— Это невероятно внимательная, серьезная, трепетная аудитория. Даже во время первой пьесы в зале не было слышно постороннего шума, все сидели очень тихо и пристально вслушивались в издаваемые музыкантами негромкие стуки. Замечательная аудитория, умеющая фокусироваться на музыке.
Музыка будущего
Текст: Дарья Лебедева
Фотография Дарья Глобина
Со 2 по 7 октября в Москве проходил фестиваль Everything is real, посвященный музыке американского композитора Элвина Люсье — смелого экспериментатора, продолжателя и ученика пионера академического музыкального авангарда Джона Кейджа. Корреспондент Rara Avis Дарья Лебедева сходила на концерт в Новом пространстве Театра Наций и услышала пять композиций Элвина Люсье.
Зал был переполнен, мест не хватило, люди густо стояли вдоль стен. Многие еще на входе вынуждены были уйти, так как не досталось билетов. А ведь речь шла о достаточно сложной для восприятия музыке, в которой нет ни ритма, ни темпа, ни тональности, ни гармонии: вообще ничего, на что мы привыкли опираться во время прослушивания. В зале присутствовал сам Элвин Люсье — он то опускал, то вскидывал острый птичий профиль, но слушал очень внимательно. Пообщавшись с ним после концерта, я поняла, что он полностью погружен в этот мир. Почувствовала, насколько для него важно то, что он делает. Его необычные сочинения — не притворство, не желание выделиться, не эпатаж. В этом вечном поиске, попытках пощупать, осмыслить звук заключен смысл его жизни.
Художественный руководитель и организатор фестиваля композитор Арман Гущян, считающий произведения Элвина Люсье важнейшим явлением современной музыки, пять лет вел с ним переговоры. Наконец фестиваль состоялся. Предваряя концерт, Гущян сказал, что пять пьес, выбранных для исполнения, наиболее ярко демонстрируют идею Элвина Люсье. Действительно, несмотря на то, что композиции оказались непохожими друг на друга, все они раскрывали одну концепцию: найти музыку там, где никто не привык ее искать, и показать, что звук в академической музыке — не только тот, что издает инструмент.
Фотография: Дарья Глобина
Исполняя композицию Opera with Objects, музыканты стучали карандашами по банкам, бутылкам, коробкам и другим емкостям — пытаясь обнаружить резонансный отклик этих объектов, чтобы затем усиливать его, меняя интенсивность, тембр и громкость. Из тихого стука постепенно вырастал ритмичный рисунок (сидевший в зале Люсье постукивал пальцами в такт). Следующая композиция Memory Space воспроизводила заранее записанные звуки окружающей среды. Музыканты играли в наушниках, в реальном времени повторяя с помощью инструментов то, что слышат (судя по тому, что звучало, перед нами раскинулся городской парк, полный и птичьих трелей, и человеческих голосов, и звуков, издаваемых клаксонами). Но самым интересным мне показалось третье произведение: исполнитель играл на виолончели, проходя снизу доверху весь ее диапазон — так, чтобы переход от ноты к ноте был плавен и незаметен, словно композитор хотел сказать нам: звуков намного больше и они намного сложнее, чем в привычном темперированном строе. К виолончели добавлялись резонансные частоты из усиленных микрофонами ваз, создающих «слышимые акустические биения, которые замедляются и прекращаются при унисонном звучании» (цитата из программки концерта). Из-за этого возникали диссонансные интервалы и сложные резонансные отзвуки в пространстве.
Фотография: Дарья Глобина
После третьей пьесы масса людей покинула зал. Действительно, то, что мы услышали в тот вечер, было непохоже на привычную музыку — даже экспериментальную. Как говорила героиня известного сериала, «все-таки мне больше нравится мелодия, которую можно напеть». Сложно винить слушателей в том, что звуковые композиции Люсье оказались им не близки — во вслушивании в них больше напряженной работы, чем расслабленного удовольствия. В тот момент я подумала об абстрактной живописи, которая сейчас и привычна, и любима в том числе далекими от изобразительного искусства людьми. А ведь когда-то она отталкивала не только новизной, но кажущейся простотой и абсолютной беспредметностью. Но сегодня для многих она интереснее, чем пухлые ангелочки эпохи Возрождения. Не это ли ждет и музыку? Возможно, через сто лет такие музыкальные перформансы станут столь же привычными, как и абстрактные картины.
Фотография: Дарья Глобина
Четвертая композиция оказалась крайне тяжелой для восприятия — высокий звук кларнета накладывался на синусоидальную волну, шедшую из динамика. В программке это сочинение сопровождалось сложным объяснением природы звуковых волн, вибрирующих в зале. С точки зрения рядового слушателя, это напоминало сцену из «Карлсона»: «В каком ухе у меня жужжит? У меня жужжит в обоих ухах». Ощущение, что разрушительный звук вибрирует прямо в черепной коробке, становилось тем болезненнее, чем выше по диапазону забирался звук кларнета.
Фотография: Дарья Глобина
Последняя композиция Q для скрипки, виолончели, контрабаса, кларнета, тромбона и генераторов звуковой частоты впечатлила не меньше — инструменты то звучали в унисон, то медленно «расползались», играя
*
— Кластер: в музыке — созвучие из звуков, тесно расположенных по малым и/или большим секундам, иногда по микротонам.
, и в этом атональном, аритмичном, безразмерном хаосе вырисовывался структурированный гул.
Вышедший на поклон Люсье получил от зрителей (в зале осталось намного больше людей, чем ушло) оглушительные и долгие аплодисменты.
После концерта мне удалось коротко побеседовать с композитором. Он очень тепло отозвался о московской публике:
Элвин Люсье
КомпозиторНа вопрос, исследует ли Люсье природу звука, в этом ли цель создания таких странных пьес, казалось бы, очень далеких от традиционной музыки, композитор оживился, возмущенно задвигал густыми бровями и страстно возразил:
Элвин Люсье
Композитор— Нет, я не исследую природу звука, я исследую именно музыку. Я изучал гармонию, полифонию и все, что входит в понятие «музыка». Для создания подобных композиций я использую те же знания, что и для написания «классических» вещей. Я пишу в том числе традиционную музыку, но считаю, что подобные мои пьесы — точно такая же традиционная музыка, как любая другая. Просто мы пока не привыкли к ней, потому что она звучит по-новому. Для меня помимо работы с традиционными средствами крайне важна работа с акустикой. И я хочу объяснить это другим — я готов рассказывать и показывать то новое, что открыл в музыке и звуке.
Что ж, похоже, пришедшее в голову сравнение с абстрактной живописью вернее всего. Добавлю от себя, концептуальные пьесы Элвина Люсье — воплощение чистой идеи, максимально понятное, основанное на разуме и расчете. Такие произведения тяжелы для восприятия, но они ясно демонстрируют, что музыка не имеет границ и ей есть куда развиваться. Возможно, Люсье прав — мы просто пока не привыкли к таким композициям, они опережают время, показывая новые пути, разрушая шаблоны, заставляя слушателя — как профессионально подготовленного, так и обывателя — расшевелить воображение, удивиться, выйти за привычные рамки.