Уникальность стихотворной речи — самоцель для многих современных авторов. Текст выстраивается так, чтобы ни у кого не осталось сомнений в его поэтичности и самобытности. В первую очередь, графически — ведь сегодня читают глазами. Содержательные критерии стиха, наоборот, размываются, становятся необязательными. Поэтому так редки эксперименты с записью стихотворений в виде мнимой прозы * — Термин, предложенный литературоведом М.Л. Гаспаровым для текстов, обладающих отчётливым метром, однако записанных как проза, без специфической стиховой графики. — слишком силён страх перед «непоэтичностью». Преодоление этого страха — залог точности высказывания, освобождения от внутренней цензуры, как, например, получилось в одном из стихотворений Марии Галиной:

«...сносит крохотную станцию торгующую жареными семечками что там не домик станционного смотрителя? — мигнешь и нет его да водокачка придорожная да за бугром глядишь уже Америка а дальше тьма и слово некому как веселились там на отдыхе как виноград горстями лопали в волне вниз головою прятались глядишь проехали Австралию такие персики шершавые ну совершенно абрикосовые жаль муравьи туда дежурили у касс и занимали очередь под розовой стеной облупленной кассирше торопиться некуда сначала на базар за синенькими потом в Большой потом на выставку нет-нет под жестяной магнолией и минералки но холодненькой еще не все пути завязаны куда б заночевать запамятовала нигде сортира не доищешься да я недалеко от берега нет Антарктида мне без надобности не плачь еще не все потеряно потом припомним горько выдохнувши что от медуз отбою не было и что вода была холодная» * — Галина М. Неземля: Стихотворения. — М.: Журнал поэзии «Арион», 2005. .

Знаки препинания (за редким исключением) отсутствуют, вроде бы можно расставить паузы самостоятельно. Но ритм слишком предсказуем — он легко подхватывается и ведёт от акцента к акценту, от образа к образу:

сносит крохотную станцию
торгующую жареными семечками
что там не домик станционного
смотрителя? — мигнешь и нет его

Скрытый перенос, расхождение между синтаксической и ритмической паузой предлагает альтернативную трактовку («мигнешь — и нет смотрителя»), которая даёт ключ к расшифровке непрерывного впечатления/переживания, заложенного в фундамент стиха. Предсмертный миг, когда всё проносится перед глазами, растянут до детализованного сюжета, в котором нет мелочей и всё равноправно: шершавость персиков, прохлада последней воды, хрупкость повреждённых воспоминаний, ощущение неприкаянности («еще не все пути завязаны куда б заночевать», «и слово некому»). С другой стороны, псевдопрозаическая форма создаёт оптический эффект, благодаря которому «видишь» весь стих как цельное, вспыхивающее одним всполохом высказывание:

такие персики шершавые
ну совершенно абрикосовые
жаль муравьи тогда дежурили
у касс и занимали очередь
под розовой стеной облупленной
кассирше торопиться некуда

В такой записи — с добавлением межстрочных пауз — появляются неразличимые в слитном варианте образы («муравьи дежурили у касс»), но пропадают другие, заметные только вне регулярной ритмики («облупленной кассирше торопиться некуда»). Стихотворение Марии Галиной существует одновременно в двух проекциях: 1) разбитая на столбцы монотонная речёвка, наполненная вертикальными смысловыми связями; 2) неделимое, словно написанное одной строкой, переживание, элементы которого взаимозаменяемы и легко перемещаются внутри вселенной текста: «потом припомним горько выдохнувши / не плачь не всё ещё потеряно / а дальше тьма и слово некому».

Получился PrintScreen бытия — и неважно, достаточно ли поэтично выглядит готовый снимок

Опыты на грани прозы и поэзии можно обнаружить в другой книге Марии Галиной — «На двух ногах» — но применение к ним стихотворной разбивки не рождает второй смысловой план, новые акценты не появляются:

«Вот идёт он, исторгнут рыбой, самой прекрасной рыбой на свете, карабкается на дюны, проваливается в песок, Господь ступает за ним след в след, дышит ему в висок...

Отпусти, Господь, я хочу назад, в свою прекрасную рыбу, в её серебро, в нежное её нутро. Ну её в самом деле, эту Ниневию, эту блудницу, казацкую эту станицу, мазаные её хижины, её молоко и мёд, горластых девок её, ослиный её помёт! Ты всё равно собирался обрушить на них самум, хамсин, огненный смерч, смести их с лица земли, похоронить в пыли» * — Галина М — Иона. Из книги «На двух ногах: Четвёртая книга стихов» — М.: АРГО-РИСК, Книжное обозрение, 2009. .

Ритмические паузы полностью совпадают с синтаксическими, концентрация рифм и созвучий каждый раз нарастает к концу предложения. Интонационное сходство не то с молитвой, не то с заклинанием выводит на первый план те же свойства (образность, метафоры, аллюзии), что характерны и для обычного рассказа. «Иона» легко вписывается в канон рифмованной прозы и не становится откровением для читателя, тем более что автор практически не выходит за пределы исходного библейского сюжета.

Напротив, текст «... сносит крохотную станцию» ощущается как мощный стихотворный опыт не по фонетическим, а по смысловым признакам, благодаря стремлению к сжатости, предельной сконцентрированности высказывания. Получился PrintScreen бытия — и неважно, достаточно ли поэтично выглядит готовый снимок. Поэт и критик Георгий Адамович в эссе «Невозможность поэзии» писал: «Преодоление прозы на деле может оказаться осуществлением прозы и её победой». У Марии Галиной вышло ровно наоборот — преодоление поэзии оказалось победой точности над благозвучием, смысла над графикой, содержания над формой.