Нет, я не Гамлет, я другой
Текст: Сергей Морозов
Фотография: предоставлена ИД «Э»
Литературный критик Сергей Морозов о шекспировских мотивах в новом романе Иэна Макьюэна «В скорлупе».
Макьюэн И. В скорлупе. / Пер. с англ. — В. Голышева. — М.: Издательство «Э», 2017. — 256 с.
Кавер-версии известных книг, сюжетов — почти всегда упражнение в технике и чистописании. С этим у Иэна Макьюэна все в порядке. Его порой даже ругают за прилежание: слишком плотно все подогнано, увязано. Перебарщивает с планированием и отделкой.
Вот и «В скорлупе» — проза на редкость изящная, остроумная, саркастичная, иронизирующая над привычными представлениями и жизненным укладом. Благодаря Виктору Голышеву Макьюэн по-русски и сизым соколом парит под облаками и мыслию по древу растекается. Идеальный баланс формы и содержания. И при том, нечто большее, чем банальный перепев «Гамлета», старая сказка на новый лад. Скорее переосмысление и полемика.
«Гамлета» только ленивый не ставил. Хорошая пьеса. Ходовая. На все времена и случаи жизни. Эстетика романтического титанизма. Герой и толпа. Наперекор Вселенной. Детектив с элементами мистики. Высокие принципы. Горы трупов. Публике такое нравится. Секса, правда, маловато. Но Шекспир в другой пьесе отстрелялся уже на этот счет. «Ромео и Джульетта». Зато в «Гамлете» театр есть. Doc. Специально для интеллигентной публики. «Любите ли вы театр?». Клавдий вот не полюбил.
Кто только Гамлета не играл. От юношей до стариков. Но у нас теперь чем моложе, тем лучше. Настала пора выходить на сцену самому юному составу, тем, кто еще не родился. А что такого. Времена изменились, плод на третьем триместре тоже человек. Итак, герой на сцене: «Вот он я, вверх ногами в женщине. Руки терпеливо сложены, жду, жду и думаю, в ком я и что будет... У меня нет выбора, день и ночь мое ухо прижато к кровавой стенке. Я слушаю, мысленно делаю заметки, и я обеспокоен. Слушаю постельный разговор о планах умерщвления, и в ужасе от того, что ждет меня, во что меня могут впутать».
По мере чтения вдруг понимаешь, что-то здесь не то с Гамлетом, подменили его
На первый взгляд, Макьюэн не делает в своем романе ничего нового, если не считать необычного кастинга на роль Гамлета. Содержание пьесы Шекспира известно всем, включая младенцев. Убийство и месть. Долг чести и подлость мира. «Быть иль не быть?» и все такое прочее, повторенное в литературе тысячи раз. Поэтому весь вопрос в интерпретации. Ведь ради этого ходят в театр и знакомятся с литературными кавер-версиями.
По мере чтения вдруг понимаешь, что-то здесь не то с Гамлетом, подменили его. Ненастоящий он какой-то. У Шекспира был такой энергичный, деятельный. Протыкал людей холодным оружием. Прям живой огонь человечности. Человек дела. Мысль как ртуть, раскатывается по всему бытию и отравляет ядом ненависти и презрения.
А здесь маломесячный рефлексирующий пьянчужка. Дитя слова. Маменькин сынок. Плоть от плоти, плотью повязан. Не то что Гамлет, для которого мать — это так, какая-то глупая корова. Различие принципиальное. Отец — существо метафизическое — дух (иногда загробный, как у того же Шекспира), мстительное божество, блуждающее и безосновное. Мать, она такая земная. Надежда, эмоции, жизнь. Покорна бытию.
У Шекспира крен в визуальное, живописание в картинках. Понятное дело, драма. А у Макьюэна — проза. Все в слова уходит. Вот и герой вполне логично видеть мира не может. Внешнее существует для него в глаголах, понятиях. Явное расхождение между эпохами. Да что там, все перевернулось вверх тормашками. Там, четыреста с лишком лет назад, непосредственная данность мира и чистый акт. Здесь и сейчас — туманный образ реальности, потерявшей себя в речи и языке. Мир, ставший информацией для размышления, не для деятельности. Безымянный герой Макьюэна — обобщенный образ современного человека, существующего в информационном коконе, воспринимающего действительность лишь в значках и символах, истинность которых неопределима. Продукт медиа. Материнская утроба, в которой пребывает герой, подобна платоновской пещере. Он судит о бытии по информационным теням, новостям, подкастам, разговорам окружающих. Выход к самим вещам, а значит и к подлинному существованию — это то, что еще ему предстоит.
