18+
01.11.2018 Тексты / Интервью

​Бодуэн: «Я понимаю, как работает поэзия»

Беседовала: Алена Бондарева

Фотография: предоставлена ИД «Бумкнига»

Французский художник-комиксист Эдмон Бодуэн — о своем графическом романе «Пьеро», поэзии, инопланетянах и детстве.

— Я смотрела видеозапись вашей встречи с читателями во Французском институте. Вы сказали любопытную вещь, что, рисуя графический роман «Пьеро», хотели дистанцироваться, и для этого использовали перо, а не кисть. У меня два взаимосвязанных вопроса: зачем нужно было дистанцироваться и почему кисть, по-вашему, эту дистанцию сокращает?

— На самом деле я использовал не перо, а рапидограф. Как вы знаете из моей книги, у меня есть брат Пьеро, он для меня очень важен и я его чувствую, как себя. Но в процессе создания графической новеллы о нем и нашем детстве я не хотел оставаться один на один с листом бумаги. И чтобы избежать одиночества, ходил в кафе, где все время были люди, которые сновали туда-сюда. И это создавало нужную дистанцию. Представьте: я в кафе, со страницей книги «Пьеро». Но если я принесу кисть и начну рисовать, тогда все будут подходить и интересоваться, что я делаю, а если я рисую рапидографом, который выглядит как ручка, люди думают, что я просто пишу. И я спокоен. Никто не видит, что именно я делаю. А я рисую на листах А4. Рапидограф люди не замечают. Но в то же время эти хождения и разговорчики в кафе не позволяют остаться с братом один на один.

Бодуэн Пьеро. / Пер. с фр. М. Хачатурова. — СПб.: Бумкнига, 2017, — 128 с.


— То есть сам материал наталкивал вас на то, чтобы дистанцироваться?

— Да, я могу пояснить. Если я нарисую линию ручкой, то она получится механическая, если я сделаю это кистью, то механика пропадает, линия станет неровной. Если я рисую лицо: Пьеро, изображенный ручкой или рапидографом, выглядит иначе, нежели Пьеро, нарисованный кистью, рисунки отличаются по эмоциональной нагрузке. Эмоционально мне было тяжело работать кистью, так как брат еще больше проникал в меня, а я — в него, и поэтому я выбрал рапидограф.

Иллюстрация Бодуэн

— Ваш брат еще жив?

— Да, он живет в Ницце.

— Как он воспринял вашу книгу?

— Мой брат сделал обложку, но это не значит, что он со всем согласен. Когда Пьеро прочел новеллу, то сказал: «Вот значит, как ты видел наше детство». Но это нормально. Было бы отлично, если бы он сделал книгу «Момо». Но он тоже уже старый. Моя книга вышла в 1995 году. Тогда мне было пятьдесят с лишним, и в этой истории я говорил о друзьях моего детства, а сегодня, когда в России появился перевод, с момента написания прошло больше двадцати лет. Некоторые друзья Пьеро уже умерли, болеют или очень старые. И сейчас я бы уже не мог сделать «Пьеро», а Пьеро не может сделать «Момо». Ведь книга существует исключительно в тот момент, когда ты ее создал. А для читателя — когда он ее прочел. То есть она сегодняшняя. Наступит день, когда я умру, но «Пьеро», думаю, останется книгой детства.

— Все ли описанное правда или вы что-то додумали?

— Я не знаю, пишешь ли ты художественные тексты. Но моя книга — это одновременно правда и неправда. Вот, например, тот момент, когда мы у воды отсчитываем старт для гонки корабликов, на самом деле я играл один, но для истории было лучше, чтобы брат появился.

— Я, когда читала вашу книгу, все время ждала, что Пьеро окажется кем-то вымышленным или с ним что-то случится. И я рада, что он не умер и ничего плохого с ним не приключилось.

— Очень важно, чтобы автор работал с издателем. Когда я рисовал «Пьеро», я написал синопсис и историю целиком, сделал еще и раскадровку. Моя история заканчивалась во время аварии, в госпитале, кода «Пьеро» лежал с перевязанной ногой. Я показал книгу издателю, тот ее прочитал и сказал: «Хорошо, я напечатаю эту новеллу, но она еще незавершена». Я возмутился, как это не закончена?! Я же автор и я ее сделал. Я взял материалы и пошел домой. Но подумав, нарисовал ту концовку, которая сейчас напечатана — мой брат пошел в искусство, а я стал бухгалтером. Собственно, вот пример влияния, издатель каким-то странным образом почувствовал, что сюжет незавершен.

Иллюстрация предоставлена ИД «Бумкнига»

— Вы все время говорите о том, что очень любите брата, что он — это как будто бы вы. Но даже в тексте ощущается элемент соперничества...

— Когда мы были маленькими детьми, было очень тяжело. Мы спали в одной кровати до 14 лет, как сиамские близнецы. Но как таковой конкуренции не было. Пьеро всегда рисовал по-другому, как настоящий Мебиус: аккуратно, чистые линии, даже лучше чем чистые линии. А я рисовал иначе. Для меня Пьеро — лучший художник в мире. А я для — Пьеро, хотя наши стили абсолютно различны. Пьеро стал промышленным дизайнером, он придумывает формы для «Мерседеса». А я ненавижу технику. Больше люблю природу, деревья, а Пьеро — объекты.

— Помогла ли эта книга примериться с тяжелыми моментами вашего детства?

— Нет, не помогла. Вообще нас в семье было четверо: я, сестра и два брата, один брат (не Пьеро) умер. Остальным книга понравилась.

