18+
03.10.2016 Тексты / Авторская колонка

​Круги по воде

Текст: Владимир Березин

Фотография: из архива автора

Писатель-пассажир Владимир Березин о личном и общественном Гедлиберге.

Несть иудей, ни эллин…

(Гал. 3:28)

Ступайте и постарайтесь исправиться, не то, попомните мое слово, наступит день, когда грехи сведут вас в могилу и вы попадете в ад или в Гедлиберг. Первое предпочтительнее.

Марк Твен. «Человек, который совратил Гедлиберг».

Заметили ли вы, что перестали говорить про 57-ю школу? Даже новость про вялую активность прокурорских людей не вернула эту тему в фокус общественного внимания. Не в том дело, что перестали, а как перестали — сперва появился полковник, хранивший в квартире девять миллиардов, затем случились выборы, потом общественность возмутилась выставкой с фотографиями голых детей...

На всю новость о школе, где случился скандал с учителями, бывшими в связи со школьниками, хватило двух недель — и это очень большой срок.

Общественный всплеск недолог, это те самые пятнадцать минут внимания. Как спадает любопытство публики к аварии, и что потом — то, как лечится человек, как учится ходить, уже неинтересно массе. Родственникам — интересно, а потребителям информации — нет. Всё это напоминает рассказ хорошего писателя Виктора Астафьева «Восьмой побег». Там, в тайге встречаются беглец и работник. По тайге прошёл ураган, и они отрезаны от мира, после долгих разговоров, беглец возвращается к себе на зону.

Кончается это так: «Сразу же за поворотом, на пологом берегу, он увидел колонию, очертаниями отдалённо напоминающую острог. В ней тревожно лаяли собаки, торопливо стучали топоры, звенели дисковые пилы — заключенные ремонтировали свое обрыдлое жилье, порушенное ураганом».

Люди там умные, как говорится, неравнодушные, и я уверен, что они справятся.

Кстати, я вовсе не хочу сказать, что эта школа похожа на тюрьму (хотя моя чем-то была похожа), вовсе нет.

Просто одно дело — ситуация внутри, а другое — вовне.

Родственники пострадавшего могут и вовсе стабилизироваться через постоянную коммуникацию. Тогда они рассказывают всем и всё, постоянно обсуждают своё несчастье и без этих разговоров не могут существовать.

Но меня тут как раз интересуют не школьники, а все остальные — и чем более дальнего круга эти люди, так интереснее этот опыт.

Поэтому мне всё хотелось рассказать orbi et urbi то, что я вынес из созерцания множества бесед по этому поводу.

Встать уныло, будто один из героев моего любимого мультсериала, и сказать: «Сегодня мы многое поняли».

Это моё любимое — вбежать на свадьбу, когда уже утаскивают последнего пьяного. Увидеть пейзаж после битвы. Хотя я то и дело открываю, что у настоящих говорунов много сил, и, почуяв какое-то движение, они возвращаются издали и начинают кричать посреди обеденного зала, откуда официанты уже унесли залитые вином скатерти.

Меж тем, вся эта история очень интересна и говорит даже не собственно об одной московской школе, а о том, как устроены люди.

Из разных способов поведения есть несколько понятных — воинская часть, в которой случилась утрата замени или прочий знаковый ужас, должна быть переформирована. Новый номер полка, разбавленный личный состав — но именно этого, как я понимаю, боялись вовлечённые люди.

...в рамках этого стиля всякого желающего «обелить сталинизм» с помощью логики «но ведь было и много хорошего» подвергли бы остракизму

И тут первое наблюдение — я знавал многих выпускников этой школы, что поступали в университет. И сам я бывал там, ухаживая (безрезультатно) за своей однокурсницей. Это была действительно каста, я к этой касте относился хоть с ироническим, но всё же — уважением. Господь привёл меня учиться в школе не то чтобы простой, а очень простой. Учительницы там были, по большей части, члены партии с тридцатилетним стажем. Кажется, ни одна не оскорбила партийного билета рискованным романом — по крайней мере, на моей памяти.

Беда была в том, что когда случились все эти неприятности, моим знакомым люди изнутри говорили: «А вам-то что? Вы зачем интересуетесь? Ваши дети, что ли, там учатся».

То есть, этот общественный интерес, конечно, неприятен, да только что поделаешь. В любом случае «Вам-то что?» — ответ негодный. От людей возвышенных хотелось слышать другое, то есть, что-то в другом стиле.

Школа эта была довольно либерального толка (что само по себе прекрасно). Сдаётся мне, в рамках этого стиля всякого желающего «обелить сталинизм» с помощью логики «но ведь было и много хорошего» подвергли бы остракизму.

Но обнаружилось, что вовлечённые люди говорили как раз так — ведь было много хорошего, зачем концентрироваться на чёрной стороне, в других местах и хуже бывает. Ведь было много хорошего, нельзя мазать чёрной краской... И этот риторический набор мне очень хорошо знаком.

То есть, оказывалось, что политические позиции в кастах, безусловно, различны, а вот механизм мышления — ровно такой же.

Второе наблюдение заключалось в том, что ситуация напоминала мне фондовый рынок. Бывает, что люди, отдав последнее, купили акций с надеждой на будущее, вдруг обнаружили, что в компании что-то произошло, и акции упали в цене. Они пытаются уместить это в себе, негодуя на спекулянтов, регуляторов рынка, правительство, кого угодно. И оказалось, что они готовы повторить всё то, что осуждали «Она сама виновата», «А почему нет?», «Это вы такие вещи говорите, потому что ваших детей в 57-ю не приняли» (там был конкурс), и многое другое.

