Мур Т. Легенда о волках / Томм Мур, Росс Стюарт, Сэм Саттин; пер. с англ. Е. Мамонтовой. — М.: Манн, Иванов и Фербер, 2021. — 272 с.: ил.

Пощипывая травку — зеленую, как нечисть, и пряную, как сказка, — кудрявая овечка не думает о важном. Наверное, вы скажете, что это и не важно. А может, вяло спросите: «И в чем же эта важность?». И чей-то мудрый голос — довольно неприятный — шепнет вам прямо в ухо: «Конечно, быть собой — а хоть бы и овцой: важней всего — собой». И вы, зевнув, кивнете, ища глазами ту, которая нашлась бы, не будь она овцой, которая, пожалуй, и впрямь была собой, которая, конечно, и не была бы той — всамделишной овцой, когда бы прекратила, хотя бы на минутку, жевать свою траву и просто посмотрела: а вдруг она случайно зашла за ту черту, где водятся Другие — опасные и злые, не люди и не овцы, а серые, большие, щетинистые волки.

Вот если бы овца представила себя — представила на миг, а может быть, на два — не той простой овцой, какой она была, а черной или рыжей. А может, даже лысой? А может, не овцой, а фермером из Дингла, или торговкой с рынка, чьи теплые носки из шерсти некоторой овцы так любят жители Килке́нни? А хоть бы и волчицей! Оставленной без леса, без логова, без дома. Рассерженной, напуганной, голодной. Не знающей ни правил, ни смысла той игры, которую затеяли Они... Тогда уж, надо думать, все вышло бы иначе. И были б целы овцы, и были б сыты волки. И был бы этот мир совсем-совсем иным... А был ли он таким, как в новом фильме Мура, что вышел год назад и лег в основу книги «Легенда о волках»? Ирландцы крикнут: «Да!», а честные католики, английские историки, сторонники монархии и скептики со стажем закатят к небу очи, подумают о чем-то и в самом лучшем случае картинно промолчат. Все прочие — разбросанные очень: создатели погоды, любители творить, свободные мечтатели, искатели сокровищ, ответов и вопросов, тех ниток или тросов, которые сшивают разорванную жизнь и держат на весу, над пропастью во ржи, над миром грязной лжи, хозяева овчарок, мохнатых маламутов, басенджи, инуитов, а также честных лаек, поклонники Диснея, Хайао Миядзаки, старинных гобеленов и страшных сказок на ночь, — они не скажут «Нет». Не скажут «Никогда». Они, закрыв глаза, чтоб лучше вспомнить «прошлое», увиденное в книге, «прочитанное» в фильме, в конце концов, решат, что мир — как тот пирог, разрезанный на тысячи кусков, неравных меж собой: в одних потолще корочка, в других побольше яблок, а в третьих мало сахара, изюма и ванили. В «Легенде о волках» воссоздан этот мир — вчерашний и сегодняшний, волшебный и реальный, наивный и суровый, зеленый и кровавый. Но главное, пожалуй, что он «открыт» ребенком, надевшим шкуру волка.

Предание гласит: среди волков есть те, которые когда-то — задолго до рождения ирландских волкодавов, завоевания страны соседним государством и воспитания в народе чувства страха — принадлежали к племени людей. Целители и травники, окудники и знахари, ведуньи и волшебники, лечившие крестьян от самых сильных ран, они вошли в историю как гордые отказники, бежавшие от Патрика в дремучие леса, где, думалось тогда, еще была жива та мудрость, та «религия», та память, та душа, которая сближала с природой без креста. Святому это «чудо» ужасно не понравилось, и он, недолго думая, их крайне хитро проклял, позволив быть людьми, пока сияет солнце, и серыми волками — с приходом темноты. И все бы ничего: ведь каждому «сноволку» в таком худом проклятии не виделось беды, а жизнь среди собратьев казалась лучше той, которой жили «братья» за городской чертой, — однако эти «братья», ступив на «верный» путь, спустя тысячелетие сожгли до тла кусты и вырубили начисто все старые дубы, а тех, кто жил в лесах — угрюмых и клыкастых, «неверных» и опасных, — из ружей, арбалетов и пушек расстреляли. Волков осталось мало, а тех, что были ими всего наполовину, — и вовсе только два.

Их звали Ог МагТир. Фамилия такая. Большая Ог МагТир была, конечно, мамой, а маленькая Меб — той девочкой с обложки, которая летит, едва касаясь ножками зеленой-презеленой, еще пока не выжженной, не отнятой земли. Хотя насчет земли у нового правителя захваченной английскими солдатами страны, естественно, имелось совсем другое мнение, с которым только волки поспорить и могли... До той поры, конечно, пока в их стаю как-то раз случайно не вошла такая с виду хрупкая, невинная овца — единственная дочка солдата и охотника, которого из Англии сюда призвал лорд Кромвель. «Та самая овечка...», — вздохнете вы, наверное. Но Робин, если честно, еще до встречи с Меб, укуса и лечения, знакомства и сближения, дневного приключения и очень даже страшного ночного превращения, уже была волчицей. Ну, знаете — в душе.

Сражаться, как «сноволки», за право быть собой и жить на той земле, которая взрастила, давала и любила, — и прятаться за стенами соломенных домов, тюремными решетками вдоль городских ворот, и «делать, что велят», как слуги и солдаты, не думая о том, а можно ли так жить, а правильно ли это? Не так уж сложно выбрать, когда сидишь в тепле, накрыв колени пледом, один из двух сценариев, предложенных «Легендой...». В реальности, у Мура, решать куда сложнее: особенно тем людям, и тем волкам, конечно, которых очень любят, страшатся потерять, которые и сами себе всю жизнь велят заботиться о младших, держа их при себе, на толстом и коротком поводке. Как выбрать между правдами? Они у всех свои — хранятся где-то там: ну, знаете — внутри, за слоем чешуи, под панцирем, под шерстью, под черной или розовой, усыпанной веснушками, изрезанной морщинами, чужой-знакомой кожей. И разве что способность покрыться чешуей, густой и длинной шерстью, сменить, как змеи, кожу, поможет эту правду понять и ощутить, принять или простить. И комикс Томма Мура, основанный на древней, местами темной магии и доблестной, печальной истории Ирландии, не только о преданиях, не только о восстаниях, но также и об этом как будто «говорит». На языке средневековых витражей, на языке гравюр эпохи лорда Кромвеля и даже фресок в стиле Джотто, изображающих зигзаги синих рек, которые как будто вторят очертаниям немного угловатых, точь-в-точь из камня вырезанных лиц, он сообщает, в сущности, о том, что превращения пронизывают жизнь. И вот вы смотрите на Робин — а видите тропинку, ведущую в страну, где водятся «сноволки» и пахнет диким вереском, трещат во тьме дубы и где-то там, вдали, сверкают, как монетки, живые фонари. Затем вы смотрите на Меб — а видите волчонка, похожего на солнце, на ярко-рыжий шарик, который всех кусает и в то же время греет, теряется в листве и катится куда-то — наверное, к закату. И тысячи мурашек бегут по вашей коже, когда вы понимаете, что вроде бы читаете, а вроде бы и смотрите на лес, где можно ухитриться не только заблудиться, но также и найтись.