18+
01.08.2017 Тексты / Рецензии

​Зеркало для антрополога

Текст: Сергей Морозов

Фотография предоставлена издательством «Э»

Литературный критик Сергей Морозов об антропологических изысканиях в романе Деборы Леви «Горячее молоко».

Леви Д. Горячее молоко. / Пер. с англ Е. Петровой — М.: Издательство «Э», 2017. — 288 с.

Девушка. Пляж. Больная мать. Клиника. Что дальше?

Еще со времен «Волшебной горы» Томаса Манна известно, что курортно-санаторная атмосфера располагает к обсуждению проблематики самого абстрактного характера. Делать-то больше нечего — лечиться и разговаривать. Но если горы подталкивают к беседам философским, то пляж провоцирует на антропологические изыскания.

Это не единственное отличие. Классика философского романа приучила читателей к форме, воспроизводящей платоновские диалоги. Сформулировали вопрос. Потом поспорили, обсудили. Слово за слово, страница за страницей, тезис, антитезис, синтез — так движется роман идей. «Горячее молоко» написано драматургом, так и просится на сцену для постановки, но основа романа все же аристотелевская, монографическая. Вместо диалога — описание, вместо поэзии — наука. Однако как ни стремится мышление дать непротиворечивое, подчиненное правилам формальной логики представление о мире, ничего не получается. Имя главной героини (София) символично, оно прямо указывает на несостоятельность рационалистической традиции. Роман Леви рассказывает о капитуляции разума перед современностью.

За историей о том, как София поехала с приболевшей мамой Розой на лечение в Испанию скрывается серьезная проблематика.

София — антрополог. «Горячее молоко» — своеобразный отчет о проведенном полевом исследовании. Объект изучения — современное общество. Предмет — она сама. В таком подходе нет ничего необычного. Маргарет Мид, имя которой мелькает на страницах романа, склонялась порой к мысли о том, что антропология есть не что иное, как попытка индивидуального самопознания и самоопределения. Люди — это зеркало, в которое смотрится антрополог.

Но если уж текст имеет под собой откровенно научную основу, в самый раз спросить: каковы результаты исследования?

Реальность остается загадочной, испещренной знаками и символами, не имеющими однозначной интерпретации

С художественной точки зрения, книга Леви нетривиальна. Изрядно затасканную (но все еще востребованную читателем) историю взросления, самоидентификации, напряженных отношений с властной матерью, она трансформирует в развернутое культурно-антропологическое описание общества.

Но, как уже было сказано, итог проведенной работы обескураживает. Достижение позитивного результата на практике (София преодолевает первоначальную закрепощенность) сопровождается теоретическим фиаско. Реальность остается загадочной, испещренной знаками и символами, не имеющими однозначной интерпретации.

Неудовлетворительный итог отчасти можно было предугадать. София с самого начала совершает фатальную ошибку. Установки классической культурной антропологии, предпочитающей изучение примитивных обществ, не годятся при рассмотрении сложной развитой культуры. Они предполагают целостность культурной традиции, рациональную согласованность социальных норм. Но в реальной жизни все иначе: форма слабо связана с содержанием, внешнее с внутренним. Современная культура не обладает единством, в ней отсутствует иерархия и четкая зависимость между явлениями. Связь между знаком и означаемым произвольна. Проблематичность того способа интерпретации действительности, к которому прибегает София заключается не в том, что он вообще лишен адекватности, а в том, что он то работает, то нет.

Мужские сандалии не обязательно указывают на то, что их обладатель — мужчина. В то же время сандалии много говорят о характере сексуальности подруги Софии Ингрид, предпочитающей их другой обуви.

Понять специфику романа Деборы Леви лучше всего помогает эпизод с надписью, которую Ингрид вышивает на топе Софии. Что там написано? Понять невозможно. Каждая интерпретация ситуативно обусловлена, зависит от наблюдателя и его состояния. Неясность возникает благодаря героине, в глазах которой «возлюбленная» (beloved) трансформируется в «обезглавленную» (beheaded). Туману подбавляет переводчик, отходящий от буквализма, и вбрасывающий другую пару слов: «обесславленная» — «обезглавленная». И то, и другое соответствует в данном случае духу романа, ощущению неопределенности, многозначности окружающей нас реальности. Исходный вариант beloved — beheaded позволяет сделать акцент на личных взаимоотношениях двух девушек, отражении их внутренней динамики, или на самоощущении Софии. Он же дает пространство для психологических изысканий в фрейдистском духе, позволяющих поразмыслить над тем, как травма, которую Ингрид нанесла в детстве своей сестре трансформировалась в ее интерес к женщинам.