Гамлет Шекспира существует в довольно простых обстоятельствах прямого взаимодействия с реальностью. Но не все так просто. За прямотой скрывается безоговорочная вера в истинность представлений. В итоге, Гамлет действует как по инструкции: найти и обезвредить. Сомнениям не место. А если они и возникают, то чисто методологического характера. Есть очевидная метафизическая истина: отец убит во цвете лет. Теперь следует проиллюстрировать ее фактами. Абсолютная моральная истина кажется безумием, мир существует с ней в разладе. Попытка утвердить ее в реальности ведет к катастрофе. Жизнь может существовать только как ошибка, ложь или заблуждение, мир как нечто подгнивающее. Поэтому «Гамлет» — пьеса о смерти, о том, что все должны погибнуть. Сперва падет герой, не страшащийся неизвестности. А без него уже остальное.
Макьюэн своим романом с подобным вселенским пессимизмом как раз полемизирует
Шекспир привлекает зрителя своим завораживающим мраком, эстетикой крушения, увядания, деградации. Люди — ходячие гробы (последние не только символ конца, но и ограниченности, индивидуализма). Осознание этого усиливается по мере чтения пьесы. «Гамлет» — пьеса, в которой господствует идея замкнутого пространства. Смерть — очевидная граница, загробье — выход за предел. Весь мир — театр, искусство — вот еще одно сужение, с которым согласен и Макьюэн: «Некоторые художники, живописцы и графики, процветают на узком пространстве, как дети в утробе». «Весь мир — тюрьма». (Розенкранц). А человек в своем итоге — череп и песчинка. Затычка в бочке бытия.
Макьюэн своим романом с подобным вселенским пессимизмом как раз полемизирует. Ужас атомарности сущего и человека — ловушка интеллекта, не забывающего при этом на страшилках хорошо зарабатывать. Пространственная ограниченность, а наша жизнь и вправду такова, это просто техническая данность. Определенность, как сказал бы Гегель. Но властителем можно быть и здесь. Если уж в утробе много забот («проблемы с алкоголем, семейные неприятности, неопределенность будущего»), то что говорить о полноценном существовании?
Развитие сюжета «В скорлупе» имеет иную направленность, чем в «Гамлете». Бытие к жизни, а не к смерти. «В моем списке дел — только предстоящий день рождения». Спираль раскручивается, а не сворачивается. Нерожденное будущее, наблюдает за настоящим и судит о нем. «Гамлет» Шекспира рассказывает о том, что прошлое и вечность имеет власть над будущим. Путь Гамлета фатален. Быть для него значит умереть, а существование рядом с Клавдием и Гертрудой — однозначное презренное небытие. Макьюэн обосновывает обратное. Свободу, альтернативность, вариативность развития событий. «Быть, иль не быть» — ложная дилемма, еще одна скорлупка интеллекта. Лучше давайте поговорим о свободе.
Существование — задача, которую невозможно решить путем подбора шаблонов. Оно требует творчества, свободного поиска и размышлений. Наше время совсем непохоже на эпоху датских принцев. Теперь альтернатива не сводится к неизбежному выбору «Форда» черного цвета, потому что ничего иного нет. Выбирать есть из чего. Гамлета окружают друзья, у него есть Офелия. Но все это кажимость, ложь и иллюзия. Нерожденный в романе Макьюэна пока в одиночестве. Но он найдет друзей. У него будет любовь и все остальное, что только он ни пожелает, все чего он захочет добиться. А если что-то не получится, то здесь не будет большой беды, можно довольствоваться тем, что есть. Это «есть» не столь мало, как может показаться: «Вино бокалами, а не через плаценту, книги прямо под лампочкой, музыка Баха, прогулки по берегу, поцелуи при луне. Все, что я узнал до сих пор, говорит, что эти удовольствия, недорогие, достижимые, ждут меня. Даже когда шум водопада кончается, и мы выходим на прохладный воздух, и полотенце Труди вытряхивает из меня душу, в голове у меня пение. Ангельские хоры!»
Пьеса Шекспира — апокалипсис в миниатюре. Основной мотив романа Макьюэна — продолжение жизни. Жить надо. Несовершенство мира — мотив к его изменению, а не обрушению всего существующего. Поэтому «В скорлупе» — роман жизнелюбивый, оптимистический.
Гамлет — идеальное сочетание интеллекта и действия. А Макьюэн смеется над односторонностью рассудка. Его нерожденный герой, при всей своей погруженности в медийную сферу эмпирик, сенсуалист. «Чувство — царь всего». Любить мир, о котором только слышал, стремиться к тому, чтобы вжиться в него, разве это не красиво, не более вдохновлено, чем презирать действительность, байронически возвышаясь над всеми?
Макьюэн пишет историю одного убийства, недовольные миром «замышляют сделать его еще хуже». Гибнут люди, растет преступность, идет война, надвигается глобальная экологическая катастрофа. Плохими известиями переполнены информационные ленты. Это ужас и это правда. Но, с другой стороны, если вдуматься, сколько всего мы достигли... «Мир... полон удивительного, из-за этого я так дурацки в него и влюблен». Вот чего не было в Гамлете, любви. Он тоже был недоволен миром. А герой Макьюэна этим даром наделен в избытке. Нет, он не Гамлет, он другой.