Разговоры с мячом
Текст: Вера Бройде
Фотография: предоставлена ИД «Пешком в историю»
К 22 июня, Дню памяти и скорби, обозреватель Rara Avis Вера Бройде пишет об одном невероятном, но совершенно реальном футбольном матче из книги Николетты Бортолотти.
Бортолотти Н. Матч смерти / Пер. с итал. О. Уваровой. — М.: Пешком в историю, 2020. — 112 с. — (История России)
В тот жаркий летний день у неба был безумный цвет: не то чтобы немыслимый — скорее, слишком яркий. Такой, вы знаете, беспечно-голубой, восторженно-взволнованный, ребячливо-коварный — как кончик пламени свечи, зажжённой в чью-то память. Да и трава на стадионе казалась зеленее, чем всегда. А напряжение, достигшее предела, окрасилось в кирпичные цвета. Судья принёс подмышкой серый мяч и положил его, как малое дитя, на обведённый белой линией «пупок». Команды заняли места: сначала чёрные, уже, наверное, считавшие себя героями мяча и этой полыхающей вселенной, а после красные, упрямо повторявшие сквозь стиснутые зубы, что здесь хозяева они, они — хозяева захваченной земли — и победители игры... В тот августовский день десятки лет назад на поле встретились враги — не в переносном, а буквальном — и самом честном смысле слова, который значит много больше, чем все кавычки мира. Они играли за себя — и в то же время за «своих», сражавшихся не здесь, а где-то там, недалеко, с оружием в руках, а не с мячом, блуждающим в ногах. И бегая по полю, толкаясь, обгоняя, пыхтя и забивая, доказывали миру значение футбола — точнее, старой фразы, почти его утратившей в сегодняшние дни: «Не говорите, что футбол и жизнь — одно и то же. Футбол гораздо больше. И жизни, и всего другого».
История настолько же реальна, насколько ненормальна
Футбольный матч между командой украинских футболистов и сборной из нацистских оккупантов, вокруг которого вращается история, написанная Николеттой Бортолотти, и вправду состоялся — на киевском «Зените», в последний месяц лета, девятого числа, сорок второго года. Ему предшествовали игры, в которых «Старт», составленный из бывших футболистов «Спартака», «Динамо» и «Локомотива», громил всех остальных. Однако он не мог — ну, вы же понимаете, — что он никак не мог вот так же и в финале победить. Не только потому, что матч судили немцы, смотревшие сквозь пальцы на грязные подкаты, удары сзади и подножки, которые обычно применяли «чёрные футболки». Не только потому, что «красные» уже чуть больше года питались кислым хлебом и супом из крапивы, тогда как их соперники не знали даже, что такое завтрак без бекона. А по другой — не столь конкретной, почти метафизической — и всё же несомненной, реальной, то есть жизненной причине. Нельзя выигрывать у тех, чья жизнь основана на мысли о победе по праву превосходства надо всеми.
Футбольный матч между командой украинских футболистов и сборной из нацистских оккупантов
В некотором роде это похоже на «выбор Софи» — выбор, который в те страшные дни, как приговор, нависал над людьми. Выиграть в матче — здесь и сейчас, чтобы потом проиграть в остальном: в том, что касается жизни? Или позволить себя победить — здесь и сейчас — проиграть этот бой, чтобы, возможно, остаться в живых и не сражаться с врагами — сражаться за хлеб? Выбрать нельзя! И не выбрать — наверное, тоже... Это нечестно, как смерть от осколка упавшей гранаты, как Бабий Яр, как то слишком красивое, чистое, детское небо — в день проведения матча, который, конечно, не будет ни чистым, ни лёгким, а будет кровавым и страшным... Впрочем, об этой игре, как и о выборе, сделанном теми, кого мы сегодня стремимся, но вряд ли сумеем совсем, в полной мере, понять, — можно судить с высоты расстояния, времени, знаний и самого разного опыта. Взгляд Бортолотти — оттуда, издалека, что неизбежно приводит и нас, и её персонажей в такую реальность, где надо всё рассказать, объяснить, показать и расставить по полкам, чтобы хоть как-то унять, укротить, усмирить тот чудовищный хаос, в котором они — то есть наши отцы, наши матери, дедушки, бабушки, дяди и тёти — тогда оказались. И очевидно, что в этой реальности будет уместен, логичен, оправдан не всякий, а только один риторический метод — тот, где вопрос «Почему?» никого не смущает. Разве не так поступают почти что все дети на свете? И Бортолотти использует именно этот, проверенный временем, метод — «просто» ведёт свой рассказ «не сама»: «вместо» неё говорят очевидцы событий (чьи комментарии в книге написаны тонким курсивом) и «побывавшая» там, на финальной игре, дочь вратаря, подавальщица, девочка Саша.
Когда История настолько же реальна, насколько ненормальна, когда она настолько далека, насколько и близка, попытки уместить её внутри какой-то книги: учебника, романа или большого сборника воспоминаний, — почти всегда обречены. А может, дело в том, что всё устроено как раз наоборот — и нет нужды кромсать или сжимать, сгибать и мять Историю, чтоб только втиснуть её в собственную книгу, а лучше просто взять — и поместить в неё «себя», то есть кого-то из воссозданных по памяти героев, которые бы стали её проводниками? У Николетты Бортолотти такую роль играет Саша, история которой под небом той Истории творится каждый раз, когда вы открываете и начинаете читать её «тетрадь». Вот почему у супа из крапивы, у страшного пожара, у всех разрушенных домов здесь, в общем, та же «ценность», что, например, у грубых слов, которыми родители бросаются друг в друга во время своих ссор. А выражение лица, с которым её друг смотрел на красный след, оставленный чужим ботинком на руке, — ну, как его забыть? А то, что в школе с ней почти никто из девочек не хочет даже говорить? А то, что она врёт, всё чаще, всё крупнее, хотя не хочет врать — ну, правда же не хочет — а просто так выходит? А то, что ей уже так много-много лет — без месяца тринадцать, и с каждым новым днём труднее и труднее где-то там, внутри, найти того ребёнка, каким она была когда-то, до войны? Всё это так же важно, как ужасы войны! А всех важнее он — её с отцом футбол и этот серый мяч, который нужно умолять: просить, как Господа, в которого теперь так трудно верить, о том, что так чертовски важно. Вот он летит со свистом вдаль, под оханье болельщиков и шум рукоплесканий. Вот мечется по полю, как загнанный зверёк, шатаясь, точно пьяный, проскальзывая вбок. Он так устал, но всё ещё не сдулся. То прыгает, то катится, то клеится к ноге, то тянется в раскрытые вратарские перчатки. Ловить нельзя помиловать.