С чего все началось
— Вы окончили актерское отделение Щукинского училища, но в театре почти не работали. Сразу устроились на телевидение. А когда вы поняли, что хотите снимать большое документальное кино?
— Сложно сказать, когда пришло это осознание. С течением жизни. Сначала я работал на «Мосфильме» ассистентом режиссера, потом настали постперестроечные годы, и все развалилось. Друзья позвали меня в рекламный бизнес. Я сделал несколько роликов, какое-то число адаптаций иностранных клипов. Но реклама быстро надоела. Деньги водились, а смысл жизни терялся. Опять же друзья увлекли рыбалкой, я втянулся. И поскольку все, с кем я общался, были рекламщиками, криейторами и сценаристами, через какое-то время о нашем хобби захотелось снимать. И мы придумали передачу «Диалоги о рыбалке», ее вел Иван Затевахин, а я был режиссером. Но Иван, хоть он по образованию и биолог, сидел в студии и рыбаком никогда не был. А мы в какой-то момент поняли, что из студии вещать о рыбалке неинтересно. Вот и пришлось вести репортажи с места событий, тогда-то я подключился еще и в качестве ведущего. И пока мы ездили с экспедициями по стране, мне открывались разные люди и разные места. Да и про рыбалку мы старались рассказывать не с точки зрения на какой крючок рыбу ловить, а как об основном русском занятии, связанном с заботой о пропитании. И когда темы сошлись в моей голове воедино, я начал думать о России в целом. И о том, чем еще она живет, как выживают люди. Постепенно я пришел к пониманию того, что наша московская центровая тусня, когда нам кажется, будто все только вокруг нас и крутится, — заблуждение. И захотелось получше узнать свою страну через людей. Но уже тогда мне были интересны не города, а глубинка. Мне всегда казалось, что люди там цельнее, самобытнее, тверже; меня и сейчас не покидает эта мысль: чем дальше от очагов цивилизации, тем вольнее и приятнее дышится, и ощущения жизни более крепкие и правдивые.
Кто такие «счастливые люди»?
— Бахта, Мезень, а как вы эти места находите? Не ткнув же пальцем в карту?
— Если говорить о Бахте, там были знакомые знакомых, москвич Михаил Тарковский, уехавший жить в те места. По его наводке мы и попали в поселок. Сначала задумывали снимать фильм о енисейских рыбалках, но получилась совсем другая история.
«Счастливые люди»
— четырехсерийный фильм Дмитрия Васюкова о бахтинских рыбаках и промысловиках-охотниках. Каждая картина — отдельный сезон: «Весна», «Лето», «Осень», «Зима». Соответственно, и жизнь у трудящегося человека разная, подчиненная законам природы. Отдыха, в привычном нам понимании, у этих людей нет и быть не может. Они не ездят в отпуск в Турцию и Египет, не загорают на пляжах. Смена деятельности — единственная передышка.
Летом — рыбалка, засолка рыбы. Зимой — охота на пушного зверя, многомесячная жизнь в тайге...
Автор фильма рассказывает не только о том, как бытуют современные рыбаки и охотники в удаленной деревне, но подробно показывает их профессиональное дело. Из чего складывается прозрачная картина пусть и нелегкой, но правильной, занятой, наполненной жизни.
Трудовому человеку в Бахте некогда особо пить, балагурить или бить жену. Мода, указы, телевидение — все то, что так важно для жителей мегаполисов, там не актуально. И действительно, тут бы семью прокормить, детей воспитать, хозяйство устроить.
Один из самых запоминающихся моментов — к пристани причаливает предвыборный пароход, раз в несколько лет приходящий в Бахту с концертом. Жители на него смотрят с ухмылкой, как на забавную потешку. Для них что власть, что ее песни... Главное, муки бы на сезон привезли, чтобы было из чего хлеба напечь. А не дадут затариться, так они и без муки проживут рыбалкой, огородом, охотой...
Справка RA:
— А когда вы поняли, что фильм будет ни про енисейских рыбаков, ни про рыбалку как необходимом средстве выживания и даже ни о влиянии Енисея на сибиряков, как изначально задумывалось?
— Это произошло во время съемок. Подобное часто случается с документалистами. В определенный момент снимаемый материал начал сам диктовать более широкую тему. Безусловно, ловля рыбы для жителей прибрежных енисейских районов имеет огромное значение, но важна не только она. Я это понял, когда начал общаться с одним из своих героев — Геннадием Викторовичем Соловьёвым. И то, что в итоге у меня получилось — даже не синтез перечисленных тем, а нечто большее.
