18+
08.06.2020 Тексты / Авторская колонка

​Самиздат

Текст: Владимир Березин

Фотография: из архива автора

Писатель-пешеход Владимир Березин о вольных типографиях и доступности текста.

Памяти Николая Глазкова

Этой теме посвящены сотни диссертаций и не меньшее количество книг, то есть про советский самиздат написано очень много. Сперва, конечно, про него было написано множество доносов. Затем написано много протоколов и приговоров. Потом власть переменилась, как говорил один из героев водевиля «Свадьба в Малиновке», сапоги скинула и переобулась в полёте.

Тема широкая, надобно сузить, но всё равно сначала нужно напомнить историю вольных советских типографий, которые находились на кухнях и дачных верстаках. В моей собственной коллекции есть сборник Мандельштама, перепечатанный на машинке и аккуратно переплетённый, и нет исчезнувшей куда-то распечатки АЦПУ * — Алфавитно-цифровое печатающее устройство. с прыгающими буквами («Москва—Петушки»). Нет в ней странного тома Набокова, что я читал у своего старшего товарища, а был он толст и упитан, этот том — дело в том, что его ксерокопировали с уменьшением, а потом хитро разрезали и сложили так, что каждый лист в книге состоял как бы из двух (внешнего — с буквами и внутреннего, пустого).

Много что исчезло, развалилось, истёрлось в прах. Ничего такого не случится больше, по крайней мере, пока не кончится на земле электричество, что питает мониторы. Множество настоящих советских интеллигентов было, в общем-то, конформистами. Они многое могли простить государству — отсутствие свободных выборов, недобровольные поездки на сбор урожая, сложности с туалетной бумагой и очередь на жильё. Мало кто задумывался об экономических теориях, и уж страстное желание рыночных отношений относилось больше к области фантастических утопий. А вот то, что не давали читать тех книжек, что хотелось интеллигенту — вот это было обидно. Поэтому множество людей, что я знал, с восторгом восприняли перемены второй половины восьмидесятых. С одной стороны, эти люди не занимались бизнесом, и риск взорваться вместе с секретаршей в чёрном «Мерседесе» был невелик, с другой — социальная система в столицах позволяла минимизировать свои траты и читать любимое. И это казалось настоящим, беспримесным счастьем.

А прежде — всё обстояло иначе. Прежде в том издательстве, которому поэт Глазков * — Глазков Николай Иванович (1919 — 1979) — поэт и переводчик. Родился в селе Лысково Нижегородской губернии. Детство прошло в Москве. В 1938 году был расстрелян его отец, что не помешало Глазкову поступить на филологический факультет Московского пединститута. В 1939 году вместе с друзьями основал литературное течение «небывализм» и выпустил два сборника, отпечатанные на машинке, за что и был исключён из института. Был комиссован по здоровью и во время войны учился в Литературный институте, в послевоенное время зарабатывал переводами. Не связанным с неформальной литературой людям внешность Глазкова была известна по первым кадрам фильма Тарковского «ндрей Рублёв», где поэт исполнил роль мужика, пытающегося взлететь с колокольни. придумал имя «Самиздат», выходили не неудовлетворённые неудачники, а нормальные, пользующие успехом книги. В этом и был парадокс — сейчас самостоятельно издаются книги, успехом не пользующиеся.

...одно дело был самиздат политически близкий, вернее, аполитический <...>. Чуть другое дело — перепечатка Булгакова

Я принадлежу поколению, которое читало не только того самого перепечатанного на машинке Мандельштама, но, хоть и реже глядело экзотический «Посев». Следующее поколение было немного иным, и Булгаков, Солженицын, а равно как Пастернак стали ему доступны, когда эти юноши и девушки заканчивали школы. «Доктора Живаго» опубликовали в «Новом мире», а потом были напечатаны и вовсе не вероятные вещи. Теперь неловкие самиздатовские копии зачищают вместе с чешской мебелью новые владельцы квартир. Самиздат сиротливо выглядывает из мусорных контейнеров — рядом с торшерами и занавеской «дождик».

Нет, конечно, всё было по-разному. Я старательно бегу от обобщений, хотя моя сбивчивая речь всегда похожа на обобщение. Итак, одно дело был самиздат политически близкий, вернее, аполитический, когда распечатывалась какая-нибудь Кинесса с безумными руководствами по технике секса, больше похожими на сочинения Блаватской в восьмидесятые. (В любом случае читать загадочную Кинессу лучше было, уже опробовав первые поцелуи). Это оказалось сочинением такого безумного секспросвета, с чудовищными антропологическими примерами — сейчас часть моих знакомых уверена, что это мистификация). Чуть другое дело — перепечатка Булгакова. Причём «Белая гвардия» вовсе не равнялась «Роковым яйцам». Третье — какой-нибудь Солженицын, а «Хроника текущих событий» была уже совсем рисковым делом.

Все эти бумажные обрывки материальной культуры — хороший способ припомнить былое. Я бы разделил все самиздатовские книги на категории согласно двум критериям: лояльности содержания и сложности переплётных работ. Первый тип плавно двигался от общедоступных журналов (просто восполняя издательскую нерасторопность и дефицит), к журналам, изъятым из библиотек, и тем книгам, которые люди остерегались читать в метро. Что интересно, так это то, что ни одной по-настоящему антиправительственной книги я тогда не видел. Ну, там какое-нибудь руководство «Как собрать из чугунной утятницы бомбу и взорвать её в метро» или «Как угнать за кордон самолёт».

