18+
30.11.2017 Тексты / Рецензии

​До свидания, девочки!

Текст: Сергей Морозов

Обложка: предоставлена ИД «Фантом Пресс»

О расчеловечивании и трагедии любви в «Девочках» Эммы Клайн рассказывает литературный критик Сергей Морозов.

Клайн Э. Девочки/ Пер. с англ. А. Завозовой. — М.: Фантом Пресс, 2017. — 384 с.

Эви заглянула в бездну. Привет, тьма!

Собственно, к этому можно свести все содержание «Девочек» Эммы Клайн. Главная героиня оказалась на краю и захотела, перед тем как сорваться вниз, взлететь хоть на мгновение. Падение — это ведь тоже своего рода полет. Удержалась. Но желание осталось. Потому что бездна всегда с тобой.

Роман Клайн, несмотря на кажущуюся простоту и понятность, можно прочитать по-разному.

Остановиться, к примеру, на внешнем, будоражащем, обеспечившем хорошие продажи — старая добрая секта, «секс без перерыва», кровавая бойня на закусь. Немного истории в духе глянцевого журнала про маньяков для наших дорогих читательниц. Гламурный хоррор.

Увидеть в «Девочках» антисектантскую методичку в прозе. Не просто книжка — чтение с увлечением, социально-ответственная проза. «Родители, будьте бдительны!», или «Если бы мне эта книга попалась в четырнадцать лет!». Вранье, ничего бы такого не случилось. В четырнадцать читали бы взахлеб про ночь любви у Митча, пролистывая предупреждающие знаки в тексте и редкие поучения.

Или вот еще, как можно все это воспринять — несколько недель из жизни женщины. «Девочки» — апелляция к попранному женскому «Я». Они ждали любви, были открыты миру, а получили какую-то фигню, унизительное положение имени прилагательного — к дому, боссу, очередному гуру, кухне, стиральной машине, к детям. Надо бы заплакать в этом месте. Не получится. Потому что образ сорванного и увядшего бутона упрощает реальную картину. Есть в нем элемент манипуляции, надувательства. Сильный берет власть честно и открыто, слабый давит на совесть и жалость. В самом романе не все так просто: «Во всех книгах писали, что мужчины втянули в это дело девочек. Это было не так, не совсем так».

Любовь девочек не так чиста, как кажется

Девочки, может, и страдают. Но они получают то, что хотят. Будь иначе, разве «мужской мир» продержался бы так долго? Вот и в «Девочках» жизнь с Расселлом, главой коммуны, весьма похожей на печально знаменитую группу Чарльза Мэнсона, совсем не тяжела. Она просто другая. Как и везде: есть плюсы, есть минусы. Он дает им свободу, они перелагают на него всю ответственность. Не думай, люби.

Любовь девочек не так чиста, как кажется: «Я только потом все это пойму — пойму, какой безличной, какой липкой была наша любовь, метавшаяся по вселенной в поисках организма-хозяина, который воплотил бы в себе все наши желания». Никакой романтики. Не надо придумывать. Все просто: паразит ищет хозяина. Любовь — симбиоз, в котором оба уже не могут друг без друга. Так и в романе: девочки верят в то, что Расселл — лучший, а он вынужден поддерживать свой авторитет. Вопрос «кто открыл огонь?» не имеет значения.

«А может быть у них там первая любовь?». Историю Эви нетрудно рассмотреть и под таким углом. Повесть о настоящем чувстве в антураже хиповых шестидесятых. В модном однополом соусе, со всей атрибутикой — смутное влечение, трогательность, застенчивость, жертвенность. Эви и Сюзанна.

Но, это все верхние слои. Есть и глубже. Самопознание, обнаружение темной стороны свободы, сладкой и притягательной. Очерк общественных нравов и социальных перспектив.

Некоторые пишут, что «Девочки» — роман взросления. Сомнительно. Эви не становится опытнее и искушеннее. С годами с нее слетает подростковое возбуждение. Но по сути она не меняется. Остается никем, поседевшим испуганным тинейджером. Дрожащая тварь, с сознанием, что право она все-таки имеет. Коммуна, состоящая из одного человека.

