Персия и Новруз
Текст: Фазир Муалим
Фотография: Олег Грицаенко
Поэт и театральный критик Фазир Муалим об иранском Чехове, Достоевском на фарси, Новрузе и женских вагонах.
Так получилось, что на прошлой неделе я оказался в Тегеране. То есть, конечно, не само собой, не вдруг — всё было спланировано. И я рассчитывал, что очередной мой разговор будет об иранском театре. Но, как говорится, человек только предполагает, а Бог располагает.
В марте, в день весеннего равноденствия, в Иране встречают Новый год — Новруз. Празднуют его очень широко и долго — тринадцать дней: неделю до и почти неделю после наступления. Я-то думал, что в дни праздников все культурно-развлекательные заведения, в том числе и театры, будут, как у нас, работать, что называется, в усиленном режиме. Ан нет. В Иране считают так: праздник — он для всех. Поэтому все должны отдыхать, и актеры в том числе. Ну, разве что единственное исключение — торговые люди.
Две недели новогодних каникул, и почти каждый день имеет свои предначертания. Например, день для обязательного визита к родственникам, день разведения огней во дворах и на улицах (ведь праздник корнями уходит в зороастризм), день какого-нибудь традиционного блюда и т.д. и т.п. Центр празднования Новруза — в Ширазе, и поэтому большинство иранцев съезжаются туда. Тегеран в эти дни больше похож на провинциальный тихий городок.
Но с другой стороны, тишина разглаживает и расширяет пространство и дает возможность видеть четче, объемнее, увидеть обычные вещи в необычном свете. Этой возможностью я и воспользовался. Представил, что попал в театр, где одновременно и зритель, и актер, «я и садовник, я же и цветок». Пусть языка не знаю: ведь по большому счёту, язык совсем и не важен. Театр (то есть игра) — явление доязыковое. И весь наш мир начинается с игры. «Весь мир — театр, — вспомним Шекспира. — В нем женщины, мужчины — все актеры. У них свои есть выходы, уходы, и каждый не одну играет роль».
Я же в Тегеране играл как минимум две роли — наблюдателя («Всё я ли один на свете?») и гостя.
Приехал я в Тегеран по приглашению моего друга, иранского поэта-переводчика Фарида Гадами. Из русской поэзии, к слову сказать, он перевел Мандельштама и издал небольшую книгу. Правда, переводил с английского подстрочника.
Я спросил у друга о Грибоедове — он ответил, что они его недолюбливают за дипломатическую деятельность
Самый же популярный и читаемый русский автор в Иране — Достоевский. «Идиот», «Преступление и наказание», переведенные на персидский, на витринах магазинов стоят рядом с книгами Рудаки, Хафиза и Руми.
Я спросил у друга о Грибоедове — он ответил, что они его недолюбливают за дипломатическую деятельность. Как поэта и драматурга и вовсе не знают, а пьеса «Горе от ума» никогда и не переводилась на фарси. Я сказал, что Грибоедов — один из моих любимейших драматургов, и что на русской сцене он так же популярен и любим, как Гоголь, Островский или Чехов. Я надеюсь, что мои глаза достаточно ярко блестели в то время, когда я говорил об этом. По крайней мере, Фарид с удовольствием согласился проводить меня к посольству России в Тегеране, за высоким забором которого прячется памятник поэту. В посольство нас не пустили. Я говорил выше, что один из праздничных дней — день визитов к родственникам и любимым. Это был именно тот день. Мы немного постояли у забора, как бедные родственники; Фарид поговорил с охранником территории посольства с иранской стороны, а я — мысленно, через забор с любимым драматургом, родственником по языку: «Ну, ничего, Александр Сергеевич, увидимся в Тифлисе».
Посольство России в Тегеране настолько огромное, что в целях экономии времени мы не стали обходить его почетным кругом, а пошли дальше.
Друг мой, зная мою любовь к театру, предложил посмотреть здания и афиши некоторых театров хотя бы снаружи. Он сказал, что в Иране знают и любят Чехова. И действительно, в двух театрах из трех, к которым меня проводил Фарид, шел Чехов. В одном, главном, который называется Городской театр (Театр-е-Шахр) — «Три сестры», а в другом, небольшом, мог бы сказать в малом — «Предложение», одноактная пьеса, которую и в России-то нечасто увидишь на сцене.
Памятуя, что Иран — исламское государство, и женщине запрещено, например, публично петь, я поинтересовался у друга, есть ли актрисы в театрах, или их роли исполняют мужчины. Оказывается, есть. Но так как женщине не дозволено появляться в публичных местах с непокрытой головой, то я подозреваю, что на иранской сцене Чехов может быть своеобразным. Хотя с другой стороны, шляпа или парик тоже предназначены для покрытия головы. В следующий раз, даст Бог осенью, обязательно полечу, чтобы посмотреть Чехова и выяснить, как это у них всё обставлено и под каким соусом подается.