По сложности полиграфии издания шли от неровных листков, набитых в скоросшиватель, к самодеятельным клеёным переплётам, от них — к подобию диссертационных корешков, и, наконец, настоящие шедевры народных умельцев. Две эти шкалы пересекались причудливо — я видел и роскошно переплетённые, чуть ли не в сафьян, работы Авторханова и Гумилева, проколотого дужками папки Министерства обороны СССР. А один из героев Битова, не удивлюсь, если он вовсе не выдуман, утверждал, что видел переписанного от руки «Кавалера «Золотой звезды».

По-моему, первым после самодельных вполне безобидных журнальных сборников (У меня есть фотокопия (!) «Сказки о Тройке» Стругацких из журнала «Ангара» в формате А4), была републикация официально изданных книг. Пальма первенства, по-моему, принадлежала «Мастеру и Маргарите».

Вот, кстати, известное постановление о выпуске Булгакова, очень показательное:


«13 ноября 1979 г.

СЕКРЕТНО ЦК КПСС.

Об издании избранных произведений М. Булгакова в связи с заявками В/О „Межкнига“ и „Росинвалютторга“ председатель Госкомиздата СССР тов. Стукалин Б. И. ставит вопрос о выпуске в издательстве „Художественная литература“ однотомника избранных произведений М.Булгакова тиражом 75 тыс. экз. для продажи на валюту. В соответствии с постановлением ЦK КПСС „О переиздании некоторых художественных произведений 20—х годов“ (№ Ст—53/5с от 7 июня 1972 г.) выпуск книг М. Булгакова, В. Иванова, О. Мандельштама, Б. Пильняка, И. Северянина осуществляется ограниченными тиражами. ...Отдел пропаганды и Отдел культуры ЦК КПСС полагают возможным поддержать просьбу Госкомиздата СССР об издании однотомника избранных произведений М. Булгакова тиражом 75 тыс. экз. для последующей продажи на валюту. Просим согласия. Зав Отделом культуры ЦК КПСС В. Шауро, Зав. Отделом пропаганды ЦК КПСС Е. Тяжельников Резолюция: Согласиться. М. Зимянин, М. Суслов. А. Кириленко, В. Долгих. М. Горбачев, И. Капитонов, К. Черненко».

Справка RA:

Читать дальше


Так вот, этот трёхтомник расшивали, ксерокопировали и аккуратно переплетали копии — чаще всего «Мастера и Маргариту» — на «Белую гвардию» спроса не было. (У меня в коллекции есть этот шедевр — неотличимый от типографского томик). Не говоря уж о номерах журнала «Москва» с «Мастером и Маргаритой» с подклеенными купированными местами — я знаю, по крайней мере, два таких экземпляра, откуда торчали лохмы подклеенного.

Это неаккуратная ксерокопия «Доктора Живаго», сделанная с фильтринеллевского издания, это вовсе не запретный автор.

Теперь всё вышеперечисленное богатство, картина частного мира — только в случайных библиотеках.

Миллионы человеко-часов были затрачены в этом издательстве, которому дал имя Николай Глазков. Десятки тонн порошка для ксероксов легли на бумагу. В общем, титанический труд был проделан сотрудниками «самиздата».

И вот всё напечатали, всё разошлось по книжным полкам в аккуратных переплётах с выходными данными и аккуратными номерами ISBN. Практически все книги, что перепечатывались и ксерокопировались, содержатся в Сети. Начался новый самиздат — вольная оцифровка и лишённая бумаги публикация.

Сеть помнит всё, но очень недолго

И когда-то мне казалось, что теперь искомые тексты станут равно доступны, и Булгаков, и Кочетов, и Солженицын (которого сейчас проходят в школе), и безумные советские романы, которые говорят об эпохе не меньше, если их внимательно читать. Но нет, жизнь меня наказала. Случился парадокс иного свойства — самыми любопытными сейчас оказываются поэт из Ботсваны (у таких авторов можно обнаружить сноску «пер. А. Тарковский»), старые правила дорожного движения, памятка инспектору ОРУДа, воспоминания рабочего-революционера — страшные при внимательном чтении. Казалось бы, Сеть помнит всё, и теперь чтение абсолютно доступно. Но в свои права вступил самый властный цензор — хаос и равнодушие. Чего не нашла поисковая машина, просто не существует. Сайты вымирают, и ссылки сохранённые ещё несколько лет назад выдают траурные цифры 404.

Сеть помнит всё, но очень недолго, причём часто помнит неправильно. Она не очень знает, что книги бывают в двух, трех и больше вариантах. Но зачем они? Кому это нужно? первого варианта поэмы «Командарм-2» Сельвинского в Сети нет, потому что есть второй, подчищенный. Предположим, лежит эта трагедия Сельвинского, оцифрованная сумасшедшим преподавателем Хабаровского педагогического института на запароленном сайте оного института. Ну так нет её на свете, значит. Можно, конечно, пойти в хранилища и обнаружить искомое после проволочек и поисков. Но это как с длинными паролями, которые запрещают американские госслужбы, если речь идёт не о них самих, потому что можно взломать всё, но вопрос, какого времени это потребует, и нужно ли это будет к тому моменту? Ну, вот эти звёзды и не зажигают.

При определённой сложности доступа цивилизация обтекает объект, будто бы его и не было. А часто Сеть, похожая на нашу память, что-то помнит — нетвёрдо и неверно — и подсказывает нам, как Хоттабыч Вольке на уроке географии.

Другие материалы автора

Владимир Березин

​Правильно положенная карта

Владимир Березин

​Отец медведя

Владимир Березин

​В чёрном-пречёрном городе

Владимир Березин

​Однажды на пасеке