Ящик с инструментами
Текст: Владимир Березин
Фотография: из архива автора
Писатель-пешеход Владимир Березин о частной кладовой приёмов.
Как-то один мой товарищ-писатель задал своим коллегам вопрос, какие книги на них повлияли. Опрос этот был частный, внутренний, не публиковался в журналах, но мне кажется, что результатами имеет смыл поделиться. Прошло уже лет десять, а то и пятнадцать, но в моём списке мало что изменилось. Тонкость в том, что это были не «любимые книги» (что само по себе бессмысленно), не «нужные книги» или «книги, которые обязательно нужно прочитать к тому или другому возрасту». Нормальный человек должен с некоторым презрением относиться к таким спискам. Иногда мне кажется, что мир, умирая время от времени, обновляясь, заново начинает вспоминать своё прошлое по списку: «Во-первых, во-вторых и в-третьих...».
Это не список книг, каким-то образом ранжированный по значимости, а ящик с инструментами, которыми я тогда пользовался. Всякий писатель норовит что-то украсть у своих мёртвых, а то и живых предшественников. Ворованными должны быть не изделия, а инструменты — писательские отвёртки и молотки. Долото и свёрла.
Слово «творчество» я ненавижу не хуже героя романа Анчарова «Самшитовый лес»: «„Фердипюкс“ — это слово такое. Им Сапожников предложил заменить слово „творчество“. Поскольку слово „творчество“ помаленьку начинает терять всякий смысл и ощущается только престижем и похвалой. И сказать про какое-нибудь дело, что оно не творческое, значит оскорбить всех в этом деле участвующих и отвратить к нему стремящихся.
Вот Сапожников и предложил заменить слово „творчество“ словом „фердипюкс“ ввиду его явной противности. Чтобы тот, кто не умеет или не хочет делать кое-что без предварительного чертежа, не стремился бы к этому занятию только из-за клички „творец“. Это же ясно! Одно дело сказать про человека, что он на творческой работе, а другое — объявить во всеуслышание, что он занимается фердипюксом. Кому это приятно? Фролову это было неприятно, и он как-то сразу скис»
*
— Анчаров М. Самшитовый лес. — М.: АСТ-Пресс, 1994. С. 145.
.
Но в борьбе со словами-определениями я решил понимать под списком инструментов неполный набор книг, которыми я пользовался и пользуюсь до сих пор. Удивило меня и то, что большинство этих книг (за исключением трёх) стоят кучно на соседних полках. Нет, не все из них я прочитал именно в указанных изданиях — но всё же они тут, рядом.
Виктор Шкловский. «Сентиментальное путешествие»
*
— Шкловский В. «Ещё ничего не кончилось…» / Сентиментальное путешествие. ZOO/ Письма не о любви или Третья Элоиза. Третья фабрика. – М.: Вагриус, 2002. – 464 с.
.
Это одна книга, в которой три произведения, но именно «Сентиментальное путешествие» — тот текст, от которого я много для себя взял. В нём горит вечный огонь отчаяния и одиночества на фоне исторических событий. Я читал «Сентиментальное путешествие» именно на фоне исторических событий (правда, не в этом издании). Не так далеко была война, распад империи, я катался, как колобок по стране, похожей на начавшие движение льдины — как и полагается. Один из важных уроков «Сентиментального путешествия» в том, что настоящая трагедия должна быть написана просто.
Там есть абзацы, похожие на заклинания.
Вот они: «Но бывает и худшее горе, оно бывает тогда, когда человека мучают долго, так что он уже „изумлён“, то есть уже „ушёл из ума“ — так об изумлении говорили при пытке дыбой, — и вот мучается человек, и кругом холодное и жёсткое дерево, а руки палача или его помощника хотя и жёсткие, но тёплые и человеческие.
И щекой ласкается человек к теплым рукам, которые его держат, чтобы мучить.
Это — мой кошмар»
*
— Шкловский В. Сентиментальное путешествие. Москва-Берлин, 1923. В новом издании Шкловский В. Сентиментальное путешествие // «Ещё ничего не кончилось...» — М.: Пропаганда, 2002. С. 169.
.