Но на самом деле тут нет такой строгости, как о том пишут СМИ или даже можно бы вывести из моих слов. Обычная жизнь. Чем-то даже напоминает нашу в позднем Советском Союзе — с разграничением: как положено и как в действительности. Даже в Дагестане, в светской республике светского государства, на мой взгляд, гораздо больше ограничений и несвобод, чем в Иране, где, как мне показалось, вся строгость исходит от государства, а люди друг перед другом не финтифлюшничают, изображая из себя святош. Но оставим эти социальные и политические намеки. Тем более что у меня нет своего определенного мнения по этому поводу: я не знаю, в каком случае тяжко, а в каком — живи не тужи.
Лучше расскажу немного, как «хорошо бродить среди покоя Голубой и ласковой страны» и чем вкусным там угощают.
Должен сказать прежде, что знаменитое иранское гостеприимство — это не выдумка, не пустая форма.
Фарид меня встретил в аэропорту, повез домой и пресек все разговоры об отеле, который я планировал с его помощью снять. Таким образом, я остался у него в семье с его мамой, двумя сестрами, братом, кузенами-кузинами, которые постоянно приходили в гости и даже оставались ночевать. Зато увидел гораздо больше, чем «стандартный» турист. Тут я просто обязан выдать одну из моих идей, которую я особо лелею: быть туристом — не естественно для человека. Туризм — некая заменяющая настоящую жизнь форма проживания. Туризм — это как смотреть спектакль по телевизору: кое-что увидишь, но многого не почувствуешь.
А живя в доме, в семье, и выйдя прогуляться по городу, ты оказываешься в таких местах, куда турист не решился бы пройтись самостоятельно. Или, наоборот, избегнешь «опасностей», которые подстерегают несведущего. К примеру, в Иране — кто бы мог предположить? — городской автобус делится на женскую и мужскую половины. Не думаю, что это чем-то грозит, если ты по незнанию зайдешь в «женские» двери, но будет неловко, особенно когда не понимаешь, чего от тебя требуется. В метро же проще: там женские вагоны — первый и последний, и они подписаны крупными английскими словами «WOMEN ONLY». А остальные вагоны — mixed.
Так за едой и прогулками вся моя неделя и прошла — без театра, без стихов, без русского языка, кстати
Живя в доме, а не в отеле, ты не только распробуешь традиционные блюда, но и увидишь процесс их приготовления.
Едят в Иране хорошо — вкусно, плотно, сладко. Но несмотря на это, я за всю неделю не встретил ни одного толстого или полного человека. Пухленькие есть, это правда, но только и всего. От чего это зависит? Может быть, от хлеба, который они едят? Хлеб на самом деле отличается от нашего. Промышленный в магазинах продается, но его редко кто покупает. Почти все едят тот, что из традиционных пекарен. Я заметил два вида: один похож на наш лезгинский шткар, но тоньше и более бесформенный, а другой — на армянский лаваш и одновременно на пупырчатую бумагу или вафельное полотенце. По вкусу мне больше понравился тот, что напоминает лезгинский.
На завтрак едят что-нибудь с сыром или брынзой. Удивились, когда я сказал, что обожаю сыр и ем в любое время, когда его достану. И мне потом подавали ширазскую брынзу с любым блюдом и во всё время. Завтрак, кстати, поздний. Потому что ложатся под утро и встают только к 11-12 часам. По крайней мере, многие семьи, не только моего друга, живут в таком режиме. Скорей всего, это связано с тем, что гуляют допоздна, а потом и смысла нет ложиться, не дождавшись предрассветного намаза — не разбивать же сон. А после намаза можно и поспать. Правда, я бы не сказал, что неофициальный Иран сильно религиозен. Но люди, наверное, выработали какой-то общий ритм жизни, который подходит и религиозным, и нерелигиозным (не называть же их светскими).
Стоит ли говорить, что о вине и вообще любом алкогольном напитке речи быть не может: запрещено. Однако черный рынок всегда существует поверх запретов, но я не стал этим интересоваться. Некоторые московские иранцы мне рассказывали, что у них почти в каждом доме есть домашнее вино, но теперь я знаю, что это было хвастовство. Самый пьянящий напиток, который есть в Иране — дуг' — кислое молоко с мятой, нечто похоже на айран, но, разумеется, гораздо вкуснее.
В Тегеране в один день можно из теплыни попасть в холод, в снег. В центре и на юге города ходишь в рубашке или в свитере, но если, скажем, вечерком собираешься совершить променад в северную часть — бери с собой пальто и термос с чаем.
Так за едой и прогулками вся моя неделя и прошла — без театра, без стихов, без русского языка, кстати.
«Мне пора обратно ехать в Русь. Персия! Тебя ли покидаю? Навсегда ль с тобою расстаюсь...»
...нет, вернусь. Потому что надо ведь услышать персидское «Предложение» Чехова.