18+
25.06.2020 Тексты / Рецензии

​Принесённые ветром

Текст: Вера Бройде

Иллюстрация: Иллюстрация из книги Сена К. «Леа и слон»

О девочке, слоне и любви, лишённой мании повелевать в книге Ким Сена пишет обозреватель Rara Avis Вера Бройде.

Сена К. Леа и слон / Пер. с кор. А. Погадаевой, Чун Ин Сун; иллюстрации автора. — СПб.: Поляндрия Принт, 2020. — 36 с.

Страницы этой книги так мирно шелестят, что кажется, ни грохота грозы, ни плача бури, ни торнадо, ни жуткой зимней вьюги, ни даже слабого весеннего дождя как будто и не будет. Здесь очень-очень тихо. Безлюдно, как в саванне, где солнце так печёт, что даже ящерицы прячутся в песок, и только серые слоны бредут куда-то в поисках травы. Неужто этот слон пришёл сюда оттуда? А если не оттуда, тогда откуда взялся тут? А может, он — тот самый слон, которого придумал Гумилёв: «родившийся в Берлине иль Париже», способный съесть «лишь дольку мандарина, кусочек сахара или конфету», шагающий по комнате своими «ватными ступнями», которые не созданы для гипсово-картонных, песчаных и растрескавшихся почв. И вот — подхваченный каким-то странным ветром, преодолевший сотню лет и девять тысяч километров, он вдруг проник сюда, в другую жизнь, в другую книгу, чтобы сказать... О чём сказать? О том, как грустен взгляд, как то́нки руки, как он любит? А может, новый слон — уставший от травы, своей семьи, во всём похожих на него друзей, их бесконечной болтовни и повторяющихся игр — его, того слона, далёкий предок? А может, слон не слон, а только выглядит как слон, хотя на самом деле... Мираж, двойник, шпион? Или бесспорно только то, что ничего нельзя сказать наверняка: ни про траву, ни про игру, ни про слона, — поскольку та история, которую Ким Сена рисует и рассказывает тут, подобно вам или кому-нибудь ещё, совсем не хочет быть раскрытой до конца и понятой вот так — лишь так — а не иначе. В конце концов, она растёт, и через год, и через два, и через тридцать восемь лет, окажется иной — уже не той, что в детстве. Однако что бы с нею ни случилось, и кем бы ни был этот слон — не может быть сомнений в том, что вот он здесь, уже пришёл, и что в его присутствии ничто не будет прежним.

Иллюстрация из книги Сена К. «Леа и слон»

Добро пожаловать в мечту, где на ковре, сравнимом по пушистости с птенцами королевского пингвина, разбросаны десятки спелых яблок, едва надкушенных молочными зубами. Где каждый день приносит новые игрушки, смешные безделушки, букеты бельведеров и пышных клематисов. Где плюшевые мишки, сидящие с поникшей головой или повергнутые на пол, похожи на зверушек, давным-давно заснувших, а может быть, убитых каким-нибудь охотником с ружьём. Где на стене висят картины в таких массивных гордых рамах, что хрупкие мгновения и милые создания, на них запечатлённые, совсем не веселят, но заставляют вспоминать о том, что вспоминать немного грустно. Добро пожаловать в «большой и тихий дом», где кое-где — то там, то здесь — как будто отвалилась черепица, порвался краешек обоев или загнулась ткань обивки — и вот проглядывает то, что называется нутром, изнанкой, остовом, душой... Здесь обитает Леа, которую Ким Сена рисует молчаливой и сумрачно, безрадостно, бессмысленно красивой — что, если вдуматься, однако же, таит в себе известный смысл. Ведь мы похожи на дома, в которых поселились. Похожи на животных, которых в них заводим. Похожи на рисунки, которыми свои альбомы заполняем. Похожи на мечты, которые, как хижины в лесу, как норы или гнёзда, стеклянные дворцы и диабазовые замки, себе возводим и заводим, сооружаем и рисуем. Вот, почему, наверное, у Леи этот взгляд: потухший, будто лампочка, уставшая светить, — и в то же время ждущий, тревожно и беспомощно, так искренне, так ревностно, коварно и по-детски. Чего? Кого? Когда? Ответ один: слона.