Хемингуэй перепортил у нас столько писателей, сколько, может быть, не перепортил Набоков
Юрий Тынянов. Первый том трёхтомника
*
— Тынянов Ю. Собрание сочинений в 3–х томах. Т. 1. /Кюхля. Подпоручик Киже. Восковая персона. Малолетний Витушишников. – М.: Вагриус, 2006. – 606 с.
.
«Восковая персона» — вещь, стоящая как бы в тени остальных, более популярных текстов Тынянова. Но в нём липкое время, вязкое время, время, которое как кисель наполняет комнаты и дома. Очень важный текст, потому что он говорит о том, что история текуча и судьба течёт сквозь пальцы.
Вениамин Каверин. Второй том шеститомника
*
— * Каверин В. Собрание сочинений в шести томах. Т. 2. Рассказы и повести (1921-1927) Скандалист или Вечера на Васильевском острове – М.: Государственное издательство художественной литературы, 1963. – 478 с.
.
В этой книге был «Скандалист» — роман, написанный на спор, в котором прототипы с раздражением узнавали себя в персонажах, был для меня самоценен. Но ещё там был напечатан «Художник неизвестен». Судьба героини этой повести, попавшей под колёса авторского замысла, незавидна. Её не положат на рельсы, не разорвут на части степными кобылицами и не бросят в ковыль. Шея лебедя, сломанный цветок на асфальте, будто во рву некошеном... «Она лежит, сломав руки, полная теней. Как невод, они опутывают весь перекрёсток. Они качаются на присевших домах, в перекошенных ромбах окон. В пустынных перспективах пригорода они проходят с угрюмой важностью одиноких, они падают на платок, сдвинувшийся при падении с глаз, на закушенные от усилий губы... А она лежит такая, как будто это был полёт, а не падение, и она не разбилась, а умерла от высоты. И кажется, что последний близкий человек только что повернул за угол — и скрылся... Цвета: светло-зелёный, чёрный, глубокий синий. Кое-где, очевидно с намерением, оставлен грунт. Фигуры выписаны отрывистыми мазками. Картон — что придаёт отпечаток некоторой деревянности в фактуре. Масло. 80Х120. Художник неизвестен»
*
— Каверин В. Художник неизвестен // Собрание сочинений в шести томах. Т. 2. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1963. С.154.
. Это школа лаконичного письма двадцатых годов, когда, кажется, ещё не всё решено и не всё кончилось.
Константин Вагинов. Полное собрание сочинений
*
— Вагинов К. Полное собрание сочинений в прозе. – СПб.: Академический проект, 1999. – 590 с.
.
Три романа Вагинова-Вагенгейма — вот настоящий, и оттого призрачный Петербург, который скукоживается, как тень поутру. Маяковский считал, что Петербург Блока тонул шумно и на виду, тонули незнакомки и запахи, многие люди, не предчувствуя своей судьбы, приплясывали на берегу наблюдая исчезновение этого «Титаника». Они украли у Блока фразу «Жив океан!», думая, что она всё объясняет. А вот Петербург-Петроград Вагинова не тонул, а растворялся в воздухе Ленинграда — это было медленное, но верное движение. И Вагинов — хороший учитель в описании исчезающих вещей.
Исаак Бабель. Избранное
*
— Бабель И. Избранное. – Кемерово. Кемеровское книжное издательство, 1966. – 350 с.
. Я не любил «Одесские рассказы», хотя мне хватало ума отделить текст от набухшего коммерческого пузыря этого стиля. Бабелю просто не повезло — в его «Одесские рассказы» вчитали романтику. Меж тем никакой романтики, особенно в духе радио «Шансон», там нет. Это рассказы о жестокости, ставшей привычной. Но вот «Конармия», как было сказано по другому поводу, вошла нарезом по моему сердцу. Она, кстати, предсказала весь инструментарий честной военной прозы. Из «Конармии» взят мой любимый эпиграф «Летопись будничных злодеяний теснит меня неумолимо».
Меж тем Бабель делает то, что потом взял на вооружение Павич — набивает каждую строчку метафорами до отказа, как бурундук свою нору — орехами.
