18+
13.06.2017 Тексты / Рецензии

​Добрый человек в ошейнике

Текст: Женя Янкина

Обложка предоставлена ИД «Фантом Пресс»

Обозреватель Rara Avis Женя Янкина об «Истории одиночества» Джона Бойна, ирландском Акакии Акакиевиче и тайнах священнослужителей.

Бойн Д. История одиночества. / Пер. с англ. А. Сафронова. — М.: Фантом Пресс, 2017. — 384 с.

Есть такая профессия. То есть не совсем профессия. Умений она от тебя потребует самых разных, иногда таких, что и в страшном сне не привидятся, но с самого начала тебе будут говорить, что это не профессия. Это служение. Миссия. Предназначение. Зов. Оттуда, сверху. Даже если ты никакого зова не слышал, а услышала его твоя серьезно подкошенная семейной трагедией мама во время ночного просмотра религиозной телепередачи. Даже если никто вообще не слышал никакого зова, но так получилось, что ты самый младший сын в большой небогатой католической семье. Это все равно предназначение. Ты просто должен надеть эту странную одежду и похожий на ошейник воротничок, отказаться от большей части того, что считается естественными занятиями и свойствами человека и до конца дней своих на основании одной очень старой и противоречивой книги учить других людей, как им жить их жизнь — ту, в которой есть то, чего нет у тебя. Очень нужная древняя профессия. Ничего не поделаешь, люди так устроены, что в бессмысленном и жестоком им удобнее находить опору чем в осмысленном и гуманном. Да, и еще из-за этой профессии иногда кончают с собой дети. Или взрослые, вспомнившие, что с ними случилось, когда они были детьми.

Разница в том, что большинство из нас не является частью могущественной организации с нешуточным уклоном в тоталитаризм

Для того, чтобы иметь к этому непосредственное отношение, не обязательно быть монстром. Отец Одран Йейтс — который и рассказывает нам всю эту нехорошую историю, изо всех сил стараясь себя не обелять и ничего не умалчивать — совершенно точно homo sapiens. Неглупый, добрый, интеллигентный, до крайности миролюбивый, преисполненный спокойного, аккуратного, абсолютно непафосного и какого-то чрезвычайно симпатичного смирения. Маленький человек без трагедии маленького человека. Мама и приходской священник сказали, что он, обычный нехулиганистый мальчишка, любящий диснеевские мультики, чипсы, газировку и комиксы про Банановую кодлу и Полковника Моргало, должен превратиться в священника, потому что так хочет Бог — и он поверил. И оказался способен быть безо всяких оговорок счастливым и востребованным в той жизни, в которую его засунули. Сильно ли отец Йейтс в своих достижениях и ошибках отличается от обычного мирянина? Да никак не отличается. Для того, чтобы посвятить себя великой миссии — не расстраивать маму, священника и всех остальных, кто лучше тебя знает, как надо — и всю жизнь стараться получать от этого решения удовольствие, не обязательно быть тихим ирландским мальчиком конца 60-х. Большинство из нас в той или иной мере занимаются ровно тем же и вполне собой довольны. Разница в том, что большинство из нас не является частью могущественной организации с нешуточным уклоном в тоталитаризм, на протяжении многих лет скрывавшей факты педофилии среди своих членов. И у большинства из нас нет давнего и хорошего друга-педофила, о чьих склонностях мы ухитрялись десятилетиями не догадываться просто потому что... потому что... и уместен ли тут глагол «догадываться»?

