18+
09.04.2020 Тексты / Рецензии

​Ты и твоя семейка

Текст: Вера Бройде

Обложка: предоставлена ИД «КомпасГид»

О больших проблемах тучных людей в толстой книге Кристин Нёстлингер «Гретхен» пишет обозреватель Rara Avis Вера Бройде.

Нёстлингер К. Гретхен / Пер. с нем. М. Кореневой; худож. Д Мартынова. — М.: КомпасГид, 2019. — 560 с.

В полинявшем от стирки халате или жёлтой, как солнце, пижаме, шерстяном тёмно-сером костюме или тесной футболке, заправленной в узкие джинсы, — вы заходите утром на кухню, чтобы съесть бутерброд с ветчиной или булочку с мягкой «Нутеллой», выпить чашку горячего чая или сладкого кофе со сливками. Это будет началом всего. Это важно, как первое слово. Это станет прелюдией к драме, музыкальной комедии, сказке — или чем обернётся ваш день? Вы садитесь за маленький стол. Вы готовы. Вы тянетесь к ней — с виду пухлой и страшно тяжёлой, неприлично большой и такой... Уж простите за грубое слово: многим людям оно неприятно, но ведь здесь речь идёт не о них, а всего лишь о книге, которую можно, никого не рискуя унизить или даже неловко задеть, так вот взять и назвать необъятной. Это будет не только ничуть не обидно, но вполне справедливо и, кстати, весьма дальновидно. Потому что она и не может — то есть попросту и не должна — быть худой или, скажем, «нормальной», раз решила поведать историю жизни таких «толстяков», как семейка Закмайер. Впрочем, вы удивитесь, наверно, проглотив её всю, целиком, вместе с острой идеей про слишком уж быстрый конец, что такая пузатая книга про семейство пузатых людей, оказалась настолько изящной, удивительно тонкой и стройной. Хотя те, что уже прочитали «Замёрзшего принца», «Трёх почтовых грабителей», «Мужа для мамы» или, скажем, «Мыслителя в действии», — хоть одну из десятков-десятков-десятков написанных Нёстлингер книг, будут именно этого ждать: изумления и потрясения.

Все несчастные семьи костлявы, раздражительны и суетливы, говорливы и страшно худы. Все счастливые семьи румяны, молчаливы, спокойны, ленивы и надёжно прикрыты большими слоями подкожного жира. Такова математика жизни, эзотерика этого мира и простое, но беспощадное, как амбарный замок на калитке, заржавевшее убеждение старой фрау Закмайер, сын которой — давно уже взрослый, очень важный, солидный мужчина, занимавший высокую должность в правлении фабрики по производству любимых семьёй макарон, — разделял и хотел сохранить. И вы знаете, надо сказать, что вначале, на первых порах, ему это легко удавалось. Его старшая дочка по имени Гретхен, её братец-поганец и младшая Магда, их любимая мама и сам он, конечно, обожали сидеть за столом, уплетая лапшу со свининой, пироги и хрустящий рулет, всевозможные виды конфет и печенье с начинкой из джема. Они были похожи на тумбы — тяжеленные и несуразные, но такие... счастливые, право. Если только, конечно, вы можете это представить: счастье тумб, что живут очень дружно, не терзают себя понапрасну переездами и перепалками и не знают серьёзных волнений, огорчений, падений и травм, и совсем не мечтают о том, чтобы что-нибудь тут или здесь, в этой жизни, в себе или где-то ещё изменить. Да и надо ли что-то менять, когда всё ведь и так хорошо: всем удобно, спокойно, легко, иногда, может быть, чуть тоскливо, но, вообще-то... Вообще-то, нормально, замечательно даже, прекрасно! То есть... было «прекрасно» — когда-то... До тех пор, пока мама, которая, как оказалось, полагала немного иначе, не решила, что хочет на двадцать кило похудеть, чтобы снова надеть то чудесное платье в цветочек... И неспешно пройтись по бульвару... И почувствовать силу в ногах... И состричь, наконец-то, свои «кудельки». А потом непременно попробовать что-то ещё — не съестное, а что-то такое, что поможет понять ей себя: то есть ту, никому не известную женщину, для которой быть мамой, хотя и чудесно, конечно, но немножечко «мало»... И вы с ней согласитесь, ведь правда? Или вдруг возмутитесь, как папа? Неужели вы тоже, как Гансик, на неё разозлитесь ужасно? Или вы рассмеётесь, как Магда? Или будете, глядя, как Гретхен, сопеть, морщить нос и жевать прядь волос, размышляя о том, кто виновен в семейном разладе, что спасёт развалившийся дом, или лучше его не спасать, а куда-нибудь просто сбежать? Но ведь так поступают мерзавцы, слабаки или просто никчёмные, жирные тру́сы. А у Гретхен с такими из общего, без сомнения, нет ничего. Кроме разве что лишнего веса, но и тот растворится, наверно, если так всё и дальше пойдёт... Хотя ей, как и новенькой фрау Закмайер, как поникшему герру Закмайеру и упрямому, вредному брату, всё быстрее растущему вширь, будет ой как несладко на первых порах, Гретхен всё-таки двинется в путь: не навязанный кем-то из них, не похожий на чей-то ещё — лишь её, лично выбранный путь. Путь, который займёт жутко много страниц, посвященных отнюдь не тому, как убрать «колбасу» на боках или вдруг полюбить лук-порей, а тому, что меняет нас больше, чем диеты и бег по утрам.

