18+
21.02.2019 Тексты / Рецензии

​Как важно быть смешным

Текст: Вера Бройде

Обложка предоставлена ИД «Росмэн»

О секретиках, зарытых в укромном месте, классиках, вкладышах и других приметах общего детства 1950-1980-х годов в книге Ирины Лукьяновой рассказывает обозреватель Rara Avis Вера Бройде.

Лукьянова И. Книга нашего детства; худож. С. Уткина. — М.: Росмэн, 2019. — 56 с.: ил. — (История всех вещей).

Скажи мне, чем ты бредил, о чём всё время думал, куда спешил, спускаясь по ступенькам или съезжая по перилам, пока никто не видел? Скажи, к примеру, что ты собирал? Монетки или марки? Значки или обёртки от конфет? Открытки или камни? Солдатиков или бумажных кукол? Наклейки или вкладыши? А может, календарики? Смешные этикетки? Бутылочные крышки? Ракушки? Пробки? Птичьи гнёзда? Пакетики от сахара из поездов и самолётов? Портреты футболистов? Модели кораблей? Скажи — и я скажу тебе, кто ты: когда и где родился, как вырос и в кого с годами превратился. Я знаю, что геологом становится ребёнок, который ползал на коленках вдоль берега реки, чтобы найти припудренный кальцит или блестящий, точно золото, пирит. Я знаю, что шофёром тот мальчик стал из-за того, что чаще всех выигрывал «во вкладыши», а к девяти годам мог даже среди ночи перечислить все модели «Вольво» и «Пежо», сказать, какую развивает скорость «Понтиак» и сколько весит «Линкольн»... Но если я не знаю, каким он был тогда, мой сумрачный, серьёзный, мой странный-странный папа, то разве я когда-нибудь смогу его понять? Поэтому, пожалуйста, скорей скажи мне, что ты делал после школы? Быть может, ты мелком чертил квадраты на асфальте и прыгал на одной ноге, стараясь приземлиться не в «болоте», а быстренько пройти все «классы школы», чтоб раньше всех попасть на «небо»? Или крутился, как колдун, вокруг своей оси, расставив руки в стороны, и жалобно просил, чтоб кто-нибудь тебя освободил? А может, притворялся осьминогом, морским ежом или звездой? «Пытал» разбойника, засунув муравья ему за ворот майки? Подглядывал за Лизой, которая с подружками уже дошла в своих «резиночках» до «уровня груди»? Мне кажется, что я тебя «увижу», когда ты мне расскажешь, чем занимался каждым летом? Наверняка, копал червей для утренней рыбалки? Или сушил промокшие носки у разведённого в лесу трескучего костра. Или снимал клубнично-розовые пенки с поверхности бурлящего варенья, едва бабуля отходила от плиты. А может, ты доил коров и спал на сеновале? Или читал до самого рассвета про копи Соломона, пока все остальные воевали, уже измазанные пастой... А мама? Чем она «болела»? Играла ли она на задней парте в «точки»? А может, у неё была своя анкета, украшенная розами, сердечками и силуэтами жирафов, старательно заполненная строчками из песен её любимых групп, стихами из журналов и жутко неудобными вопросами о том, каков твой самый лучший друг, и что ты думаешь о ней самой? Вот если бы теперь найти ту драгоценную тетрадь... И парочку пластмассовых индейцев к ней в придачу.

Иллюстрация предоставлена «Росмэн»