В каждом Хогвардсе есть свой Волан де Морт

Действительно, теперь много лет номер этой школы будет ассоциироваться с печальными событиями, вызывать кривые ухмылки и проч., и проч.

А ведь действительно, в нашем Отечестве бывали и бывают истории, со стороны кажущиеся более ужасными. В каждом Хогвардсе есть свой Волан де Морт.

Тут я расскажу одну историю про Америку.

В 1899 году Марк Твен написал рассказ «Человек, который совратил Гедлиберг».

Поскольку сейчас его начали забывать (а при прежней власти несколько раз инсценировали, я помню телевизионный фильм и чтение этого текста по радио), перескажу сюжет.

Марк Твен начинает так: «Гедлиберг считался самым честным и самым безупречным городом во всей близлежащей округе. Он сохранял за собой беспорочное имя уже три поколения и гордился им как самым ценным своим достоянием. Гордость его была так велика, и ему так хотелось продлить свою славу в веках, что он начал внушать понятия о честности даже младенцам в колыбели и сделал эти понятия основой их воспитания и на дальнейшие годы. Мало того: с пути подрастающей молодежи были убраны все соблазны, чтоб честность молодых людей могла окрепнуть, закалиться и войти в их плоть и кровь. Соседние города завидовали превосходству Гедлиберга и, притворствуя, издевались над ним и называли его гордость зазнайством. Но в то же время они не могли не согласиться, что Гедлиберг действительно неподкупен, а припёртые к стенке, вынуждены были признать, что самый факт рождения в Гедлиберге служит лучшей рекомендацией всякому молодому человеку, покинувшему свою родину в поисках работы где-нибудь на чужбине».

Тут как раз объяснение злорадства, с которым общество встречает неприятные новости о непорочных структурах.

Но ближе к сюжету — этот город обидел одного человека: «Однажды я был проездом в вашем городе, и мне нанесли там тяжкое, совершенно незаслуженное оскорбление. Другой на моём месте убил бы одного или двух из вас и на том успокоился. Но для меня такой мелкой мести было недостаточно, ибо мёртвые не страдают. Кроме того, я не мог бы убить вас всех поголовно, да человека с моим характером это и не удовлетворило бы. Я хотел бы погубить каждого мужчину и каждую женщину в вашем городе, но так, чтобы погибли не тело их или имущество, — нет, я хотел поразить их тщеславие — самое уязвимое место всех глупых и слабых людей».

При этом на иллюстрации к первому изданию рассказа был изображён человек, более похожий на чёрта, — чуть не с рожками, на стуле, ножки которого он обвил своими ногами.

И вот этот персонаж оставляет в городе мешок с монетами и запиской, в которой сообщается, что один из граждан когда-то помог незнакомцу и буквально спас его деньгами. Теперь, чтобы определить спасителя (тут мотив «Золушки») нужно, чтобы он верно назвал прощальные слова благодетеля. И тут же девятнадцать граждан получают анонимное письмо с этими словами — «Вы не такой плохой человек. Ступайте и попытайтесь исправиться» — и все девятнадцать участвуют в конкурсе. На общем собрании, под свист и улюлюканье, появляются на свет записки с именами лучших людей города. Потом зачитывают разоблачительное письмо шутника, и фраза там имеет продолжение: «Ступайте и постарайтесь исправиться, не то, попомните мое слово, наступит день, когда грехи сведут вас в могилу, и вы попадете в ад или в Гедлиберг. Первое предпочтительнее». Лишь одну записку спрятали в залог дружбы — но девятнадцатой семье это не помогло, старик со старухой, избежавшие общего позора, умирают в тревоге и страхе разоблачения, проклиная своего спасителя.

Как победить в себе естественное желание простого человека, чтобы всякий возвысившийся Гедлиберг был поругаем?

Марк Твен заключает свой рассказ так: «В ответ на многочисленные ходатайства и петиции было решено переименовать Гедлиберг (как — не важно, я его не выдам)... Он снова стал честным городом, но держит ухо востро — теперь его так легко не проведёшь!»

Марк Твен — на то и великий писатель, что схватывал какие-то очень важные вещи — не только в американском сознании, а вообще — в человеческом.

Поэтому мне интересна была общественная, а не человеческая реакция.

Кто ты — написал записку с секретными словами? Улюлюкаешь в зале, поскольку тебя не коснулось искушение? Завидуешь? Не в том было дело, что один президент завёл роман на работе, дело было ещё в том, что он врал.

Такие истории, скажу циничную вещь — очень важны людям рассудительным, оказавшимся на некотором расстоянии от эпицентра. Людям, склонным к ажитации ничего не поможет, а вот людям, использующим всякий повод для того, чтобы разобраться, в каком мире они живут, этот — из важных. Кому верить? Как верить и как проверять? Как победить в себе естественное желание простого человека, чтобы всякий возвысившийся Гедлиберг был поругаем? Как победить своё естественное желание отстоять личный Гедлиберг?

Чудесные, чудесные круги по воде.

Но как много психотерапевтического выговаривания, и как мало укромного спокойного анализа.

И раньше-то я был мизантропом, но зачем, Господь, ты норовишь укрепить меня в этом?

Ведь и так было крепче некуда.

Другие материалы автора

Владимир Березин

​Монтажный цех Ильи Кукулина

Владимир Березин

​Всегда кто-то неправ

Владимир Березин

​Правильно положенная карта

Владимир Березин

​Сумма технологии