Это рассказ о человеке, который нашел себя, поэтому жизнь его, несмотря на тяготы, устраивает. И он не хочет ничего другого, ведь тут его любимое место, с которым связано приложение собственных сил, работа и представления о семье. Но мой фильм нельзя назвать полностью документальным. Конечно, с фактической стороны он абсолютно правдивый, я ничего не выдумал. Хотя меня часто упрекают в том, что я не показываю пьяниц, которых полно в Бахте.
Но, если хотите, «Счастливые люди» — фильм-мечта о том, как все могло и должно быть. Просто не надо забывать: население Бахты — 500 человек. А я снял от силы 7–8. Мои герои — люди, вызывающие во мне отклик. Я их не придумываю, но если нахожу, то судьбы их ложатся в повествование. Разумеется, в Бахте не все такие трудолюбивые и замечательные, как Геннадий Соловьёв. Но показывать других мне не интересно.
Фильму «Счастливые люди. Тува. Старообрядцы» (2012) часто приписывают авторство Дмитрия Васюкова. Но сам он замечает, что участвовал в проекте лишь на начальном этапе, стараясь поддержать авторов своим брэндом «Счастливые люди».
«Да и в Туве я не был, — замечает Васюков, — ничего там не снимал. Увидел уже готовый материал, давал советы по монтажу, но в какой-то момент понял, что подписываться под этим фильмом и включать его даже номинально в тот цикл, который затеял, я не могу. Я не хочу говорить ни дурного, ни хорошего об авторах, но надо понимать, „Тува“ — самостоятельная работа, с отдельным режиссером и съемочной группой. К моим „Счастливым людям“ она отношения не имеет».
Справка RA:
— Как вы находите героев? Спрашиваю, потому что типажи невероятно фактурные: охотники и рыбаки из «Счастливых людей», батюшка, который и картошку копает, и детей усыновленных воспитывает, и кресты по всей округе освящает — из «Поморов»...
— Ну что я могу сказать? Героев надо искать методично. Я своих нахожу через знакомых, с помощью дополнительной информации в Интернете, газетах. Но перед тем как снимать, приезжаю на утверждение. В игровом кино ты вызываешь актеров на пробы, а в документальном так не получается, нужно ехать самому, отбирать людей, общаться с ними, смотреть. И думать о том, подойдут они тебе или нет. У меня было много осечек, с героями в том числе. Например, рассказали мне о человеке, я понял, что этот персонаж мой, еду знакомиться, а он либо сказать двух слов не может, либо камеры боится. Приходится искать другого. Людей достойных полно, но мы-то говорим о кино. Тут нужно зрителю многое показывать и объяснять.
— Вы в своих фильмах очень часто рассказываете о том, что ваши герои занимаются вынужденным браконьерством. И это нарушение непонятных им законов (например, запрет на ловлю осетра для бахтинцев) — вполне будничное дело. Ведь рыбалка — единственное средство выживания. И в связи с этим вопрос, а как они соглашаются говорить перед камерой об этих вещах?
— Как устроены наши люди? Вот приезжаешь к человеку домой, включаешь камеру, и он говорит какие-то общепринятые вещи, потом выключаешь, а он начинает рассказывать о противоположном. Поэтому нужно довольно долго находиться рядом с человеком со включенной камерой, чтобы он расслабился и сказал то, что действительно думает, а не то, что, по его мнению, положено. Это же касается диалогов про осетров и браконьерство. Рыбаки без камеры жалуются на безобразия рыбнадзорщиков, которые сетями вылавливают осетров и продают (в то время как простым жителям это строго запрещено), а включаешь камеру — молчат. Ясно, что рыбаки не хотят афишироваться. Но все прекрасно понимают, в таких местах, как Бахта, по закону прожить, к сожалению, очень сложно. Можно и коньки отбросить. Поэтому судьба у этих промысловиков незавидная: поймают — так тому и быть. Конечно, никто особо говорить про то, как он нарушает закон, не хочет. Но что делать мне, документалисту? Как показать правду в фильме? Например, когда едем на самолов (никто же толком не знает, что это за процесс и устройство такое), не снимаю лица. Поэтому использовать мой фильм в качестве материала для обвинения не получится. Там, где рыбак держит банку осетровой икры — тоже момент спорный. Я киношник, где-то купил эту банку и попросил человека продать ее. Подобные вещи не являются поводом для разбирательства. Здесь действует «волшебная сила искусства». А воспринимается она как факт.
— Как ваши «счастливые люди» восприняли фильм?