Джон Бойн делает довольно рискованную вещь. Он — не Каннингем, не Паланик, не Флэгг, не Исигуро и не Уэлш. Автор знаменитого «Мальчика в полосатой пижаме» принадлежит к многоликому племени умных массовых писателей — тех, кто строит свой мир в пределах известных границ, при этом не избавляя читателя от необходимости думать. Здесь всегда найдется место для всевозможных неожиданностей и разрыва шаблона, но правила тоже есть, и довольно строгие. И одно из них заключается в том, что педофилия — тема особая. Уже не абсолютное табу, но ни с каким мыслительным разбродом и шатанием не совместимая. Нельзя. Вот жертва, вот преступник, вот трагедия, поезд дальше не идет, просьба выйти из вагона. А для рассуждений о мере ответственности маленького человека, вокруг которого делаются большие нехорошие дела, можно найти другие, уже не опасные, хорошо обкатанные сценарии вроде преступлений Рейха. Но Бойн не выбирает безопасный сценарий.

...священник в Ирландии — это почти что челюскинец в Советском Союзе

«История одиночества» — не «шокирующая» книга. Во всяком случае, она старается таковой не выглядеть. Никакой чернухи, никаких провокаций. Уютная повествовательная тягучесть с приветом почти из XIX века удобно смонтирована по вкусу жителя компьютерной эпохи и уложена в увлекательную мозаику исповедально-детективной истории одного хорошего и самую чуточку бесхребетного человека, который, прожив долгую и достойную жизнь, внезапно узнал, что и жизнь была не достойная, и хорошим человеком он не был, его лучший друг — преступник, некоторые досадные загадки его семейной истории объясняются самым жутким образом, а то, что он считал своими мелкими ошибками, имело поистине ужасающие последствия. Потому что он с самого начала был сообщником злодеев и чудовищ, причем в результате некоего дикого выверта реальности получается, что он чуть ли не виноватее их всех. У злодеев и чудовищ, видите ли, почти всегда бывают если не уважительные, то хотя бы серьезно звучащие причины. Большие деньги, большая политика, большая вера в то, что несколько паршивых овец — ну хорошо, довольно много, но все равно ведь лишь какой-то процент от общего числа порядочных, боговдохоновленных священников! — не являются основанием пятнать имя святой Церкви. А еще — большой-пребольшой страх перед прессой и так некстати вырвавшимся из патриархальной узды обществом. (Это только в песне «улыбка глаз ирландских словно утро по весне», на деле же ты вчера мог даже в магазин за продуктами не ходить, потому что священник в Ирландии — это почти что челюскинец в Советском Союзе, а сегодня тебя за этот воротничок обзовут ужасным словом на «п» и изобьют средь бела дня, и никто ничего не сделает). И, разумеется, ничто так не объясняет злодейство, как другое злодейство, учиненное в свое время над самим злодеем. В общем, как-то так получается, что у всех есть отмазки, кроме бедного кающегося перед нами ирландского Акакия Акакиевича, который один раз из неловкости промолчал, другой раз — от излишней порядочности открыл рот, когда не надо, а от излишней веры в детей Христовых не разглядел того, чего должен был разглядеть. Или перед нами все-таки не Акакий Акакиевич?

Джон Бойн не шокирует. Просто под видом немудреной разоблачительной истории — почти беллетризации печально известного скандала девяностых-нулевых, когда стало известно множество замаливавшихся ирландской католической церковью случаев сексуальных домогательств к детям со стороны священников — он говорит о мучительно трудных вещах. Например, о том, что ответственность за слабость может оказаться страшнее ответственности за силу. И о том, что добрый человек может оказаться опаснее злого и пойди еще пойми, какую роль тут сыграл воротничок, похожий на ошейник. И что истории о насилии почти никогда не сводятся к удобной схеме «жертва + злодей + все остальные». Эта адская машинка больше, чем кажется — и в пространстве, и во времени. Ее части взаимодействуют друг с другом хитрее, чем мы думаем. А подлинные ее очертания мы можем не узнать никогда — потому что хоть на сотую, тысячную, десятитысячную процента, но ее составляющими являемся все мы, и все мы имеем привычку рассказывать не ту историю, даже когда пытаемся быть совсем-совсем искренними.

Другие материалы автора

Женя Янкина

​ММКВЯ. А палубы нет

Женя Янкина

​«Джентльмены, я лечу!»