Петроний Арбитр. «Сатирикон»
*
— Петроний А. Сатирикон./Перевод *** – М.: Совместное советско-западногерманское издательское предприятие «Вся Москва», 1990. – 240 с. (Это репринтное воспроизведение издания 1990 года, которое у меня кто-то украл).
.
Помимо прочих свойств этой книги, хорошо описанный историками и филологами, в ней есть очень важный для современного писателя опыт того, как рваное повествование и лакуны создают великий текст. Он неумышленно обрывочен, но по нему можно научиться, как дообрывать рассказ нарочно. Недосказанность созидательна, а все империи повторяются в звуках жующих и отхлёбывающих.
Хемингуэй вообще часто даёт советы писателям, которыми нельзя воспользоваться
Генри Мелвилл. «Моби Дик»
*
— Мелвилл Г. Моби Дик, или Белый Кит./Автор перевода не указан, но это И.Бернштейн. – М.: Художественная литература, 1967. – 609 с.
.
Это великий роман, и зачем он нужен, объяснять, в общем, не надо. Там ворох смыслов, движение всё убыстряется и убыстряется, и вот уже, как привязанный к мачте матрос, ты орёшь: «... ... ...», и вот оно — бездны мрачной на краю. Кстати, читая «Шпиль» Голдинга, я ощущал параллель с романом о ките и человеке — в ветхозаветном стремлении любой ценой выполнить свою задачу. У Голдинга строят собор, похожий на скелет кита, и настоятелю говорят, что фундамент не выдержит, здание трясётся, но он строит и строит, проламываясь через жизни каменщиков и судьбы паствы — чтобы ощутить толчки и дрожание под ногами, когда остались последние метры шпиля. И это очень важный инструмент, которым почти невозможно пользоваться, до того он сложен в деле — этот инструмент рождает из убыстряющегося темпа повествования завораживающий феномен самоотречения.
Эрнст Хемингуэй. «Райский сад». Сам не знаю, отчего так вышло — отчего называю в этом списке именно его, а не привычный «Праздник, который всегда с тобой». С Хемингуэем, я думаю, есть некоторая опасность — он химическим образом действует на мужчин средних лет, потому что помимо прочего он пробуждает вирус сентиментальности, который в каждом из них дремлет, и прочее — Хемингуэй вообще часто даёт советы писателям, которыми нельзя воспользоваться.
Но этот роман был чем-то личным — пришлось ко двору. «Райский сад» я использовал, чтобы писать об обречённости любви — я намеренно говорю об этом так, потому что вчитываю дополнительные смыслы в эту незаконченную книгу, уже после смерти писателя собранную воедино.
Хемингуэй перепортил у нас столько писателей, сколько, может быть, не перепортил Набоков. Причём, как под Хемингуэя, так под Набокова писать очень легко.
Есть история про Литературный институт, случившаяся до войны. Ещё в тридцатых все бредили Хемингуэем, и вот кто-то, кажется, Луговской (не помню, впрочем) пришёл на семинар с какой-то книгой и начал зачитывать текст:
«Она спросила:
— Сколько у нас времени до отхода поезда?
— Два часа, — ответил он.
— Давай зайдём в ресторан, — предложила она.
— Давай, согласился он. — У меня есть пятьдесят франков.
— Я буду кофе, — попросила она.
— А я выпью рюмку коньяка, — ответил он...»
— Кто написал?! — спросил условный Луговской.
Все заорали: «Хеммингу-e-эй»!
— Чёрта-с-два! — сказал Луговской. — Немецко-французский разговорник!
