Живое и неживое
Текст: Владимир Березин
Фотография: из архива автора
Писатель-пешеход Владимир Березин о таинственном механизме.
Однажды Петрушевский сломал свои часы и послал за Пушкиным. Пушкин пришёл, осмотрел часы Петрушевского и положил их обратно на стол. «Что скажешь, брат Пушкин?» — спросил Петрушевский. «Стоп машина», — сказал Пушкин.
Даниил Хармс
Я застал время, когда люди носили часы не на руке, а на животе. Это была, разумеется, уходящая натура — крепкие старики, те, кто мог позволить себе прежние привычки. Ну и сохранить часы, не променяв их на хлеб или ботинки. Потом я, правда, понял, что это могут быть те люди, что как раз пожертвовали лишними ботинками. А может, старикам, что не отказались от жилеток, было приятнее совать что-то в карман-пистончик. Мне и самому достались такие часы в наследство.
Тут я вспомнил, что нужно предупредить читателя, потому что разговор о жизни и смерти обычно связан с какими-то неприятными открытиями, а физиологичность всегда некрасива — в отличие от часового механизма. И всё же: разновидностей часов в моём детстве было несколько — даже среди карманных. Бывали и такие, что служили чем-то вроде портмоне. Под первой крышкой тебя ожидал циферблат, а под задней — фотография красотки, неловко раскрашенная акварелью. Видел я и часы, где покоился локон — память не то о возлюбленной, не то о ребёнке. (Хранение волос меня всегда немного нервировало). Когда у стариков в кармане оказывались часы «с репетицией» и внезапно начинали играть как Спасская башня — «коль славен наш народ в Сионе», оборачивалось полтрамвая. Если сейчас у половины трамвая загомонят-запиликают мобильные телефоны — вторая половина точно не обратит внимания. От своих экранов не оторвётся.
Но потом я и сам стал таскать часы на запястье — сперва наградные, своего деда, что потом украли при починке. Затем — тяжёлые командирские, сделанные в Чистополе, а лет двадцать как не ношу часов вовсе.
Отсчёт минут, сосредоточившись внутри телефона, снова вернул человека в эпоху карманного времени.
Но так или иначе, у меня сохранилось впечатление, что наручные часы носят люди стремительные, пребывающие в контакте с опасностью (иногда они таскают браслет на правой руке, и я думаю про себя: вот он, артиллерист, на минуту снявший форму. Только что, всё утро, он кричал в трубку полевого телефона: «Вызываю огонь на себя! Квадрат 36-80!», держа её левой рукой. А на запястье правой, что занесла двухцветный карандаш над полевой картой, тикает механизм, отсчитывающий скупые, как глоток, мгновения.
А вот человек с карманными часами — нетороплив и вальяжен. Часто он упитан, и чтобы достать часы, ему нужно встать или откинуться. Он не торопится, время у него в кармане, на цепочке. Не убежит, не скроется.
Часы — одна из самых мистических литературных деталей. В кино они мощныt механизмs саспенса. Вообще, о них можно говорить бесконечно, так что я о другом: часы — механизм, делающий человека немного андроидом. Сейчас-то в человеке уже много искусственных частей: от хрусталиков в глазах до кардиостимуляторов, суставов и костей. А во времена моего детства единственным механизмом на теле были часы.
Они были вещью более долговечной, чем человеческое тело. Поэтому неудивительно, что они, не миновав отца, переходили от деда к внуку. Если, конечно, не погибали какой-нибудь насильственной смертью. Иногда вместе с владельцем, и усталый милицейский майор говорил своему неопытному товарищу: «Время убийства можно определить по разбитым часам: полшестого».
Мебель в ту пору была вечна, как коробочка с содой в буфете. Но часы, в отличие от сервантов и столов, были живые. Они шли — торопились и отставали.
Это был неживой предмет на живом теле. Но если тело становилось мёртвым, часы ещё могли жить. Техника шагнула вперёд и механизмы стали крепче.
Недавно Дмитрий Быков в передаче «Один» на «Эхо Москвы» говорил: «Вспомните у Фурманова в одном рассказе, где летчик успел поседеть за две минуты аварии: расколотый череп и эта седина как знание, как принадлежность к другому миру. Помню до сих пор последнюю фразу: „Странно было, что часы всё ещё тикали на мёртвой руке“. Чего, кстати, тоже не бывает. Потому что авария, часы-то уж, наверное, разбились бы». Рассказ Фурманова, написанный в 1923 году, называется «Лётчик Тихон Жаров» и кончается так: «Аппарат упал на берегу тихоструйной Валки, шаркнув по вершинам соседних берёз. Неприятельский аппарат унесло куда-то далеко за реку. Когда товарищи подскакали к берегу и извлекли из-под обломков Тихона с Крючковым, первое, что бросилось всем в глаза, — это бледное, чудом сохранившееся лицо Крючкова: неприятельская пуля пробила ему сердце, грудь была пробита в трех местах. Когда они мчались с Тихоном стремительно вниз — уже бездыханным трупом застыл в те мгновенья Крючков и не пережил ужаса, который белым серебром обелил кудрявые чёрные волосы его товарища.
