимания, что накопил и рассортировал по полкам в своей голове за прошедшую жизнь. Знаменитое «я знаю, что ничего не знаю» — это ведь не только результат, но и начало пути. Таким образом, растерянность, можно сказать, плодотворное чувство, сродни любви. Разница в том, что сила любви направлена на единение, а энергия растерянности — на обособление. И то, и другое одинаково важно. Любовь отнимает тебя у себя и вручает другому, а растерянность весь мир из тебя вынимает, оставляя с самим собой.

Я так долго рассуждаю о своих переживаниях, поскольку считаю, что они имеют прямое отношение к спектаклю.

В интервью одной из газет Искандер Нуризянов говорит: «Во время репетиций мы поняли, что история эта не про ислам, не про религию... а про взросление мальчика, про его меняющиеся отношения с миром». Конечно, невозможно отрицать явный смысл «про взросление», но он вовсе не исключает и другие. В разговоре с актёрами в ночной курилке мне показалось, что они считают, будто действительно выставили на передний план в своём спектакле историю мальчика, расстающегося с детством. Но «роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет». Путь ученика к учителю (именно в суфийском понимании) показан ими немного даже убедительнее, чем прописан в новелле Шмитта. Это редкий случай, когда сценическое воплощение вдохновляет сильнее книжного оригинала. На мой взгляд, создатели спектакля овладели искусством творить волшебство. Посудите сами хотя бы по одному этому примеру. Весь вечер я смотрел на главного героя и ошарашенно думал: «Как же он похож на моего друга!». После спектакля один из членов жюри с удивлением говорит: «Вы не поверите, как он, даже внешне, напоминает моего внука». Мы вдвоём из тех, кто проговорился. А сколько их ещё, быть может, не решившихся заговорить о таинственной схожести! Я хочу сказать, полушутя, разумеется, волшебство в том, что каждый видел в герое на сцене своего близкого человека. Разве этого мало?

Фотография предоставлена фестивалем «Мост дружбы»


В спектакле заняты только три актёра. Айнур Низамутдинов играет главного героя — мальчика Момо (Моисей, Мохаммед). У Лилии Масгутовой две роли — проститутка с Райской улицы и мама Моисея. А всех остальных изображает Эрик Галлямов: свинья-копилка, учительница по математике, учитель физкультуры, повар, вторая проститутка, вор, полицейский, и две большие роли — отец и, конечно, мсье Ибрагим. Причём изображает так... достоверно, убедительно, мастерски, что я, сидя почти лицом к лицу (малая форма — зрители на сцене), чуть ли не до середины спектакля думал, будто два разных актёра выходят в роли отца и мсье Ибрагима. Притом что актёру приходилось без грима, только накинув халат, сменив головной убор, напялив очки или прищурив глаза, перевоплощаться. Мгновенно: зашёл за ширму — и тут же вышел в другом образе.

Почти столько же перевоплощений испытала... мебельная конструкция, вокруг которой разворачивалось действие: то она стол, за которым сидит отец Момо, то кровать проститутки, а то и вовсе автомобиль. В финале даже стала катафалком, где на возвышении лежит мсье Ибрагим.

Сюжет пьесы таков. Еврейский мальчик Моисей живет вдвоём со своим отцом, адвокатом. Родители его расстались, когда он ещё был младенцем, так что маму свою мальчик даже не помнит. Отец из-за проблем на работе не уделяет внимания сыну, и ребенок начинает жить, как умеет. «Когда мне исполнилось одиннадцать лет, я взломал своего поросенка и отправился навестить потаскушек». Этими словами начинается спектакль. Вскоре мальчик знакомится с мусульманином, державшим лавку на Голубой улице. Их знакомство перерастает в дружбу, потом в отношения учитель-ученик. Мсье Ибрагим называет мальчика Момо (сокращенное от Мохаммед) — тот принимает имя. После самоубийства отца мсье Ибрагим усыновляет Момо, а перед своей гибелью заблаговременно подписывает завещание на его имя.

Но на мой взгляд, сюжет тут совсем ни при чем, он всего лишь оболочка; важнее отдельные эпизоды, какие-то высказывания, определённые символы.

О некоторых я бы хотел рассказать.

«Момо, а что это означает для тебя — быть евреем?». Этот вопрос в устах Ибрагима означает: готов ли ты переступить, выйти за пределы? И следом с улыбкой он предлагает: «Что-то мне не нравится твоя обувка. Завтра пойдём покупать тебе ботинки».

