18+
01.06.2018 Тексты / Авторская колонка

​#сонетышекспира

Текст: Фазир Муалим

Фотография: из архива автора

Поэт и театральный критик Фазир Муалим о том, как играют сонеты Шекспира на современной сцене.

Почти все рецензии и отзывы о любом спектакле написаны в первый год его существования сразу после премьерных показов. Причем, написаны таким замысловатым языком, что, если ты не смотрел самого спектакля, то читать эти рецензии ужасно неинтересно, а если смотрел — то уже бессмысленно. Но между тем в театральном мире все давно сошлись на том, что театр — не кино, и спектакль, в отличие от фильма, живой организм, который развивается и меняется с каждым показом. Таким образом, получается, что критики фиксируют начало пути, а его развитие пропускают. Сами актеры часто говорят, что их детище (спектакль) оформляется в нечто цельное, оживает и становится на ноги примерно после десятого показа.

Но ты, иногда из любопытства смотришь старую постановку, порой из-за того, что не достаешь билета на премьеру, а сходить куда-то хочется, попадаешь на подобную «устоявшуюся» театральную работу.

И вот я оказался в Театре нации на спектакле режиссера Тимофея Кулябина «#сонетышекспира», премьера которого состоялась четыре года назад. Пишется именно так: метка (хэштег, решетка) и потом само название, как положено, в одно слово. Нередко такие игры с привязкой классики к современности на поверку оказываются всего лишь заманухой или провоцирующим элементом. И уже настраиваешься на скептический лад: ну-ну, посмотрим, что нам на этот раз хотят разжевать и положить в рот, тупым и беззубым, бесчувственным и безмозглым зрителям. Ан нет. К счастью, мои худшие ожидания не оправдались. Спектакль, хоть и странный, но не вызывает отторжения. Я бы сказал, он бессмысленный, как, впрочем, всё красивое в этом мире, но не злой. Возможно, что магически притягательное воздействие оказывает поэзия Шекспира — пускай даже через переводы: я насчитал 13 сонетов, прозвучавших в нём. Возможно, подкупает молодость и обаяние занятых в нём актеров. А возможно, постановка и в самом деле достойная — почему бы и такое не предположить!

Итак, если коротко пересказать, вот что происходило. Заходишь в черный зал — сцена огорожена сигнальной лентой с красно-белыми полосками. Ну, той, что аварийные объекты ограждают. В глубине сцены — огромные окна из мутного зеркала, справа — старый рояль, слева — какой-то столик, заваленный всяким хламом: бутылка колы, бумаги, чайник, светильник и черте что ещё. Но в первую очередь ты замечаешь другое: на полу три тазика, а с потолка в них капает и набирается вода. Как будто крыша протекает в старом доме после дождя. С чем это могло бы ассоциироваться из Шекспира? — думаешь сразу. «Когда живое, уступая тленью...», «А дождь себе льет да льет», «Но только не последней каплей горя»? Пока перебираешь в памяти строки, представление начинается.

Выходят двое в рабочих одеждах, монтировщики (актеры Н. Белин и Н. Светличный), снимают оградительную ленту, заматывают и выбрасывают подальше, а сами садятся за столик слева, достают мобильники и начинают то ли играть в игры, то ли общаться в сети. Время от времени неслышно для зрителей переговариваются друг с другом. Им все равно, что будет происходить на сцене. У них на столе рация внутренней связи — периодически оттуда раздается команда («Ветер», «Закат», «Листья» и т.д.), и они выходят и подготавливают ветер, закат, листья и так далее. Потом возвращаются за стол, пьют чай, едят доширак, громко порыгивают и снова сидят в телефонах, в то время как на сцене осуществляется другая, гораздо более утонченная, жизнь со стихами, с музыкой и любовью. Конечно, зря режиссер привел такое грубое, прямолинейное противопоставление рабочего человека творческому. Знаете, какие иногда бывают бесчувственные «творческие» люди! И даже рыгают не хуже любого монтировщика. Но будем считать, что это он противопоставляет внешнему телесному миру мир внутренний, духовный.

...красота всегда актуальна

Уже стало неотъемлемой частью любого театрального действия использование экранной проекции. Не обошелся без этого приема и Кулябин. На стене над огромными окнами постоянно высвечивается надпись со специальной меткой — описание того, что происходит на сцене: #31, #44, #90, когда читают сонеты или #рахманиноввокализ, #шуберттымойпокой, #перселлплачдидоны, когда исполняются эти произведения (вокал Елена Дронова). А что происходит в остальное время, между чтением сонетов и исполнением вокализов? Да почти ничего, кроме пластических этюдов (хореографы Иван Евстигнеев и Евгений Кулагин, два актера и три актрисы). Пересказать их я не смогу, то ли потому что они бессюжетны, то ли потому что я абсолютно пуст в познаниях изобразительного искусства. Дело в том, что режиссер в одном интервью говорил, что в его спектакле зашифрованы многие шедевры мировой живописи. Ну, допустим «Тайную вечерю» я ещё могу распознать по наклону головы, а во всем остальном — ни в зуб ногой.

А мне ещё показалось, будто эти пластические этюды могли бы быть привязаны невидимыми нитями каждый к какому-нибудь сюжету из Шекспира. Например, я считал «Укрощение строптивой» в одной до агрессии экспрессивной пластической композиции. Впрочем, если даже этого нет в задумке, то авторы постановки оставляют за зрителем право индивидуального интерпретирования.

Интересные метаморфозы происходят с роялем на сцене, за которым сидит и играет актер и музыкант Роман Аникеев. Монтировщики по команде из рации то и дело встают с мест, берут переполнившиеся тазики и выливают воду в рояль, после чего он, разумеется, начинает расстраиваться. А к финалу, когда уже третий тазик опрокинут, вовсе перестает издавать какой-либо музыкальный звук — только глухое постукивание по клавишам. «Ты — музыка, но звукам музыкальным Ты внемлешь с непонятною тоской».

Ещё один интересный момент — в постановке почти нет гомоэротики, хотя сонеты Шекспира — раздольное поле для неё. Разве что этюд #73, когда оба юноши читают один и тот же сонет в два голоса (в разных переводах — Пастернак и Маршак). Между ними девушка, но к концу сонета девушка «плавно» исчезает, и молодые люди оказываются глаза в глаза друг к другу. Но и тут скорее не гомоэротизм, а некий нарциссизм. Удивителен этот факт тем, что в современном театре зачастую ищут клубничку даже там, где ее вовсе не стояло, а здесь...

В давнишней беседе с театроведом Мариной Райкиной Тимофей Кулябин говорит: «Я не хотел никому ничего доказывать, провоцировать или использовать театр как трибуну для актуальных высказываний. Мне нужна эстетическая красота, но я же понимаю бессмысленность и ненужность ее сейчас. Кроме меня, это никому не нужно».

Вот с этим последним высказыванием все-таки не соглашусь. Есть ещё зрители (и, как мне кажется, количество их растет), которые уже истосковались по эстетической красоте — пусть напрасной, пусть ненужной. Но — доброй, неагрессивной, не провокационной, но — актуальной. Потому что красота всегда актуальна — не только в премьерный год, а и спустя четыре года и даже спустя пять столетий.

Другие материалы автора

Фазир Муалим

«Волки и овцы»

Фазир Муалим

​Я родился

Фазир Муалим

​Театр эпохи авангарда

Фазир Муалим

​Встреча двух морей