Обыкновенная история: заглянув в бездну, Эви обнаружила ее в себе. С этого вроде бы и должно было начаться взросление. Человек либо привыкает жить на краю, стараясь не глядеть вниз, либо, напротив, смотрит туда постоянно, закаляя в себе стойкость и мужество. Эви же просто отошла. Она так и не привыкла.

Секта Расселла, в которую она попадает, была концентрированным выражением ее подростковых потребностей. Чего хотела Эви? Секса? Она его получила. Статуса? Она его приобрела: «На меня наклеили опрятный ярлычок „Девочка“, мне определили цену». Конец исканиям, она нашла свое место в мировом хороводе. Друзей? Да, пожалуйста, бери сколько хочешь. Не забудь про бонус! Ощущение востребованности, значимости, взрослости, коллективной исключительности. Выше остальных, но не одна, со мной есть другие.

Одиночка, герой приподнят над толпой. Но с кем ему разделить свое господство? Секта дает чувство локтя и тем самым усиливает веру в то, что вы превыше всего. Говорить о пребывании в секте исключительно в логике подчинения — большое упрощение. Секта дарит ощущение власти даже самым заурядным своим членам.

При этом она дает больше, чем жизнь рядового члена общества, — непосредственность отношений с другими людьми, а значит и большую осязаемость власти, имеющейся в твоем распоряжении. Все это взамен невидимого, но постоянного удушающего социального давления. Очевидность социальных связей, их простота, откровенность, нагота, эротизм — вот что притягивает. Отсюда один шаг до «свободы» сексуальных отношений — классики всех сект. Сексуальное как отправной пункт социального. Секс — наглядная, начальная форма любви, отправная точка привязанности, взаимной нужды, всякого общества и общения.

Мимоходом брошенное замечание Эви уже в конце романа, о том, что школьная жизнь мало чем отличается от жизни в коммуне Расселла, содержит немало справедливого. Это интересное наблюдение, в какой-то степени объясняющее устойчивость такого феномена, как секта.

...спекуляции на сексе, семье, раскрепощении, личности продолжаются

Все так и есть. На первый взгляд, общество — та же секта. Основание его также имеет эротическую природу. «Семья — ячейка общества», общество — расширенная семья (Гегель и Маркс), «все это секс протухший» (Оруэлл). Общество построено на сублимированных страстях, на обузданной энергии Эроса (Фрейд).

Так называемое обычное общество предполагает отчуждение свобод (на самом деле, произвола), «я хочу» в пользу прав, «это можно». В секте происходит обратное. Ее члены жертвуют правами, выбирая «я хочу». Право — категория разума, произвол лежит в сфере эмоций. За «можно» стоит громадье социальных институтов с их нормами, традициями и ценностями, в «можно» желание приобретает для индивида отчужденный характер. Кажется, будто Старший Брат смотрит за тобой, он диктует тебе правила. А в «простых» отношениях, которые присущи коммуне, ты возвращаешь себе самостоятельность. «Мы, сообщил нам Расселл, строим новое общество. Без расизма, без неравноправия, без иерархий. Мы служим глубочайшей любви... И мы играли друг с другом, будто собаки, кувыркались, кусались и задыхались от солнечного зноя».

В этих трех предложениях — суть всякой асоциальной идеологии, от которой поначалу отталкивается любая секта, и на которую слетаются, как мухи, ее многочисленные сторонники. Глубочайшая собачья любовь, расчеловечивание. Индивида все время тянет в стадо. Он полагает, что только там становится личностью. Думает, что здесь и есть настоящая любовь, хотя она — продукт общественной, человеческой, а не стадной жизни. Абсурд очевиден.

Тем не менее, спекуляции на сексе, семье, раскрепощении, личности продолжаются. Более того, они обретают глобальный характер.