На обсуждении после спектакля кто-то из критиков отметил, что удивительно, но именно с покупки обуви Момо кардинально изменился. Однако это не должно удивлять: тут чистейшая символика. Ибрагим покупает Момо ботинки, то есть готовит его и наставляет на Путь. Надо знать, что Путь — одно из основных понятий в суфизме. Зачастую суфиев и называют «людьми Пути». Мало того, термин «тарикат», который используется для обозначения суфийских братств и орденов (тарикаты накшбандийский, кадирийский, маулявия, чиштия и так далее), с арабского переводится как «путь, дорога».

Другой критик заметил, что танец ног в новых ботинках, как его с восхищением прозвали, я слышал в антракте, зрители — лучше бы исключить из спектакля, потому что он и не нов, и артист не перещеголял лучших исполнителей этого жанра. Но мне кажется, этот танец — как некая инициация, начало пути. Момо ставит табурет на край высокого стола, той самой конструкции, садится на него, свесив ноги и в танце «знакомит» свои ноги друг с другом, с ботинками, с пропастью за краем стола; любуется ими, изучает их, удивляется им. Танец продолжается достаточно долго, несколько минут. Причем вовсе не скучно и однообразно, как можно было бы предположить, потому что в этой неудобной позе, сидя на табуретке, не сильно разнообразишь движения.

Очень важные слова произносит мсье Ибрагим не в ответ, но следом за фразой Момо о том, что быть евреем для него «это просто какая-то хрень, которая мешает быть другим». Он говорит: «Если ботинки жмут, ты их меняешь. Потому что ноги не заменишь!». То есть ноги — это ты, твоя суть, а ботинки — мировоззрение, которое можно (и нужно) менять, если становится тесно.

Фотография предоставлена фестивалем «Мост дружбы»


И так совпало, что сразу вслед за этим разговором, придя домой, Момо обнаруживает прощальную (как потом выяснилось — предсмертную) записку отца. Больше его ничто не держало в «старой обуви».

«Если хочешь узнать о чем-нибудь, то книги тут не помогут. Надо с кем-нибудь поговорить. Я не верю в книги». Вот ещё одна очень важная концепция суфизма — книжное знание мертво без человеческого думающего сердца. Ибрагим предлагает Момо съездить с ним на море. И опять же, путешествие — обязательный этап всех мистических учений. Поскольку я и сам, смею надеяться, имею некоторое отношение к суфизму, скажу от себя: есть знание, которое разлито в пространстве — путешествуя, мы вбираем его. Каждый ведь сталкивался с явлением, когда на бегу или при ходьбе мысль работает напряжённей. Конечно, можете сказать, что при движении начинают происходить какие-то химические, физические, не важно, процессы внутри человека. Не отрицая этого, мы предлагаем посмотреть на себя и со стороны, извне своего тела. Человек Пути и должен находиться в постоянном пути, а если где оседает, то воспринимать это место как стоянку для того, чтоб оглядеться и «выдержать» набранное знание. Таким образом, мистическое странствие начинается с реального путешествия.

Когда мсье Ибрагиму при покупке автомобиля для Момо, уже ставшего его сыном, предлагают подождать с оформлением две недели, он отвечает, смеясь: «Да это невозможно: через две недели я помру». Существует поверье, будто некоторые продвинутые суфии могут знать дату своей смерти. Так оно и случилось: ровно через две недели он разбился на своей машине.

Но перед этим успел взять Момо в путешествие на свою родину, побывать с ним в текке у крутящихся дервишей. «Они вращаются вокруг собственной оси, вокруг своих сердец, в которых пребывает Бог. Они теряют все земные ориентиры, ту тяжесть, что называется равновесием, и становятся факелами, сгорающими в громадном огне. Попробуй, Момо, попробуй».

Тут, понятное дело, актёры, надев на себя белые дервишские юбки, начинают вращаться. И звучит суфийская музыка.

Умертви то, что живо: это твое тело.
Оживи то, что мертво: это твое сердце.
Спрячь то, что явно: это земной мир.
Верни то, чего нет: это мир будущей жизни.
Уничтожь то, что есть: это страсть.
Создай то, чего не существует: это намерение.

Этих строк Руми нет в спектакле, насколько я помню, но есть у Шмитта в новелле. Так пусть они звучат вместо музыки, которой, разумеется, я на письме не смогу передать, чтобы красиво завершить свой рассказ.

«Красота, Момо, — она повсюду. Везде, куда ни глянь. Так написано в Коране».

Фестиваль закончился, гости и участники давно разъехались. А я начинаю поглядывать в афишу молодежного театра «На Булаке» и задаваться вопросом: «Не поехать ли в Казань на несколько дней?»

Другие материалы автора

Фазир Муалим

​Солнечные мальчики. Пазолини

Фазир Муалим

​«Вишнёвый сад» в Пятигорске

Фазир Муалим

​Персия и Новруз

Фазир Муалим

​Неделя МакДонаха в Перми