Живые часы на мёртвой руке
Тихон навзничь, весь облитый кровью, лежал под обломками своего испытанного, но усталого друга. Череп раскололся на две части, и оттуда, словно из гнойной раны, сочились и стекали длинные скользкие полоски окровавленного мозга... Слиплись и промокли его прекрасные чёрные волосы, они блестели теперь серебром нечеловеческого ужаса, разбросались на две половинки, и отдельные длинные волоски над расколотым черепом тянулись друг к другу, словно тоскуя и жалуясь, что их разлучили...
Теперь на зелёной поляне, близко от берега тихоструйной Валки, стоят одиноко, безмолвно три холмика: три дорогие могилы» * — Фурманов Дм. Лётчик Тихон Жаров // Фурманов Дм. Собрание сочинений в 3 т. Т. 3: Повести, рассказы, очерки, литературно-критические статьи, рецензии. – М.: Гос. изд-во художественной лит-ры, 1960. С. 81. .
Никаких часов там нет, хотя действительно много физиологических подробностей, свойственных тому беспощадному времени. Желающие могут сделать какие-нибудь полезные выводы об эстетике пролетарской литературы и таланте самого Фурманова, а я лучше расскажу по механизм времени. Живые часы на мёртвой руке есть в романе Александра Бахвалова * — Бахвалов Александр Александрович (Мистакиди) — советский писатель. Родился в 1926 году в Крыму. Удивительно не то, что крымский грек служил механиком на военном аэродроме, а то, что мало-мальски приличной биографической справки об этом интересном человеке нет, даты жизни предположительны, всё зыбко и косвенно. А уж он-то энциклопедическую статью заслужил, и, конечно, будучи близок к советским авиаконструкторам, заполнил множество справок и формуляров. Роман «Нежность к ревущему зверю» — самое известное его произведение, в 1982 году превратившееся в трёхсерийный телевизионный фильм с песнями Визбора и хорошими актёрами, но не ставший от этого лучше книги. «Нежность к ревущему зверю» (1972) о лётчиках-испытателях. Кончается он авиакатастрофой, главный герой гибнет, и «распухшая кисть руки Лютрова по запястье вмёрзла в лёд, а часы на чёрном ремешке всё шли и шли, без счёта отсекая секунды, будто знали, что их бесконечно много у времени.
На рассвете его отыскала собака местного егеря — старая чёрная лайка с белым пятном на груди.
Она стояла на задних лапах, скользила передними по стёклам полузатопленной кабины и то неистово выла, то принималась лаять, запрокидывая печальную заиндевевшую морду.
На лай, как на зов, бежал Извольский, оставшийся ночевать у костра вместе с поисковой бригадой.
Он бежал, задыхаясь, проваливаясь на неокрепшей под глубоким снегом ледяной кромке, падал, нелепо взмахивая руками, поднимался и снова бежал...» * — Бахвалов А. Нежность к ревущему зверю: Зона испытаний. – М.: Современник, 1972.
Но самое интересное, что мотив вечности часов (каламбур невольный) есть и в другом хорошем русском рассказе, который написал Борис Житков. Там идёт речь о подводной лодке, которая легла на грунт и не может всплыть. Её наконец находят. «На миноносце закричали, когда увидали, как натянулся проволочный канат, задев за лодку. На берегу толпа с напряжением следила за работой миноносцев и радостно загудела, услышав крик. Канат вывернул лодку из её липкого гнезда, и она всплыла на поверхность. Спешно заработали мастеровые, раскупоривая этот железный склеп. Врачи бросились спасать: всё уже было приготовлено. Не привели в себя только троих, среди них и мичмана.
Странно было слышать, как часы всё тикали на мертвой руке» * — Житков Б. С. Под водой // Житков Б. С. Избранное: Морские истории. Рассказы о животных. Что бывало. – М.: Государственное издательство Детской Литературы Министерства Просвещения РСФСР,1957. С. 52. .
Потом этот же мотив использует Леонид Соболев в 1942 году, только всё у него выходит наоборот. Советский моряк конечно спасает весь экипаж подводной лодки, но в конце герой стыдливо докладывает командиру: «Часики ваши... Надо думать не починить... Стоят...» * — Соболев Л. Держись, старшина // Соболев Л. Собрание сочинений в 6 т. Т. 3. – М.: Художественная литература, 1972. С. 478. .
Нет, всё-таки что-то мистическое есть в механике времени. А мобильный телефон в воде живет недолго, чуть что — сдохнет, хрупок и быстро стареет.
Похож на человека. Не то, что настоящие часы.