— По-разному, например, Геннадий Соловьёв и его сыновья остались довольны, во всяком случае, высказывали свои «спасибы». Кто-то был расстроен. Но я не уверен, что благодарил бы создателей, если бы про меня тоже сделали фильм. Кино — это зеркало, и мы не всегда довольны отражением. Например, когда снимали «Счастливых людей», был случай. Вечером в Бахте к нам в домик пришли чайку попить местные жители. И просили посмотреть отснятое «кино». И я в основном показывал не героев, а пейзажи. И люди удивленно смотрели на экран, а потом говорили мне: «Надо же! Среди какой красоты мы живем». То есть мы день за днем погружаемся в заботы, глаз наш замыливается настолько, что уже не замечает красоты собственного места. А когда камера выхватывает картинку, то по-новому смотрим на свои край и свою жизнь, удивляемся новым мыслям.
О том, как ведутся документальные съемки
— Если я правильно поняла, то «Счастливых людей» вы снимали вместе с оператором. А вообще у вас большая команда?
— Мифы про мою команду сильно преувеличены. С большой съемочной группой многих вещей не сделаешь. Особенно это касается общения с будущими героями фильма. И это естественно, они же не артисты. Поэтому важно, чтобы при разговоре на определенные темы была рядом очень небольшая группка друзей-полусобеседников. А то, что мы привыкли понимать под съемочной группой: когда один с «журавлем» стоит, другой — с хлопушкой, третий администрирует, четвертый еду готовит, пятый — еще с чем-то, такая толпа обычного человека пугает, он, когда все эти «съемки» видит, рта раскрыть не может. Поэтому моя команда — два, три человека. Например, над алтайским фильмом работали я, основной оператор, ассистент на второй камере и оператор воздушных съемок.
— Про воздушную съемку хотела уточнить отдельно. Ее достаточно много в «Поморах», а в «Счастливых людях» почти нет...
— Как это нет?! В «Енисейском цикле» воздушные съемки стали целой эпопеей. Мы снимали с дельтаплана, который красноярские ребята — Дима Борковец, Рома Федорук и Володя Конаков — приперли в Бахту по льду Енисея.
— Тем не менее при просмотре «Поморов» складывается впечатление, что съемки ведутся с квадрокоптера и вертолета. Это так?
— В «Поморах» оператор летал на паралете, который не позволил ему снять целиком то, что мне было нужно. Я люблю вплетать воздушные съемки в общий монтаж не ради украшения картинки видами с воздуха, а для развития действия. Конечно, другая точка съемки тоже важна, особенно если мы говорим об алтайской природе, но и тут я эти съемки привязываю к происходящему, они связанны с героями, их действиями. На Алтае мы снимали при помощи окто- и квадрокоптеров. Тоже благодаря красноярским ребятам, но уже другим. Руководил этими полетами замечательный парень, уникальный специалист и увлеченный мастер своего дела Костя Писарев. Он несколько раз в течение целого года съемок приезжал к нам из Красноярска на своей машине с оборудованием, жил с нами неделями в самых разных местах: и в палатке, и под открытым небом; сплавлялся по бурной реке. И в итоге мы сняли то, что я хотел.
— Я сама из Красноярска и поэтому представлю, какие там зимой бывают морозы. Минус 38 в январе — в городе нормально дело. Но Бахта севернее, значит, в тайге ещё холоднее. И я хотела спросить, как технически в таких условиях велись съемки. Например, фотографы-натуралисты камеру согревают на груди, чтобы не замерзнуть роют норы в снегу. А что делают киношники-документалисты?
— Действительно, с фотоаппаратом ситуация попроще. К тому же снимали мы в 2004–2005 годах. И на тот момент у нас были камеры с лентопротяжным механизмом и пленочные кассеты MiniDV. То есть сигнал поступал не сразу на флешку как сегодня, а кассеты должны были крутиться и записывать. Что придумывали? На нарточках делали будку, обтягивали ее брезентом, внутрь ставили бензиновую лампу. И если снаружи было минус сорок, то в санях — минус десять-пятнадцать. Нарточки цепляли к снегоходу, и так перевозили камеры. Мы работали тогда с Canon и Sony 170, и последняя была морозоустойчивее, а Canon снимать отказывался. У обеих камер жк-дисплеи периодически кристаллизовались и замерзали. Поэтому снимали почти вслепую. Мучились, конечно, было такое.
— А камеру для экстремальной съемки типа GoPro вы используете? Я в «Поморах», кажется, видела несколько планов, сделанных с ее помощью. Во всяком случае, в те моменты, когда камера вертикально опускалась в воду, было очень похоже на гоупрошные кадры.