Иллюстрация из книги Сена К. «Леа и слон»

И слон пришёл, влекомый запахом заваренного чая, упругой мягкостью резинового шара, скользившего за Леей по пятам, и данным ею обещанием полёта к облакам. Наверное, ему хотелось жизни, наполненной сюрпризами и тайнами, изысканным парением и лёгкостью движения, хотелось приключений и вечной смены кадров, возвышенной любви и разноцветных впечатлений. Наверное, и Лее хотелось этих самых, слоновьих, изменений. Но разве можно отказаться от того, что тихой сапой превратилось в существо — не чьё-нибудь, а именно твоё; что уже стало частью жизни — слона ли, девочки, или кого-нибудь ещё, похожего на них или на нас? Ким Сена размышляет о слонах, о девочках, о диких берегах, усеянных цветами, которые не выживут в наполненных водой прозрачных вазах, стоящих посреди стола, накрытого для чая. Её герои смотрят вдаль, пока тот самый чай, налитый в кукольные чашки, тихонько, молчаливо остывает. Хотя порой они друг с другом говорят: как будто эти сказки про жаркую саванну, полёты, волшебство могли бы утолить их жажду или голод... Но пить и есть не хочется — кто знает, отчего? Возможно, от того, что эти разговоры они ведут с собой, а вовсе не друг с другом. И мирно сидя на диване, на самом деле борются с собой — точнее, с той тоской, которая весь дом и всё его убранство окрашивает в блеклые цвета, пока вы тут, читая книгу, бормочете под нос: «Но разве яблоки не алые, как в сказке? А клетка на полу — она не золотая? А белочка, грызущая орехи, — ну разве не обязана быть рыжей, как солнце на закате или хотя бы куркума?» Однако все они — включая даже Лею, принцессу в этом мире, с короной вместо розовой резинки, с печальными глазами и обступившими со всех сторон вещами, без мамы и без папы, без братьев и сестёр, без друга, чау-чау, шарпея или шпица, — ну, словно все они попали в книгу Ким из той причудливой эпохи, в которой цвет пока никто не изобрёл.

Иллюстрация из книги Сена К. «Леа и слон»


Когда-нибудь мы вырастем, оглянемся назад и всё, что было в прошлом, увидим словно в сумерках, как чёрно-белый фильм — ускоренный, дрожащий, как будто моросящий, как будто бы припудренный тоской и тайным сожалением о чём-то несвершённом, упущенном, забытом. Хотя, вообще-то, эта книга не о фильме, прихваченном из дома, который был разрушен каким-нибудь торнадо, а может, просто ветром перемен. Вы знаете, она, наверное, о том, как чёрно-белое сражается с цветным, как разрывается душа, привыкшая мечтать, свернувшись в уголке, накрытая подушками и пледом, — и в то же время жаждущая встать и сбросить эти глупые подушки и этот глупый толстый плед, вскочить и разбежаться, взлететь и больше не спускаться. В конце концов, она о том, как одиночество воюет с пустотой, выдумывая мифы, выстраивая кукол, закрашивая белым шершавую поверхность слоновьей головы, его ушей, хвоста, спины, его ступней и хобота, и, наконец, души, которую, однако, без одобрения слона, закрасить совершенно невозможно. И о любви, лишённой мании мечты повелевать, и день и ночь парить, спускаясь лишь затем, чтобы наполнить красками два маленьких ведра.

Другие материалы автора

Вера Бройде

​Книжные люди

Вера Бройде

​Йессика Баб Бунде: «Историю творят причины»

Вера Бройде

​В поисках Боба

Вера Бройде

​Разговоры с мячом