При этом Хемингуэй — очень сложный писатель, а ведь часто он кажется простым. Он такой же загадочный, как фраза из Библии «время жить и время умирать». В этом Хемингуэй, а вовсе не в цитате из «Фиесты», которую никто не помнит, но она постоянно приходит в убогие мозги разных людей: «Пиво оказалось плохим, и я запил его коньяком, который был ещё хуже». У Хемингуэя в романе «Иметь и не иметь» есть место, когда жена главного героя — не очень молодого человека без руки, занимается с ним ночью любовью. Потом он засыпает, потому что он контрабандист и на следующий день ему нужно заниматься своим опасным делом. На следующий день его убьют, но об этом не знает никто. А пока жена говорит ему, спящему, о своей любви. Хемингуэй написал это так, что очень хорошо представляешь себе эту женщину, то, какая она. А потом другой персонаж, писатель, сочиняет сценарий, сидя у окна. Он видит на улице безобразно толстую, расплывшуюся женщину. Писатель воображает, что это жена героя его будущего сценария. «Вот она, похожая на броненосец», — думает писатель, — «а вот он, её муж, который ненавидит свою безобразную жену и засматривается на еврейку-социалистку, выступающую на митингах». Дальше Хемингуэй пишет просто: «Женщина, на которую смотрел писатель, была Мария, жена контрабандиста Гарри Моргана».
Вот как пишет Хемингуэй.
...у Фаулза здесь можно научиться не только игре с классическими сюжетами
Оказалось очень полезным анатомировать «По ком звонит колокол» — это ведь вещь с очень важным описанием времени — оно там то убыстряется, то замедляется. И Хемингуэй там это время сделал неотвратимым, то есть создал впечатление его физического давления. Ну и блестящий финал, конечно.
Джон Фаулз. «Волхв»
*
— Фаулз Дж. Волхв./Пер. с англ. Б. Н. Кузьминского. – М.: Независимая газета, 1993. – 736 с.
.
Этот перевод много ругали за то, что «Волхв» переведён на язык московской литературной жизни. Мне, впрочем, это совершенно не помешало. Мы тогда были незамутнены и неизбалованны. Но у Фаулза здесь можно научиться не только игре с классическими сюжетами и возможности показать свою образованность (которая всякому писателю приятна). Манипуляция читателем, вот что там интересно — манипуляция путём игры с героем, с которым читатель себя невольно отождествляет.
Десятый том Библиотеки фантастики * — Антология фантастических рассказов. – М.: Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1967. – 558 с. (Библиотека современной фантастики, том 10). . Пользуясь тем, что речь идёт не о текстах, а о книгах я упомяну три рассказа — один Шекли, «Страж-птица» — он настолько хрестоматийный, что и пояснять не надо, и два совсем других.
Это «Тихий вкрадчивый голос» Роберта Сильверберга * — Роберт Силверберг (р.1935 ) — американский писатель, автор множества фантастических книг и научно-популярных исторических произведений. Лауреат всевозможных фантастических премий. , про человека, который покупает загадочную шкатулку, которая тихим голосом предостерегает его от несчастий. Он счастливо избегает отравления в ресторане, удачно играет на бирже, и, отложив поездку, минует гибели в упавшем самолёте. Но потом приходят сведущие люди, и всё возвращается на свои места. Он снова оказывается на лондонской улице и проходит мимо ларька со шкатулкой. Сам рассказ не особенно выдающийся, но в нём хороша именно последняя фраза — «Он расплатился за номер, взял такси до лондонского аэропорта и сел в самолёт, отправляющийся девятичасовым рейсом».
И, наконец, Джордж Элби
*
— Элюи Джордж Самнер (1905-1964) - американский писатель и сценарист.
«Вершина». Это история про менеджера, который совершает стремительную карьеру в загадочной Корпорации, которая занимается буквально всем — и с каждым шагом по служебной лестнице он поднимается на новый этаж здания-пирамиды. Наконец, умирает глава Корпорации, и герой поднимается на прежде недосягаемый пятнадцатый этаж — а там пустота, на полу лежат обрывки газет и дохлые мухи, в мутном окошке видно часть города и пустынные равнины Миннесоты, над которыми кружится снег: «До самого горизонта насколько хватал глаз, лежала посиневшая от холода земля. И надвигались еще большие снегопады, еще более суровые холода. Потому что лето — это всего лишь каникулы, антракт; реальностью, постоянным спутником была зима; зима всегда царила в нескольких милях к северу, ожидая своего часа, чтобы вернуть себе то, что принадлежит ей по праву. Словно глубокое море синела оплетенная белыми жилами земля, и жилами её был лёд».
Вот и всё. На этом рассказ и заканчивается.
Да больше ничего и не нужно.