— Нет, тут вы ошибаетесь. В «Поморах», безусловно, есть подводные съемки, но это не «Гоупрошка», их делал профессиональный оператор-подводник (один из наших лучших операторов) Андрей Щукин. «Гоупрошки» мы использовали в новом алтайском фильме. Крепили их на трактор, косилку, лошадь. Довольно забавно получалось.
О «Поморах» подробнее
— В «Поморах» более углубленный исторический экскурс, чем в «Счастливых людях». Это обусловлено тем, что вы делали фильм совместно с Российским Географическим Обществом (РГО)?
— Да, в «Поморах» многое завязано на карты и географическую познавательность. Это из-за того, что грант был получен от РГО. И, конечно, в тот раз у меня не было такой вольницы, как в период работы над «Счастливыми людьми». Я не провел в поморских местах целый год. Разумеется, несколько раз зимой приезжал в Мезень. Но это были такие наезды, в основном без оператора и подробных съемок, ездил для поиска героев. Поэтому сделать эпопею, показав жизнь, как я люблю, в четыре сезона, не получилось. Фильм вышел более камерный, сконцентрированный на двух основных сюжетах. Один из героев продвигается по Белому морю к океану, другой наоборот — в сторону материка по реке Пёзе. География мезенского края уникальна, в том числе и с исторической точки зрения. Это же были знаменитые поморские пути, по которым новгородцы начали ходить в Сибирь. И об этом хотелось рассказать подробнее. Я даже планировал продолжить цикл, пройти по Пёзе на Печору, дойти до того места, где сожгли протопопа Аввакума, но не получилось, не дали средств. Все-таки край суровый, непроходимый, чтобы добраться туда, требовались большие денежные вложения.
Поморами в конце XIX века называли рыбаков и зверобоев, живших недалеко от Белого моря в низовьях Онеги, Мезени, Северной Двины. Впрочем, существуют исследования и беломорского субэтноса — группы людей, объединенной не только рыболовецким делом и проживанием на определенных территориях, но и религиозными взглядами, особым укладом быта. Этимология же восходит к XVI веку.
Справка RA:
Об Алтае
— Расскажите подробнее о своем новом двухсерийном фильме об Алтае. Вы где-то уже писали о том, что первая серия будет посвящена коренным алтайцам, а вторая — переселившимся на Алтай русским. Замысел остался прежним?
— Вы знаете, Алена, я так себе представлял фильм до начала съёмок. Но сейчас, когда понимаю, чем могу оперировать, какой материал у меня в руках — ситуация иная. Да, в фильме будет затронута тема переселенцев, но появится и рассказ о ссыльных, потому что на Алтае таких людей было немало. Пойдет повествование и о самих алтайцах, их, что называется, исконно-посконном образе жизни, и о какой-то притягательной мистической составляющей — горы, легенды о Беловодье и шамбале. На Алтае многое переплетено. Но вряд ли сейчас я смогу точно сказать, как будет выглядеть готовый фильм. Конечно, у меня опять интересные герои. Один из центральных персонажей Николай Чепоков (Таракай) — художник-бродяга, кумандинец, но алтайского языка не знает, потому что вырос в детском доме. Он бродит по Алтаю, и благодаря его скитаньям мы встречаемся с другими людьми. Через его рисунки, совершенно оторванные от реальности (сам он говорит, что рисует свои заблуждения), мы видим другой Алтай, где действительно можно заблудиться. Ведь тут все чувства обостряются. Красота гор, снегов, неба, солнца проникает в вас и способствует более глубокому осмыслению окружающей действительности. И мне хочется в этом фильме докопаться до всех пластов этого осознания. Чтобы у зрителей не было ощущения, будто Алтай — это просто красивые картинки и туристические маршруты (хотя и они есть), но за видами стоит что-то более важное. Безусловно, труд, потому что без показа трудового человека я кино не представляю. На Алтае я провел целый год, был в основном не в туристическое время. Я постоянно находился с людьми, видел, чем они вынуждены заниматься, чтобы выжить. И об этом я тоже расскажу.
О современном документальном кино
— Вам, думаю, часто задают вопрос про работу с Вернером Херцогом. Но меня интересует не столько то, как протекало сотрудничество, сколько то, что вы получили от этого общения в плане мастерства?
