Мистер Тан. Полный дом призраков / Пер. с фр. Т. Петухова; ил. Й. Дюмона. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2022. — 128 с

Мистер Тан приглашает к себе. Заходите — кивает Дюмон — и, рисуя свой «призрачный» дом, вас легонько толкает в плечо. Отступать, разумеется, поздно. Чудовильские улицы тихи, серо-бурое небо тревожно, подозрительно чёрная кошка, пробежавшая в нижнем углу, завернула за скрюченный тополь и пропала, как солнце в лесу. Сто девятый по улице Вздохов? Вам сюда, это здесь, и не бойтесь. Дом как дом. Трёхэтажный. Просторный. И никто в нём почти не живёт. Что вас так нестерпимо смущает? Да, конечно, он выглядит мрачно... Этот цвет его, кажется, старит. Ну а если слегка перекрасить — в бледно-розовый или зелёный? Поменять черепицу на крыше, разогнать всех ворон и, быть может...как насчёт занавесок в горошек? Впрочем, вас ведь отнюдь не они, если честно, всерьёз беспокоят. Дело в слове. В коротеньком слове. В этом скромном невинном «почти»... Что оно, чёрт возьми, означает? То ли то, что почти что никто — кроме разве что кое-кого — в этом доме давно не живёт, то ли то, что в нём кто-то живёт, но живёт, так сказать, не совсем...не совсем то есть как бы живёт... то есть вроде бы и не живёт, а меж тем, вроде как и живёт? Одним словом, «почти» что живёт... Вас пугают прозрачные тени — эти бледные лица и руки, что едва различимы снаружи, и упорные верные слухи, что тут ходят буквально повсюду: будто в доме сто девять по улице Вздохов обитают зловещие души... А ещё этот дьявольский смех — он ведь с кухни доносится, верно? От него всё внутри леденеет, сердце бьётся, как муха об стенку, а ладони ужасно потеют. Хотя дело, конечно, не в смехе. И не в том, что смеются на кухне, где уже сотни лет не готовят. Дело в принципе, если угодно! Разве можно смеяться над гостем? И вообще — что такого смешного?

Пышногрудая Ева хохочет, Вальтер хмыкает, Ангус бормочет. Амадея, конечно, хлопочет, только вот голова её очень... очень любит всё делать отдельно — от неё, от девчонки, конечно, — вот и прыгает вечно, как мячик: по столу, по ступенькам, по полу. Иногда это выглядит странно, но, вообще-то, скорее, забавно. Как те кексики с розовым кремом, над которыми Вальтер колдует, пока Ангус читает стихи, посвящённые смертной любви. Вальтер, кстати, был прежде ковбоем и палил по мишеням из кольта: он был метким стрелком, уж поверьте, — до того злополучного дня, когда пуля другого стрелка не попала ему между рёбер. С той поры он всё больше печёт, упражняется с Ангусом в дартсе, начищает до блеска стволы, вспоминает былые деньки или смотрит по телеку вестерн — благо в доме сто девять по улице Вздохов, кроме призраков, есть ещё кабель и четыреста тридцать каналов! Фильмы ужасов про мертвецов, выползающих ночью из влажных могил, про налитые кровью глаза, про клыки и про когти вампиров, про борьбу чеснока и креста, про проклятия и спиритизм, про монахинь, загробную жизнь — они, знаете, очень смешные: Ева даже платки покупает, потому что от смеха все плачут! Говорят, что они здесь навечно: что их души привязаны к месту, где когда-то стояли кресты, а на плитах лежали цветы... Только вот Амадея считает, что она здесь торчит из-за этой безумной подписки. Да вы сами подумайте, право — ведь четыреста новых каналов! Ну, какие тут могут быть шутки?

Этот мир, этот дом, этот комикс — всё серьёзно, всё очень серьёзно. Как и жизнь, между прочим. Вы знали? Жизнь, которой живёт вон та пара, что подъехала только что к дому на огромной блестящей машине: папа с мамой и их телефоны, чемоданы, коробки, пакеты... что ещё? Ах, ну да — и ребёнок. Он, похоже, и будет тут главным. То есть будет единственным в доме. Ведь родителям надо работать, надо что-то всё время решать, надо срочно куда-то бежать, чтобы там тоже что-то решать, а, вернувшись, опять уезжать, потому что всё очень серьёзно. Так что Эллиот будет один. Только он. И, естественно, Вальтер. И ещё Амадея. И Ангус. Ну, и Ева, конечно же, тоже.

Этот старый и призрачный мир, уверяющий маленьких в том, что они будут счастливы в нём, этот пепельно чёрный домище, превращённый живущими тут в апологию слова «уют», этот «страшный» и радостный комикс, совмещающий байку и хоррор, — всё не так уж серьёзно, поверьте. Всё не просто, конечно, порой. Всё немного запутанно, в общем: приведения стали семьёй, а родители так далеко — даже если приехали в «гости» — что, скорее, похожи на тех, у которых и жизни-то нет, — заторможенных зомби из клипов или призраков оперы, может...а ещё эта новая няня, у которой есть камера, кстати, цифровой диктофон и детектор магнитного поля, и протонный рюкзак за спиной, ненадёжно прикрытый косой, небольшой духоскоп, тепловизор и примерно такой усилитель, как у Питера Венкмана в фильме * — Имеется ввиду персонаж Билла Мюррея из кинофильма «Охотники за привидениями» 1984 года режиссёра Айвана Райтмана. . Всё не то, чем старается быть. Или даже не быть, но казаться. Только это ведь, в целом, нормально. Надо просто привыкнуть немножко. Проходить через стены не сложно. Исчезать посреди разговора, растворяться в присутствии вора, издавать замогильные крики, забывать погрустить и позлиться, не сдаваться терзающим мыслям, составлять хитроумные планы, защищать свою крепость от сил, не способных почувствовать жизнь, улыбаться друзьям и родным и подбрасывать блинчики так, чтоб они доставали до ламп, — всё едино и всё не напрасно. Всё получится — надо стараться.