А можно пойти путем русского переводчика, переиначившего исходное слово и включившего таким образом данный эпизод в культурно-антропологический контекст романа. «Обесславленными» называла Маргарет Мид тех антропологов, которые будучи вооружены теорией и методологией, не могли, тем не менее, наладить контакт с изучаемой культурой, и, в силу существующих различий, подвергались со стороны ее представителей остракизму и дискриминации.

Мифологическая трактовка также уместна. Правда, акцент в данном случае следует сделать не на первом слове, а на втором. Слово «обезглавленная» возникает в тексте после того, как Ингрид убивает на глазах Софии змею, и порождает сложный ассоциативный ряд: София — это Медуза Горгона, взглядом ученого-антрополога, заставляющая замереть живую жизнь, действие Ингрид — символический акт, в котором она демонстрирует победу над мертвящим рациональным восприятие действительности.

Неопределенность порождает любопытство, подталкивает к познанию и взаимодействию с окружающим миром

Впрочем, возможна и чисто бытовая интерпретация, широко известная и более ходовая — София теряет от любви голову.

Уже по тому, что незначительный эпизод вызывает такое обилие прочтений, можно понять, что содержание «Горячего молока» оказывается значительнее лежащей на поверхности истории. Следуя за сюжетом, читатель скользит над безднами смысла. Включится он в предлагаемую не столько автором, сколько самой жизнью игру или нет — вопрос его готовности и эрудиции. Образуемые по ходу течения сюжета символические, метафорические, аллегорические ряды почти бесконечны.

Сложные взаимоотношения Софии с больной матерью можно, к примеру, интерпретировать не только в рамках эмоциональной зависимости. Перед нами столкновение консервативной традиции, попытки «остановить мгновение» посредством ритуала лечения, со стремлением Софии к самостоятельности, к продолжению научной карьеры, то есть с мечтой, а значит перспективой. Прошлое противостоит будущему. Кто победит?

Семья Софии вообще дает богатую почву для разного рода истолкований. Кристос — Роза — София. Крест и Роза, отсылка к розенкрейцеровской символике достаточно очевидна. В то же время триаду из имен родителей и дочери можно рассматривать как обобщенную формулу европейской цивилизации. Христианская вера, английский практицизм дает в итоге современную рациональность. Кризис последней очевиден. А тот факт, что отец Софии Кристос давно ушел из семьи, позволяет увидеть в этом знаменитую метафору богооставленности человечества. Теперь оно существует само по себе. Пытается лечиться, превратив данный процесс в самоцель, в нечто, не требующее достижения результата (Роза). Мучительно старается понять себя, освободиться от рабской зависимости от прошлого, бросить его на произвол судьбы (София).

Является ли такая трактовка верной, адекватной, окончательной? Вся книга Леви говорит, что однозначного ответа быть не может. В определенной степени подходит любой: нет, да, вполне вероятно, как хотите, так и считайте. Но это не повод для того, чтобы расстраиваться. Загадочность — это прекрасно. Неопределенность порождает любопытство, подталкивает к познанию и взаимодействию с окружающим миром.

Мы прошли большой путь от дикарей, к которым так любили ездить антропологи. Богатство содержания современной культуры превосходит всякое воображение, а наша свобода в обращении с ней не имеет границ. Нужно лишь принять мир в его завораживающей сложности, удивиться ему, восхититься им и решиться выбрать свою дорогу. Похоже, в этом основной посыл книги.

Другие материалы автора

Сергей Морозов

​Когда поет ямайский хор

Сергей Морозов

​Брехт/ Беньямин: История еще одной дружбы

Сергей Морозов

​Несостоявшийся шедевр

Сергей Морозов

​Повесть о двух домах