Все детство Пьеро болел, он простудился очень сильно и не мог выходить на улицу, поэтому меня оставили с ним дома, и нам нечего было делать, кроме как рисовать, рисовать, рисовать, у нас не было ни телевизора, ни компьютера, только листы бумаги. И мы рисовали, когда нам было 4, 5, 6 лет... И в итоге научились рисовать по-настоящему хорошо, поэтому уже в школе, когда все видели наши рисунки, то удивлялись, спрашивали нас: «О, где же вы так выучились рисовать?» И не верили, что дома от нечего делать. Но почему я сделал книгу «Пьеро»? Когда я начал рисовать комиксы, денег я особо не зарабатывал, и чтобы хоть как-то прокормиться, часто ходил в школу, давать мастер-классы. И маленькие дети постоянно меня спрашивали: «Месье, месье, как вы научились рисовать?». И я опять рассказывал про Пьеро. Они говорили: «О-о-о!». И смотрели на меня счастливо. Им очень нравилась эта история про то, как два маленьких мальчика, два брата, вместе рисовали. И дети начинали мечтать. Тогда я подумал, возможно, если я сделаю эту книгу, она понравится не только детям, но и взрослым.

Иллюстрация предоставлена ИД «Бумкнига»

— У вас очень интересная манера повествования, вы не пересказываете события. Книга состоит из намеков, фраз, полуфраз, полутонов. Как была избрана манера повествования?

— Я не знаю, как ты работаешь, когда пишешь. Я не выбираю манеру письма, а только — технику. Иногда хожу по городу, деревне с блокнотом, иду, иду, останавливаюсь и записываю какие-то мысли. А когда я делаю книгу, то пишу очень много, как романист. В течение месяца, двух, трех, я задаю себе вопросы, и, спустя страницы, когда материала очень много, как в кино, берусь за монтаж, раздвигаю кадры, выбираю самое важное для меня. А после книга начинает двигаться сама, и тогда появляются вещи, которых изначально не было в тексте, например, новые воспоминания. И часто совсем не те, о которых я писал в блокноте. Но все эти этапы для меня важны.

— Несмотря на то что на страницах вашей книги появляются имена только Рембо и Пабло Неруды, ваш графический роман невероятно лиричен и, скорее, похож на сборник маленьких стихотворений. И все-таки, кто еще, кроме упомянутых поэтов, повлиял на вас?

— Я люблю поэзию. Читаю очень много стихов. Но у меня нет какого-то определенного интереса. Однако я понимаю, как работает поэзия. Например, если я хочу рассказать о том, что происходит сейчас, то напишу, что сидишь ты и два переводчика, мы в холле московской гостиницы, мужчина строит елку, вчера я давал мастер-класс, но сейчас пойду в музей. А еще есть определенная атмосфера и сложности нашего общения, которое трудно переводить. Нас четверо и мы единое целое со всем, что происходит. Однако если я захочу рассказать это языком комикса на одной странице, то должен буду рассказать обо всем. Но у меня не хватит слов и одной страницы мне тоже будет недостаточно. Нужно найти какой-то способ выражения, например, поэтический. Поэзия — это когда ты не можешь описать происходящее обычными словами из словаря. Надо очень постараться и что-то придумать. Наверное, поэтому профессоров поэзии не существует. Вот и я должен найти возможность рассказать. Я делаю это довольно быстро, но сложно. И вот рисую: Алена, а в голове у нее — «Пьеро», который существует и не существует. И, возможно, Алена думает о своем детстве, которого я не знаю, так как не могу знать твоей жизни, твоей любви, но из твоих вопросов я слышу что-то личное, что-то из воспоминаний. И, вероятно, мне нужно будет нарисовать еще много-много лиц, которые, я чувствуют, стоят за твоими вопросами. И вот Дима — издатель, он делает книги, а Даша рисует интересные вещи и переводит. И все это наше общение вчетвером... Но то, что вы видите — не мое лицо, это не я, а совершенно другой человек, и это я тоже должен поймать. Еще необходимо будет нарисовать твой диктофон, и то, как все мы туда проникаем... И в конце добавить несколько слов. Например, о том, что я думаю о своей любимой, которая сейчас в Бельгии. Но и это еще не все. Я должен буду долго работать над рисунком и текстом, и только тогда получится поэзия. Видишь? Это все и есть работа поэзии. Весь тот труд, который происходит в процессе создания, он прекрасен. В твоей профессии есть что-то похожее (в том, как ты будешь работать над интервью, редактировать и вычленять нужное для себя). И несмотря на то что я не понимаю, во что выльется наша беседа, мне очень нравится, что твоя работа тоже связана с чем-то очень персональным, с тем, что ты слушаешь личные истории, а потом переделываешь их в свою.

Иллюстрация предоставлена ИД «Бумкнига»


— Я заслушалась и забыла спросить про инопланетянина...

— Нет, нет (смеется), про инопланетян я все придумал, ничего такого не было...

— Нет, вопрос не в этом. Возможно, мне показалось, но в финале романа Пьеро видится тем загадочным человеком, который пришел непонятно откуда-то (примерно как инопланетянин) и изменил вашу жизнь.

— Да, ты права. Пьеро для меня — это волшебство, но и я — для Пьеро тоже. Это действительно так. Как и все дети, я по ночам придумывал истории, а потом засыпал. Я часто размышлял о том, что марсиане могут прийти на Землю и остаться жить среди нас. Видимо, мои фантазии смешались с реальностью. И Пьеро превратился в необычного человека не из этого мира...

— И последний вопрос. А кто еще был таким же инопланетянином, повлиявшим на вас?

— Женщины, мои любови....

Другие материалы автора

Алена Бондарева

​Санна Хукканен: Комикс меняет мир

Алена Бондарева

​Удобный Даня: Честные комиксы важнее

Алена Бондарева

​Том Голд. Я не рисую идеальные комиксы

Алена Бондарева

​Фредерик Пажак: «Детских рисунков Ван Гога нет»