— Черт его знает! Я вообще про мастерство не очень понимаю (смеется). Да и с Херцогом я не работал, он делал все сам. Когда я подписывал договор, то знал, что готовая работа Херцога (или кого-то еще) мне понравится меньше, чем моя. Но Вернер, надо отдать ему должное, оставил весь мой монтаж, он только выкинул деревенские сцены, так как должен был уложиться в 90 минут. А вот то, что он выбрал эту музыку, я ее называю смесью «Дубинушки» и похоронного марша, меня расстроило. Потому что из-за нее у западного зрителя опять сложилось стереотипное представление о России, в которой ходят медведи, все ужасно тяжело, а люди почти умирают, но трудятся, и среди них есть герои. Однако выбора у меня не было. Тут либо продаешь права и говоришь, делайте, как считаете нужным (и тогда на Западе хоть что-то узнают про нашу русскую жизнь), либо препятствуешь, и дальше ничего не происходит. Но Вернер все-таки — профессионал, сам написал закадровый текст и сам же его прочувствованно прочел. За это ему большое спасибо. Здесь он остался верен тому восторгу, который и я испытывал по отношению к своим героям.
Вернер Херцог
(р. 1942) прославленный немецкий актер, сценарист, режиссер. Довольно эксцентричная личность. О себе говорит: «Я просто пытаюсь быть верным солдатом кинематографа». Многими критиками воспринимается как адепт нового немецкого кино. Часто героями его документальных (и что важно псевдодокументальных) фильмов становятся сильные, экстраординарные личности. Вернер помешан на аборигенах, труднодостижимых уголках Земли, юродивых и всем том, что кажется необычным. Ибо «туризм — это грех. Добродетель — это путешествие».
Справка RA:
— Цикл «Счастливые люди» получил Национальную премию «Лавровая ветвь» как лучший сериал 2008 года, а международная версия фильма «Счастливые люди: год в тайге», сделанная Херцогом, в 2011 завоевала «Специальный приз» Токийского международного кинофестиваля. Но по Первому каналу ни ту, ни другую работу не показали. Как такое могло получиться?
— Мой фильм несколько раз прошел по «Культуре». Правда, произошло это сравнительно недавно. Потому что в 2009 Первый канал выкупил права на три года. И только в 2013 году, когда у меня истек срок договора, я смог перепродать картину каналу «Культура», кстати, он же купил и «Поморов», в этом году должны показать.
— Но меня поражает другое. Ваш фильм, и это не комплимент, абсолютно классный, рассказывает он о важных для человека вещах, но широкой аудитории не был показан... даже с купюрами...
— Можно долго кокетничать и делать вид, что причины не понятны. Но в сегодняшней ситуации показать «Счастливых людей» по Первому или каналу «Россия», значит продвигать ту мысль, что люди могут жить совершенно независимо от государства, и что им власть только мешает. При этом они не ходят на демонстрации или митинги, а просто живут параллельной жизнью в своем далеком таежном углу. И власть до них, слава богу, добраться не может, хотя пытается сделать это на протяжении всей российской истории. У нас ведь и страна такая большая только потому, что люди испокон веку уходили от власти подальше. И Сибирь расширялась не ермаками, а вольницей. Если вы помните, в Сибири никогда не было крепостного права. А власть тянулась за народом, пытаясь обложить его данью. Но счастье русских людей в том, что до сих пор в нашей стране есть местечки без надзору и догляду, и жить там можно так, как считаешь правильным.
— В каком состоянии современное документальное кино в России?
— Я бы не хотел слишком на эту тему распространиться. Особо хорошего сказать не могу, а дурное не хочу. Что касается подхода к документальному делу, то всем и всегда рассказываю о своих восторгах в адрес Марины Разбежкиной и ее школы документального кино. За короткий период обучения (всего год) она добивается главного — заставляет своих учеников, а это часто люди солидного возраста, думать! Ведь воспитать режиссера, актера или писателя, то есть сделать из них мастеров, — невозможно. Это долгий процесс длиною в жизнь. А вот задать правильный вектор в понимании профессии — другое дело, которое Разбежкиной как раз и удается. Мне кажется, если и появятся новые яркие имена (а надо сказать, что уже появляются) — это как раз будут выпускники ее школы.
Счастье
— У меня, наверное, самый сложный вопрос. Для ваших героев важно жить в своем месте, трудиться, преодолевать сложности, выстоять и тем самым сделать свою жизнь духовной и чистой (хотя сами они вряд ли оперируют такими понятиями). А что такое счастье для вас?
— Могу вам ответить фразой из моего фильма: «Всем природа нашла свое место — и зверю, и птице; и только человек должен искать сам. Место и дело. И если найдет, тогда и будет по-настоящему счастлив». Эта простенькая мысль не только об охотниках и рыбаках, она — о каждом из нас, в том числе и обо мне. И то, что я такими трудными и окольными путями, потеряв очень много времени в жизни, все же пришел к любимому делу, которое нашло отклик и оказалось востребовано большим количеством людей, подтверждает эту мысль.