Переломное значение лета любви, атрибутом которого стали многочисленные коммуны, возможно, состояло в том, что оно открыло новые перспективы тотального контроля и манипуляции массами. Оказалось, что систему власти, доминирования намного проще построить на идеологии вседозволенности, на отсутствии четких норм, имеющих абстрактно-теоретический, а потому малопонятный для обывателя характер. Принуждение к добру и порядку — методология менее действенная в сравнении с управлением посредством эмоционального позитива. Общество начало обретать черты секты. О любви только и разговоров... Стиль поведения, свойственный ранее членам коммун, постепенно становится естественным, приемлемым, почти обязательным.

В отсутствие правил и запретов лучше всего работает эмоциональная удавка. Она держит сильнее всего. Запрет на запрет — самый эффективный инструмент для манипуляций. Секта Расселла построена на сплошном позитиве — обете бездумной всеобщей любви. Отсутствие стеснений, эмоциональное раскрепощение, воля к власти — вот что влечет туда девочек. Там ты — настоящий, без всей этой мишуры, без надстроек в виде статусов и нравственных обязательств.

Без бездны, без тьмы в своей душе ты неполный

Наконец, здесь никто не стесняется своей темной стороны. Правда бесстыдства предпочтительнее формальных приличий, которым манипулируют, запутавшиеся в своих желаниях, обычные люди.

Без бездны, без тьмы в своей душе ты неполный. Неудивительно, что в Эви проявляется нечто высокомерное. «Я думала о Конни с безмятежной снисходительностью — правда, она ведь милая девочка. Я даже мать с отцом великодушно записала в страдальцев, жертв трагического, непонятного недуга». Я знаю то, что вы сами о себе не знаете, в чем вы все стыдитесь признаться: мы — бездна, мы — тьма.

В секте все проще, отчетливее, объемнее. Последние и вправду становятся первыми. Моментальная демократия. Для этого не надо ни долгих лет учебы, ни нравственного авторитета. Только сила и решимость, нож и пистолет. Стриптизерша (не человек, а так, живой муляж половых признаков) решает судьбы жизни и смерти. Сильному власть скучна, это приевшееся блюдо. Для самого слабого момент триумфа — острейшее из наслаждений.

Ребята, вы такие замшелые. Такие скучные. Запутались в моральных и кредитных обязательствах, в браках и разводах. Приходите, сбросьте с себя хлам, возложенный на вас цивилизацией. Будьте сами собой. Расслабьтесь, любите, веселитесь.

Правда, веселье кончается кровью. «Бей свинью! Глотку режь! Выпусти кровь!»

Сектантский социальный прогресс — что-то из области фантастики. Секта — всегда обращена в прошлое. Золотой век человеческого стада — выдумка. Хотя бы потому, что в стаде нет личностей.

Увы, люди любят прошлое больше будущего, фантазии больше правды. Они любят тьму, они обожают падение. Путь вниз всегда легче, стремительнее, от него захватывает дух.

Но, хочет того человек или нет, новое восхождение неизбежно. Всеобщую любовь обязательно сменит социальный конфликт. Простое начнет усложняться, единое дифференцироваться. Такова объективная логика социальной жизни. Она начинается с крови, а заканчивается Евангелием, правами человека, медицинской страховкой, социальными гарантиями и, естественно, обязательствами.

Тоскливая одинокая жизнь в большом обществе в какой-то степени неизбежна. Одиночество — плата за самостоятельность и безопасность, за прогресс. И если есть желание его преодолеть — секта не лучшее решение вопроса. Равно как и желание пятиться от края, оставаться наблюдателем.

Безумный холодный мир сделал тебе огромный подарок: ты не обязан любить всех, да и вообще любить не обязан. Любовь свободна, а потому трудна, редка, обременительна. Для любви достаточно найти кого-то одного. Того, с кем ты перестанешь быть «девочкой» и, наконец, станешь Эви.

Другие материалы автора

Сергей Морозов

​Человек с топором

Сергей Морозов

​Бестселлер по заявкам

Сергей Морозов

​Брехт/ Беньямин: История еще одной дружбы

Сергей Морозов

​Прощай, Америка?