18+
30.12.2016 Тексты / Статьи

​Ямбическая сила

Текст: Максим Алпатов

Фотография: unsplash.com /search/ write?photo=mk7D-4UCfmg

О ритмическом эксперименте Алексея Верницкого, силлабическом стихе и поэтическом стёбе рассказывает обозреватель Rara Avis Максим Алпатов.

Как читатель определяет, что перед ним стихотворение, а не что-то другое? У каждого свой образ стиха, те особенности и свойства текста, которые он привык считать поэтическим. Системы стихосложения, существующие в русском языке, помогают сформировать набор ожиданий, придают текстам необходимую для восприятия предсказуемость. С середины XVIII века до середины XX силлабо-тонические размеры диктовали правила игры в русской литературе. В результате выросло несколько поколений «силлабо-тонических читателей», для которых любой стихотворный текст, что не написан ямбом, хореем, дактилем и так далее, сродни инопланетному. В поэтическом цикле Алексея Верницкого «Назначенье слова» подобные ожидания обманываются самым хулиганским образом:

Я понял назначенье слова,
Моя душа стала чиста.
Не зря я читал Хераскова,
Не зря я читал Капниста.

Первая строка написана привычным четырёхстопным ямбом и читается влёт. Дальше — ступор. Вернее, развилка: можно поддаться ямбической силе: «Моя̒ душа̒ стала̒ чиста̒», но почему-то чувствуешь себя дураком, пытающимся сходу заговорить на незнакомом языке — что это за «стала̒»? Или «чи̒тал Капниста̒», похожее на «еда̒л мясца̒». Другой путь — расставить все ударения в соответствии с грамматическими правилами; тогда возникает сложная ритмическая структура с непривычным звучанием: подвижный силлабический стих с «глазной» рифмой (основанной на сходном написании по-разному звучащих слов):

Я по̒нял назначе̒нье сло̒ва,
Моя̒ душа̒ (пауза) ста̒ла чиста̒.
Не зря̒ я чита̒л Хера̒скова,
Не зря̒ я чита̒л Капни̒ста.



Наивный поэт, полагающий, что чтение классиков и копирование их звуковых схем объясняет, зачем нужна поэзия — несомненно, иронический образ. Если читать эти строки ямбом, ирония становится совсем едкой — дескать, наш ценитель-интеллектуал не знает, где ударение в фамилии Хераскова, и говорит как деревенщина. Выбор фамилий не случаен: оба поэта стояли у истоков русского классицизма и предпочитали силлабо-тонические размеры, оба не так известны массовому читателю, как Жуковский, Карамзин или Пушкин. При этом их стихи кардинально отличаются по своей сути: убийственно серьёзный Херасков, чиновник от поэзии:

О ты, на небесах живущий в тишине!
Прости, великий царь, мою отважность мне,
Что утро дней твоих во тьме дерзну представить,
Пресветлый полдень твой громчае буду славить;
Велик, что бурю ты вкруг царства укротил,
Но больше, что страстям душевным воспретил.

И сентиментальный бунтарь Капнист, «Гоголь до появления Гоголя»:

У них все на один салтык заведено.
Один член вечно пьян, и протрезвленья нету;
Так тут какому быть уж путному совету?
Товарищ же его до травли русаков
Охотник страстный: с ним со сворой добрых псов
И сшедшую с небес доехать правду можно.

Смешивая Михаила Хераскова и Василия Капниста в один компот, Верницкий иронизирует над ямбозависимыми любителями поэзии, для которых созвучность привычному образу стиха стала важнее сути. Кроме того, строка «Не зря я читал Капниста» явно намекает на известное шутливое предисловие, написанное самим Василием Васильевичем к его первому сборнику стихотворений: «Капниста я прочёл и сердцем сокрушился / Зачем читать учился». Именно этот вопрос Верницкий адресует «силлабо-тоническому читателю» — зачем учиться читать по стандартной схеме, если она не даёт осмыслить всё многообразие поэзии? Следующее четверостишье как раз намекает на утраченное:

Но за ними — иные лики,
Увы, тревожащие взор:
Сложные ритмы силлабики,
Загадочный умолкший хор.

Алексей Верницкий убеждён, что силлабический стих не успел получить должного развития, прежде чем был смещён с пьедестала силлабо-тоническим, а привычка читателя разбивать на стопы любые строчки, в которых намечается ритм, или принимать их за верлибр, если ритм с ходу не просчитывается, сводит на нет все попытки возродить силлабику в современной литературе (что подробно изложено в статье «Мы научили русских поэтов считать слоги»). Цикл «Назначенье слова» остроумно иллюстрирует эти тезисы, и авторская ирония местами переходит в безжалостный стёб:

Когда поэзию высоку
Сменили ложны кумиры,
Я писал дольники и хокку,
И даже писал верлибры.

Но кот, являвшийся Пушкину,
Явился и мне под дубом.
Я стан футуристов покину
И стану вновь писать ямбом.



Ритмический эксперимент Верницкого способны почувствовать даже те, кто не имеет специфических знаний о метрике и системах стихосложения: сигнальная система и простейший слух подскажут, что автор атакует их уютненькие схемы восприятия, заставляет остановиться и подумать. Но что дальше делать с этим чувством? Одной интуицией тут не обойдёшься. Литературный цикл-манифест «Назначенье слова» нуждается в таком количестве исторических справок и пояснений, что рискует остаться высказыванием для внутрицехового использования, в то время как большинство читателей увидят лишь ускользающий от понимания текст и пойдут искать другой, более привычный и предсказуемый.

Другие материалы автора

Максим Алпатов

​Катехизис словоблудия

Максим Алпатов

​Поэтика перечисления

Максим Алпатов

​Сломать, чтобы работало

Максим Алпатов

​Судный день наоборот