Ни Нёстлингер, ни Гретхен, ни кто-нибудь ещё, зашедший в эту книгу, как будто бы домой, не учат вас, как жить, что думать

Пустяки... Незаметные, кажется, вещи... Их ведь даже нельзя записать в ежедневные списки составленных дел! Они просто соседствуют с нами: помогают справляться со всем. Они славные, в общем, ребята. Безмятежные и неподкупные. Временами они веселят, как герои мультфильмов, шампанское, пара котят. Они милые, правда порой чересчур приставучи, упрямы и как будто бы даже коварны. Стерегут нас, как малых детей. И цепляются, точно репейник. Оторваться от них так же сложно, как от суперсекретных агентов, что следят за своими «клиентами», притворяясь простыми прохожими, их коллегами или друзьями. Только это совсем не игра — это, знаете ли, борьба, что они потихоньку ведут, незаметно меняя маршрут, по которому двигались с нами, а теперь уже сами идут, проверяя, послушно ли мы, как рабы, там за ними плетёмся вдали... Проклятые привычки! Мы даже этого порой не замечаем: живём себе спокойненько, наивно полагая, что сами всё решаем, а между тем, решаем-то давно уже не мы — они! Или они, привычки то есть, это мы? Или Кристине Нёстлингер за каждым из семьи Закмайеров как раз-таки поэтому так долго и внимательно «следила»: чтоб выяснить, чтоб разобраться, понять причины и последствия того, на что способны эти маленькие монстры.

Когда твой папа, нервно дёргая усы, сидит на краешке дивана, уставившись на узелки, в которые завязаны шнурки, и сообщает хриплым голосом о том, что не умеет быть отцом... Когда твой брат тебе становится чужим — то есть таким... таким далёким и противным, что ты его не хочешь даже видеть, хотя когда-то... да, когда-то... вы вместе спали на двухъярусной кровати, хихикали над бабушкой, болтали в темноте, делились страхами и тайными мечтами. Куда же это делось? Когда же всё пропало? И как так получилось, что вы вдруг отдалились? Зачем все изменились? И что теперь-то делать?.. Ни Нёстлингер, ни Гретхен, ни кто-нибудь ещё, зашедший в эту книгу, как будто бы домой, не учат вас, как жить, что думать, говорить, не совершать или творить. Наверное, они подозревают, что это ваше право, а вовсе не того, кто вас к чему-то приучает или куда-то направляет. Однако же и Нёстлингер, и Гретхен, и кое-кто из тех, в кого она влюбляется, кто не влюблён в неё, кому она старается помочь, кто ей в ответ хамит, кого она меняет и от кого бежит, — все эти персонажи, растущие так быстро, как быстро вы читаете о них, высказывают мнения и делятся уроками, которые им жизнь, как злая историчка, всё время задаёт. И эти мнения, и эти их уроки, смешные подвиги, которые никто, за исключением Геракла и читателя, конечно, не оценит, невидимые жертвы и громкие слова, мужские предрассудки и женские ошибки, сплошные компромиссы и разные уловки как будто бы сплетаются в один большой клубок, лежащий на коленях у ловко вяжущей крючком Кристине Нёстлингер. Наверно, это шарф. Такой весёлый пёстрый шарф, который можно раз пятнадцать обернуть вокруг массивной шеи! Такой уютный тёплый шарф, который лучше, чем какао, во время мороси согреет. Такой особый, редкий шарф, который подойдёт любому человеку: худому или толстому, ребенку или взрослому. Поскольку эти люди: и те, что с лишним весом, и те, что кажутся красивыми и стройными, но главное — и взрослые, и дети, — примерно в равной мере страдают от того, что их не понимают, бросают, унижают, не любят, не прощают, не ценят, обижают... И взрослые, и дети вздыхают, как собаки, пыхтят или рыдают, бурчат или рычат. И взрослые, и дети хрустят от злости пальцами и долго смотрят в чашку с остывшим чёрным чаем, как будто там, на донышке, написаны ответы на тайные вопросы и мудрые советы по поводу всего, что гложет и печалит... И взрослые, и дети пытаются распутать большой тугой клубок, ещё не ставший шарфом, в который так нелепо, нежданно, неизбежно однажды превратилась эта жизнь. Они похожи. Очень-очень. Однако вы ведь спросите: а в чём там всё же разница? Наверно, только в том, что дети ещё могут повзрослеть, тогда как взрослые навряд ли станут это делать.

Другие материалы автора

Вера Бройде

​За витриной магазина

Вера Бройде

​Игра вслепую

Вера Бройде

​Изумительное ухо

Вера Бройде

​Как собака