Воображая «мамино» лицо и представляя «папину» улыбку, припоминая то, что было так давно, и уточняя то, что почему-то пролетело мимо, стараясь ничего не потерять и в то же время сохранить ту стройность, ту пластичность, которые присущи телу детства, моргая и смеясь, вздыхая и дивясь, и создавалась, очевидно, эта книга. Своим округлым корпусом и мягкообтекамой конструкцией, мощнейшими моторами, воздушными винтами и замечательной системой ориентации в пространстве она напоминает дирижабль. Огромный и как будто бы волшебный. Хотя на самом деле, конечно, не волшебный, а разве только, как и всякий цеппелин, — всего лишь необыкновенный: способный двигаться в любом из направлений, начхав на ветер и потоки, и даже зависать в хорошую погоду над нашим домом и двором, над школой и над городом, над пионерским лагерем, деревней, целым миром. Хотя когда-нибудь полёт, наверно, завершится, пункт отправления и пункт прибытия останутся, где были. А вот пространство между ними уже, наверное, не будет прежним никогда. Изменятся порядки и законы, привычки, вкусы и дела — и люди, да, они — те самые родители, которые однажды тоже были, как и мы, детьми. Но им, наверное, тогда и в голову такое не могло прийти: что, вот, наступят времена, когда потомкам надо будет объяснять, как сделать «свечку» или «бомбу», играя в «вышибалы», «оттяпать» землю у соседа в «ножичках», «осáлить вóду» или закопать «секретик». Однако час пришёл: они уже не понимают — их собственные дети — не знают столь простых, столь важных мелочей, когда-то составлявших смысл жизни и вот теперь утраченных: с приходом Интернета, развалом СССР, открытием границ, вреда жвачек с сахаром и всякого такого.

Иллюстрация предоставлена «Росмэн»


Их игры, их тайны, их радости, их голоса, — всё то, что, казалось, не может исчезнуть, закончиться, кануть, забыться, — осталось в эпохе, овеянной дымкой, густеющей день ото дня. И как назывались кусочки фольги, которые тёрли ногтём до зеркального блеска? И что насыпáли в коробочку от леденцов, когда не могли отыскать настоящую шайбу? Порой наша память похожа на Соню, которую Шляпник и Мартовский Заяц пытались засунуть в заварочный чайник, а ей не хватало силёнок, чтоб выскользнуть или проснуться. Возможно, что ей помогла бы Алиса, да только она, возмутившись, вскочила и гордо ушла, лишь раз или два обернувшись в напрасной надежде, что эти безумцы её позовут. Теперь же понятно, что Соню схватили за лапки, подняли, встряхнули и снова поставили на ноги люди, которые эту бездонную книгу про общее детство однажды придумали и написали.

Иллюстрация предоставлена «Росмэн»


Хотя они об этом почти не говорят — в инструкциях и схемах старых игр, которые на каждом развороте заботливо приводит автор, в её коротких примечаниях, лиричных замечаниях, забавных фактах или в описи вещей, «по-детски» нарисованных художницей, — как будто проступает убеждённость в том, что жизнь тогда и вправду была проникнута особым, шершавым и колючим, волшебством. От этой шумной беготни, от споров во дворе, от стрелочек и точек, кружочков и спиралей, которые обычно покрывали последние страницы всех тетрадей и весь асфальт у дома, от умопомрачительных коллекций, хранившихся в припухших, державно-праздничных альбомах и в ящиках комодов, от разговоров по душам, записанных секретным кодом на крошечных бумажках, завёрнутых в рулоны, как настоящие обои, от страстных обещаний, которые давали, покинув летний лагерь, — она, их будничная жизнь, жизнь маленьких детей, родившихся в конце 50-х, в конце 60-х, в конце 70-х, в конце 80-х, как будто обретала лёгкость и сияние, никак, однако же, не связанные с курсом, которым двигалась страна. Что их заменит в наше время — чуть менее спокойное, чуть более свободное, чуть менее наивное, чуть более высокоскоростное? Да кто же знает... Только время. Которого всё время не хватает. Однако книга, где оно играет роль арбитра, не сталкивает лбами тех детей, которые сегодня стали папами и мамами, с детьми, которых эти папы с мамами порой сурово осуждают. Здесь всё как раз наоборот: история о детстве длиною в полстолетия нужна как помощь, как рука, как мостик через речку, а может, даже бездну. Она нужна родителям не меньше, чем их детям, которые, быть может, полагают, что те их тоже, если уж на то пошло, совсем-совсем не знают, совсем-совсем не понимают. И все по-своему неправы, и все по-своему, как водится, немножко всё же правы. А прелесть этой книги, помимо прочих радостей, как будто состоит в простом напоминании о том, как важно быть ребёнком.

Иллюстрация предоставлена «Росмэн»


Другие материалы автора

Вера Бройде

​Книжные люди

Вера Бройде

Александр Пиперски: «Вежливость — в выборе местоимений»

Вера Бройде

​Wrap me!

Вера Бройде

​В поисках утраченных часов