Розофф М. Как я теперь живу. / Пер. с англ. О. Бухиной и Г. Гимон. — М.: Белая ворона, 2017. — 208 с.

Война началась вопреки разговорам о том, как преступно её начинать. И вот она длится уже десять дней, три долгих недели, шесть месяцев, целую вечность. Дороги безлюдны. Аптеки, кафе, магазины закрыты, а окна разбиты. В домах полумрак, ни связи, ни света, ни газа. На детских площадках от ветра скрипят пустые качели. Никто не работает в поле. А птицы поют даже громче, чем прежде. Ещё бы, конечно: они же ведь рады тому, что случилось. А что тут такого? Их можно понять: с тех пор, как все граждане мира о них позабыли, пернатые стали как будто счастливей. Впервые за долгое время они осознали, что людям до них, наконец-то, нет дела: никто не сидит, притаившись в кустах, не целится из духового ружья, никто не собьёт их крылом самолёта, — они никому не нужны! Свободны, как дети, которых на время оставили дома одних. Они теперь могут парить в облаках, откладывать яйца, чирикать и знать, что никто им на это не скажет: «Довольно!». Они теперь сами решают, когда им вставать, когда есть, когда спать, о чем говорить, что читать, куда не ходить, а куда — убегать. Они не желают планировать жизнь. И думать о завтрашнем дне они больше не будут. Ловить этот миг, как рыбу в реке, и тут же его отпускать, без всяких сомнений и сожалений, вот так же, как в воду обратно бросают форель или карпа, — они будут жить, исповедуя принцип «carpe diem». Но вы, вероятно, запутались, верно? О ком разговор? О птицах? О рыбах? О детях? Здесь всё перепуталось, точно во сне, когда бледно-синяя спальня, с открытым комодом, примятой постелью, потёртым ковром на дощатом полу и стареньким креслом в дальнем углу, где так и заснула хозяйка, становится угольно-чёрной воронкой, возникшей от взрыва заложенной бомбы. В романе Мег Розофф мир так одичал, что попросту взял и свихнулся. Финансы? Политика? Нефть? Территории? Санкции? Вера? Не всё ли равно, что явилось причиной, — война поглотила тот мир, в котором жила одинокая Дейзи, убившая маму своим появленьем на свет, а лет этак в десять решившая больше не есть, чтоб мачеха не отравила, чтоб вышел из тени отец и чтоб, исключения ради, почувствовать власть хоть над чем-то в своей «заурядной», никчёмной, бессмысленно-призрачной жизни.

Фотография с сайта kinopoisk.ru

1 4

Конечно, война разметала людей по земле, как маленький глупый ребёнок, который назло своей маме бросает игрушки на пол, а та их потом собирает и видит, что эта и эта, и те две, и те, и вон те, увы, совершенно сломались, и вряд ли их можно спасти, ничто им уже не поможет, ни клей, ни заплатки, ни швы, — к тому же ведь завтра ребёнок их снова, скорее всего, разбросает, так какой в этом толк? Игрушки потеряны, жизни разбиты. Война искорёжила их. Она расколола людей на Плохих и Хороших — хотя разобраться, кто где, не то чтобы невозможно, а просто уж слишком сложно. Война всё запутала, перечеркнула, она растоптала надежды и планы, поставила крест на мечтах и самых невинных желаньях. Но только вот надо признаться, что в случае с Дейзи война оказалась всего лишь кошмарным этапом большого пути, а жизнь этой девочки стала меняться без помощи «грязной» войны, когда её так называемый папа сослал на другой континент погостить у кузенов. А в Англии Дейзи влюбилась. Обычное дело — скажете вы. Ну, да, вероятно, вы правы. Вот только любовь, охватившая Дейзи, была, как сказали бы люди вокруг, узнай они вдруг про неё, такой же, как эта война. Любовь была «грязной», «преступной». Любовь была дикой и стыдной. «Запретной». Невыносимой. И в обществе — то есть в том самом, обычном и правильном мире, где вдруг разразилась война, — её бы, конечно, отвергли, как гадкий и непростительный грех. Ведь Дейзи влюбилась в кузена — ещё не инцест, но уже где-то близко, не правда ли? Да уж. Такое, конечно, не просто принять: оно вызывает то праведный гнев, то жгучий протест, то конфузливый страх, а чаще всего — желанье скорей отойти, прикинуться глухонемым, слепым или просто чужим. Кто знает, возможно, Мег Розофф, поэтому и решила, что нужно затеять войну: нарушить порядок вещей, столкнуть пуритан, точно куриц, с привычного им насеста, встряхнуть их как следует, растормошить — чтоб только они рассмотрели, расслышали, поняли что-то: про мир, про себя, про других. Мег Розофф как будто сняла со стены то ружье, из которого прежде палили по птицам, затем разрядила его и направила на человека. И пуля попала читателю в сердце, а Розофф, как меткий стрелок и хороший рассказчик, добилась признания парадоксального факта, когда доказала, что жизнь её Дейзи и всех остальных «в этом хаосе» будет реальней, чем та, что была до него.

Фотография с сайта kinopoisk.ru

1 3

Когда-то ведь Дейзи считала, что быть ужасающе тощей, питаясь, как птичка, — её преимущество перед другими, что именно этим она — во всём остальном совершенно обычная, печально-невзрачная Дейзи — как будто и вправду сильна. Жить впроголодь было приятно и лучше всего удавалось. Однако с началом весны, с началом любви и войны, накрывшими Дейзи одна за другой, всё вдруг упростилось, затем усложнилось, потом отошло, а после, ну, словно опять прояснилось — на миг, за которым последовал мрак, когда всех детей разделили. Затем с каждым днём становилось чуть хуже, чуть хуже, чем было, ещё и ещё, и вот, наконец, оказалось так плохо, как просто, в конце-то концов, не могло, не должно было быть. Людей ведь нельзя убивать: вот так, как в кино, ужасающе просто и буднично, словно их жизнь — подгнившая шкурка банана, обёртка конфеты, куриная кость. А так ведь и было: она убедилась в правдивости самого непредставимого факта, когда вместе с младшей сестрёнкой увидела это своими глазами. И, боже ты мой, как хотелось заплакать, свалиться на землю, чтобы больше с неё не вставать, ослепнуть, оглохнуть, забыться, закрыться от жуткого, грубого, гадкого, глупого мира, который так больше не должен уже называться!... Но только она не могла. Как сильно бы ей ни хотелось, она не могла это сделать: сестрёнка всё время держалась за правую руку, а если тебя кто-то держит и любит так нежно, так честно, так остро и живо, как только ребёнок и может любить, то нужно вставать и идти. И нужно сражаться с войной, сражаться с тревогой, со злостью вокруг и внутри, с иллюзией пустоты. И нужно искать, где растёт ежевика, лесные орехи, картошка, чеснок, шампиньоны, каштаны, горох... Ведь нужно питаться — и ей, и сестрёнке, иначе им просто не выжить. А выжить им нужно. Им нужно домой.