189 ступеней
Текст: Вера Бройде
Иллюстрация: предоставлена ИД «КомпасГид»
Об острове, «отвергнутом людьми», судьбе маяка и жизни его смотрителей в книге Гвидо Згардоли пишет Вера Бройде.
Згардоли Г. Остров Немого: роман / Пер. с итал. А. Строкиной; худож. Т. Яржомбек; ил. на форзаце М. Чечулиной. — М.: КомпасГид, 2019. — 320 с.
А если б вы сидели без работы в норвежском Арендале почти две сотни лет назад и вдруг вам предложили отправиться на остров, где только что построили маяк, нуждающийся в том, чтоб кто-то день за днём, из года в год с ним рядом жил, заботливо следя за фитилём, за лампами, цилиндрами, светящим фонарём, за волнами на море и силой северного ветра, за звёздами и месяцем, за рифами, китами и где-то там, вдали, плывущими судами, — что вы тогда сказали бы на это предложение? Рискованно? Заманчиво? Волшебно? Что ещё? Ещё есть фраза «ни за что!», и, может быть, её-то вы и выбрали, когда бы о решении уплыть на мрачный остров спросили вас, а не его. Угрюмого Немого, воспитанного грубым стариком, ушедшим в мир иной, когда мальчишке только стукнуло тринадцать; несчастного матроса, лицо которого обжёг взорвавшийся снаряд, отправленный британским капитаном в разоружённый маленький фрегат, где Арне Бьёрнебу надеялся, ну, если не на чудо, так уж, во всяком случае, на то, что будет лучше, чем когда-то; лишившегося слуха, работы и надежды — и потому решившего молчать, как будто в наказание тому большому миру, которому, вообще-то, наплевать; едва не утопившего свою печаль и муку в бутылке акевита; растерянного юношу, в котором уживались и нежность, и обида, и злость, и доброта; героя той истории, которая не стала бы историей семьи — и этой книгой бы не стала, ответь тогда Немой на предложение отказом. Но он сказал: «Согласен», — и словно что-то щёлкнуло, открыв какой-то люк, окно или сундук, а стрелка на часах, до той поры бежавшая вперёд, оставила нелепую затею. Поскольку там, на острове, оторванном от мира, как корочка — от свежего багета, не действовали правила, введённые людьми. Поскольку там, на острове, ещё не жили люди. И жалости там не было. И не было традиций, корысти и любви. И времени там не было — лишь камни, ветер, море, свобода и маяк.
Гранатово-медовый, торжественно-суровый, похожий на грот-мачту застывшего навеки корабля, который встал на мель, а может, просто ждёт, задумавшись о чём-то, и скоро снова двинется вперёд, — таким, наверно, кажется маяк плывущим в шлюпках людям, не знающим, конечно, как оглушительно гремят ступени лестницы внутри, когда по ним взбирается смотритель, который, впрочем, этого не слышит... Глухой Немой, почти счастливый Арне — сначала муж, затем вдовец, отец троих мальчишек, мечтающих о кладе, зарытом тут, на острове, одним лихим пиратом, — таким он кажется теперь, когда стоит на галерее и наблюдает за проливом, вдыхая запах вереска и дикой ежевики, солёных брызг и табака, безмолвия камней, вечерней тишины, знакомого — и в то же время нового, совсем уже нестрашного, как будто побеждённого, ручного, одиночества. И в этот миг, растянутый Згардоли, как швейная тесьма, которая, в отличие от ленты, не только служит украшением наряда, но так надёжно стягивает части, что ткань уже нельзя порвать, — у Арне нет ко Времени претензий. Открытые ветрам, косым дождям и жару солнца, окутанные мантией тумана, они стоят, как тот маяк, — недвижимо и честно. Среди немых камней, вдали от суеты, превратностей судьбы, событий, что меняют жизнь Европы, — и Арне, и маяк, и Время просто делают работу. Одну и ту же — каждый день. Как узники в тюрьме. Но только с тем отличием, что этот труд для них не наказание, а что-то вроде блага — подарка от судьбы.
