18+
24.04.2019 Тексты / Рецензии

Свидетельства о незапамятном

Текст: Анатолий Рясов

Обложка предоставлена ИД «Новое издательство»

О памяти и забвении в книге Винфрида Георга Зебальда — писатель Анатолий Рясов.

Зебальд В.Г. Головокружения. / Пер. с нем. Е. Соколовой. М.: Новое издательство, 2019. — 234 с.

Герой первого романа Зебальда оставляет путевые заметки, блуждая по Германии, Австрии, Италии, но еще чаще он путешествует во времени, становясь соглядатаем перехода Наполеона через Альпы, поездки Кафки на озеро Гарда и еще множества событий, всем известных или наоборот — никому не знакомых.

У «Головокружений» (как и у всех текстов Зебальда) есть странная особенность. С одной стороны, они насыщены разнообразными свидетельствами — от многочисленных фотоизображений, бросающихся в глаза уже при перелистывании непрочитанных романов, до бесконечных, переходящих одна в другую историй, очерчивающих судьбы персонажей. Буквально каждое из этих свидетельств располагает к феноменологической интерпретации повествования. Перед нами выстраиваются факты, упрямо настаивающие на собственной принадлежности бытию. Каждый фотоснимок, словно улика, подшивается к многотомному делу, к бесконечной летописи, предопределяя связь этих текстов с историей, прошлым, памятью. Но эта стратегия лишь внешне напоминает поиски утраченного времени: свидетельства Зебальда имеют не так уж много общего с мифологемами Пруста, и такая же пропасть лежит между их манерами письма. Конечно, дело и в описываемых событиях. У Зебальда едва ли не каждое из них является своего рода шрамом. Предельно тихие тексты выплескивают невыразимый кошмар. Отсюда этот ошеломительный эффект его прозы (и в особенности — его эссе).

...к пониманию свидетельств Зебальда нас сможет немного приблизить концепт забвения

Однако у этих свидетельств есть и обратная сторона. Репродукции размыты — так, словно смотришь на них зрачком, затуманенным катарактой. Эти документы вполне можно назвать причастными не памяти, а забвенью. Каждое изображение как верный способ забыть то, что собирался вспомнить (нынешняя страсть к фотографированию — лучшее подтверждение этого закона). Один из героев романа «Головокружения», перебирая старые бумаги, «наткнулся на гравюру под названием „Prospetto d'Ivrea“ и вынужден был признаться себе, что картина лежащего в закатных лучах города из его якобы собственных воспоминаний представляет собой не что иное, как копию этой самой гравюры. Потому и не следует, советует Бейль, приобретать гравюры с хорошими видами на встреченное в пути». Рискованно переносить это наблюдение на все наследие Зебальда, но буквально каждое из его свидетельств обнаруживает тревожное раздвоение. Конечно же, это отражается в самом стиле речи, скрывая силуэт рассказчика за вытесняющими друг друга дублями: «сказала Вера, сказал Аустерлиц». Кто свидетельствует — Вера или Аустерлиц, пересказывающий слова Веры? Или кто-то другой? «Чем больше картинок из прошлого скапливается в голове, сказал я, тем менее вероятным мне представляется, что события прошлого в действительности могли разворачиваться именно так, и тогда в этих событиях ничто уже не кажется мне нормальным, наоборот, многое представляется забавным или смешным, а то, что не смешно, вызывает ужас».

Кажется, к пониманию свидетельств Зебальда нас сможет немного приблизить концепт забвения, в свое время развернутый в текстах Мориса Бланшо. Чтобы появился текст, воспоминания должны быть растеряны: литература черпает свои силы из глубин забвения. Письмо — это работа не с памятью, а с тем, что позабыто, — с гигантским котлованом, во много раз превышающим все вместе взятые мемуары. И, конечно же, письмо не в силах расколдовать забвенье памятью, оно занято чем-то другим. Однако цитатами, которые кажутся близкими к контекстам Зебальда, оказываются не известные фрагменты из «Пространства литературы», а комментарий Бланшо к своим ранним рассказам, добавленный спустя полвека после их написания. Эссе «Задним числом» было совсем недавно переведено на русский. Здесь мысль о забвении получила неожиданное развитие: «Необходимость свидетельствовать есть обязанность дать показания, которые могли бы дать, каждый в своей своеособости, только совершенно невозможные очевидцы — свидетели невозможного; некоторые выжили, но их выживание — уже не жизнь, а разрыв с живым утверждением <...> Забвение, несомненно, делает свое дело и способствует, чтобы дела шли и дальше. Но этому забвению, забвению события, в котором сгинули все возможности, отвечает слабеющая, лишенная воспоминаний память, тщетно домогаемая незапамятным».

Совершенно неясно, что в большей степени предопределяет все наши катастрофы — жажда забывать или страсть вспоминать. Но у Зебальда речь идет не о выборе между забвением и памятью (если огрубить — не о выборе между беллетристикой и документалистикой). Конечно, эти тексты не заняты и лишь перемешиванием воспоминаний и забытого. Возможно, пределом, к которому они стремятся, является территория, где память и забвение еще (или уже) не разделены. Область, которую Бланшо назвал «незапамятным». Призраки и руины Зебальда — это нечто прочно забытое, но при этом продолжающее настаивать на собственном бытии. Что-то угасающее, но не перестающее мерцать. Что-то, предшествующее истории. Незапамятного не помнят, в нем продолжают жить.

Другие материалы автора

Анатолий Рясов

​Биография Арто и ее двойник

Анатолий Рясов

​Нечего больше рассказывать?