— Как я поняла, на слэмах и в кабаре вы выступаете в основном с прозой, да и в немецкой Википедии написано, что отдельными книгами выходили только ваши романы. А стихи вы пишете?

— У меня напечатан сборник стихов «Пони в соседском парке, рысак — в моем» («Ein Pony in Nachbars Park, ein Rennpferd in meinem», Edition Baes, Innsbruck, 2008). Но обычно мои поэтические тексты публикуются в антологиях и журналах.

— Если бы вас попросили охарактеризовать себя как прозаика, то как бы вы представились?

— Для авангардистов я явно слишком традиционен. У моих историй есть начало, середина и конец. Мне хочется достучаться до читательских сердец, а не до литературных архивов.

— Встречаться со своей аудиторией напрямую вам необходимо? Я имею в виду не просто презентации в книжных магазинах, а какие-то театрализованные действа.

— Думаю, любой писатель, работая над текстом, время от времени представляет себе идеальную читательницу или читателя. Мне лично контакт с аудиторией важен. Необходимо ощущать, понимают ли тебя другие. Но я нисколько не осуждаю тех, кто не хочет выступать перед публикой.

Искусственная естественность или просто умение складно врать — вот как я назвал бы свой метод

— Каким должен быть прозаический текст, предназначенный для чтения со сцены? На что делается основной упор?

— Текст может быть любым. Со сцены можно читать и «Улисса», и «Войну и мир», и песни Эзры Паунда. Когда я пишу свою прозу, то стараюсь максимально приблизиться к разговорному языку — будничному сленгу, речевому повествовательному потоку. Если это удается, то зрители во время выступления даже не чувствуют, что этот текст был сконструирован, а просто думают: «Вот вышел парень и рассказывает историю из своей жизни». Искусственная естественность или просто умение складно врать — вот как я назвал бы свой метод.

— Должен ли выступающий прозаик обладать каким-то артистическим даром? Или выразительного чтения будет достаточно?

— Прозаик ничего никому не должен. Чем естественней, непринужденней, неартистичней будет его выступление, тем оно покажется искренней. На сцене — хотим мы этого или нет — все превращаются в персонажей. Думаю, зрители поверят тем прозаикам, чьи герои будут ближе к автору. Выразительно всё то, что «искренне». Сама «искренность» и добавляет «выразительности».

— Для вашей прозы важен ритмический рисунок?

— Конечно. Я люблю, когда текст течет рекой! Иногда, правда, приходится делать пороги и излучины, чтобы люди не засыпали.

— Какое значение для вас имеет течение «живое слово»?

— «Живым словом», то есть рассказыванием своих историй со сцены, я занимаюсь всего два года. До этого я только книги писал. Потому «живое слово» мне ежедневно готовит новые сюрпризы. Оно расширило мое восприятие литературы, которая вовсе не обязана скрываться под обложкой. Сегодня она включает в себя все формы употребления языка, выходящие за рамки простого обмена информацией.

— Расскажите о своем опыте выступлении в кабаре. Что он вам дает?

— Я только пишу истории, стараясь отдавать себе отчет в том, какие из них подойдут для сцены, а какие — для печати.

В Швейцарии многие молодые авторы впервые выступают перед публикой благодаря слэму

— Проза для слэма отличается от прозы, которая предназначена для чтения с листа?

— Да, она пишется упрощенным языком, более короткими предложениями. Слушать текст, произносимый со сцены, трудно, а мне хочется быть понятым сразу. Но есть и сходства: и в книге, и на сцене в историях должны быть узнаваемые персонажи и конфликты.

— Выступление на слэме и в кабаре — это одно и то же?

— На слэме надо создавать воображаемые миры в чрезвычайно сжатый срок. Надо зажигать. В кабаре больше времени, чтобы сформулировать мысль.

— Для чего слэм нужен авторам и зрителям?

— Слэм, прежде всего, молодежная сцена. Конкурс талантов. В Швейцарии многие молодые авторы впервые выступают перед публикой благодаря слэму. Им дается шанс. Многим мешает соревновательность, но с другой стороны, быстро понимаешь реакцию публики. Зрители хотят вдохновляться. Им нужны не только плоские шутки. И побеждает тот, кому действительно есть что сказать.

— А правда, что вы управляете одной из поэтических площадок?

— Нет, я ничем не управляю. Я пишу тексты и живу за счет этого. Мне очень повезло. В Швейцарии прекрасно работает система поддержки писателей. Журналы платят достойные гонорары. То и дело приходят заказы из газет. Библиотеки устраивают платные встречи с писателями. В Швейцарии авторам живется легче, что и говорить.

— Что сподвигло вас на первый прозаический опыт?

— После глубокого личного кризиса я бросил учебу и начал писать. Мне хотелось порадовать близких. Так возник первый роман. Никогда не хотел становиться писателем, я только стремился жить осмысленно и быть хоть чем-нибудь полезным другим.

— Ваш герой Франц — плохой мальчик. Это вы или кто-то из ваших знакомых?

— У Франца есть мои черты. Я тоже зажатый и ненадежный интроверт, подверженный влюбленностям. Как и он, я порой не прочь наломать дров и перегородить себе все пути. Франц мне близок и симпатичен.

Мне хотелось не забыть мир, а понять его

— Чем вас привлекла тема пассивного бунта? Спрашиваю потому, что ваш персонаж — это такой несколько вывернутый Холден Колфилд, но еще и с косячком в руке.

— Спасибо! Колфилд — важный персонаж для моей юности. Его остроумие и пассивность позволяли мне себя с ним идентифицировать. У Франца, как и Колфилда, есть положительная черта — он с такой же теплотой относится к своему брату, с какой Колфилд — к сестре. Наверное, все мы в юности видим неприглядные стороны жизни, но еще не понимаем, как их можно приукрасить.

— Кстати, все, что касается наркотиков — это писательский нарратив или часть истории из вашей юности?

— В Швейцарии покуривают многие подростки. Я никогда особо этим не увлекался. Мне хотелось не забыть мир, а понять его. Литература и «искренняя» рок-музыка были для меня гораздо более заманчивыми наркотиками.

— А какие еще темы вас привлекают в современной прозе?

— Все, как читатель я всеяден.

— Кто из ныне живущих швейцарских авторов вызывает ваш интерес? И почему?

— Мишель Штайнбек, потому что она оригинальна. Ее первый роман произвел на меня сильнейшее впечатление. Урс Маннхарт, потому что ему удалось описать современную Европу. А еще он непривычным образом объединил роман и репортаж в своем «Восхождении на равнине». Также мне нравится Урсула Тимеа Россель, потому что она безумна.

— И последний вопрос, знаю, что читаете русскую литературу. Расскажите немного об этом...

— Люблю, Чехова, Хармса, Цветаеву. «Обломов» Гончарова — одна из самых забавных книг, которые мне доводилось читать.

Автор благодарит переводчика Святослава Городецкого за помощь в проведении интервью.