Судьба ли, или тот, кто ради «Острова Немого» и сам как будто превратился в странный остров, который приспосабливает всех к другому восприятию себя, к прочтению природы, ко времени и пониманию законов, как деспот или бог, Згардоли-сочинитель или смотритель маяка — а впрочем, важно то, что он или она, «портной» или «швея», скроил или связала из множества фрагментов, из крошечных и нежных эпизодов, из чьих-то жизней, чьих-то встреч, из чьих-то тайных мыслей, рассказов и надежд, мечтаний и воспоминаний вот эту удивительную ткань, зовущуюся временем. Живя на острове Немого, читая этот «Остров», как будто кожей ощущаешь плетение всех нитей, течение воды и то, как дует ветер, — все отзвуки, все тени, все звенья и мгновенья, с которыми мы связываем время, которые нужны, чтобы вести учёт и не терять под грудой дней ключи от сундуков, где спрятаны сокровища: игрушки, фотографии, рисунки, дневники, — утраченные страсти, забытые идеи... Вот почему Згардоли выбрал остров: здесь время потеряло то значение, что у него всегда имелось в нашем мире. И это, как ни странно, помогло: писателю и всем его героям — всем персонажам «Острова...», которые ведут свою историю от первого смотрителя — от Арне Бьёрнебу, Немого.
Рождённые на острове мальчишки, чьи чувства к строгому отцу не уместились бы в таких словах, как «ненависть», «любовь» и «уважение», искали «свой» сундук, наполненный мечтами и звонкими монетами, зарытый где-то здесь, среди кустов и скал. А став немного старше, оставили попытки найти его на острове, где сложно стать счастливым. И двое из троих отправились на поиски своих воспоминаний, своих надежд и планов, таинственных сокровищ, зарытых где-то там, в «большом» и «диком» мире, откуда их отец, глухой, Немой и злой, сжимая кулаки, уплыл, не обернувшись. Згардоли их не судит. Не судит он и Арне. Но посвящая каждую главу семейного романа кому-то из потомков старика, он словно бы даёт им это право: быть понятыми нами, оставшись, тем не менее, как книги, «нераскрытыми». Движения души, которые порой как будто незаметны: ну, словно мельтешение рачков под серой толщей мутных вод, — Згардоли неизменно подмечает, по-своему трактуя хмурый взгляд, тяжёлый вздох и робкую улыбку, что, верно, канули бы в лету без этого внимания. Его герои «кутаются» в чёрствость и мрачную суровость, как в тёплую колючую одежду, которая, хотя и неудобна, безрадостна и летом совершенно бесполезна, — а всё же защищает иногда, спасает в холода, что сковывают мир во время эпидемий, кровавых войн и бедствий, когда и вправду некуда деваться... Ну, разве что уплыть на тёмно-серый остров, «усеянный морщинами», «отвергнутый людьми», задумчивый и гордый, как Арне Бьёрнебу — смотритель маяка. И кое-кто действительно сюда потом вернётся, а кое-кто уедет навсегда. Для некоторых он станет спасением от мира, который, кроме злобы, предательства и боли, им ничегошеньки не дал. Но будут и такие, которым этот остров себя самих позволит осознать неотделимой частью мира, что вечно движется куда-то, меняясь, как ребёнок, растущий с каждым днём.
Научные открытия, развитие торговли, добыча нефти и строительство судов без этих старомодных парусов, похожих на платки, в которые сморкаются матросы, когда прощаются с семьёй и утирают свои слёзы, плывя туда, откуда, может быть, сюда уж больше не вернутся, — всё это бы, пожалуй, могло в ином романе стать фоном для событий из жизни персонажей — не то чтобы не крупных, не то чтобы не важных, а просто слишком будничных и слишком уж «реальных». Но в «Острове Немого» меняющийся мир, прогресс и жажда странствий как будто вынуждают — и вас, и персонажей — принять решение о том, что важно, что не важно, уйти или остаться, как жить и что ценить. В конце концов, маяк стоит здесь для того, чтоб лодки с кораблями могли найти тот путь, который потеряли. Згардоли превращает этот факт в метафору о людях, потерянных во времени, о людях, ищущих себя в кромешной темноте, о фонаре, светящем им вдали, о фонаре, светящем изнутри: чтобы они смогли себя, свой путь найти.