Оттепель: история повседневности
Текст: Сергей Морозов
Обложка предоставлена премией «Просветитель»
Литературный критик Сергей Морозов о книге «Мужчина и женщина», которая поможет лучше понять 60-е, запечатленные в сериале «Таинственная страсть».
Лебина Н. Мужчина и женщина: тело, мода, культура. СССР — оттепель. — М.: Новое литературное обозрение, 2014. — 208 с.
Интерес к шестидесятым не ослабевает. В какой-то мере здесь сказывается общая тенденция постсоветского времени — в поисках новых идей смотреть назад в прошлое. Интерес к той эпохе мотивируется как отсутствием ощутимых достижений в современности, так и общей тусклостью, вялостью нынешней общественной жизни. Шестидесятые превращаются в яркий миф, нам раз за разом рисуют картины юности, беззаботности, романтизма.
Но гораздо интереснее знать, как все было на самом деле. Книга Наталии Лебиной «Мужчина и женщина: тело, мода, культура. СССР — оттепель», посвященная повседневной жизни советского человека, позволяет расширить свое представление о том времени. Это работа междисциплинарного характера, в которой исторический обзор переплетается с социально-антропологическими зарисовками, статистическими данными и материалами социологических исследований. Постоянное обращение к художественной литературе оттепельных лет, мемуарам оживляет книгу. Соседство официальных документов, выдержек из газетных статей, воспоминаний современников, художественных образов в определенной степени компенсирует отсутствие фотографий и иллюстраций. И все же лучше один раз увидеть, чем прочитать. Книга о моде, балах, интерьерах, одежде, косметике без фотографий, иллюстраций — это нонсенс.
Какие-то вещи, вроде обязательных объявлений в газетах о разводе, выглядят с высоты сегодняшнего дня возмутительно, другие, вроде знаменитой борьбы за ширину брюк, характер прически — курьезно
Партийные установки относительно нижнего белья и контрацепции, отношение к танцам и сексу, специфика советских свадеб и разводов, маленькие хитрости модников и модниц, идеологическое значение синтетических тканей — данные темы, вне всякого сомнения, привлекут любого читателя. Бюрократический абсурд и маленькие житейские трагедии советского образа жизни в равной степени находят свое отражение на страницах «Мужчины и женщины». Какие-то вещи, вроде обязательных объявлений в газетах о разводе, выглядят с высоты сегодняшнего дня возмутительно, другие, вроде знаменитой борьбы за ширину брюк, характер прически — курьезно.
В целом книга может быть воспринята как удачный обзор реалий того времени. К положительным моментам следует отнести и то, что автор не ограничивается рамками оттепели, встраивает эту эпоху в общую логику развития норм повседневной жизни советского общества, прибегает к сопоставительному анализу взглядов на вопросы моды, гигиены, этикетные нормы в различные периоды его развития.
И все же в процессе чтения книги не покидают сомнения в факте принадлежности «Мужчины и женщины» к научно-популярному жанру.
Есть ощущение, что она не была изначально ориентирована на широкую аудиторию, а представляет собой переделанный текст научной работы, со всеми присущими ей стандартными речевыми оборотами, обязательными ссылками и сносками, постоянными оглядками то на одного, то на другого исследователя. Тексту попытались придать привлекательный вид посредством игривых заголовков, заимствованных из советского кинематографа («Мы с вами где-то встречались», «Человек родился», «Марья-искусница»), расцветили цитатами из произведений Василия Аксенова и Всеволода Кочетова. Но лучше от этого не стало. Читать «Мужчину и женщину» легко, но заразительного вдохновенного повествования, присущего хорошей научно-популярной книге, ей не явно не хватает.
Живые шестидесятые сталкиваются с теоретическим новоязом
Есть также претензии с точки зрения научности изложения. Они связаны не столько с фактами, приводимыми в тексте, сколько с их интерпретацией. Язык теоретического описания, избранная сетка понятий, терминология, которой придерживается исследовательница, конфликтует с описываемой реальностью. Живые шестидесятые сталкиваются с теоретическим новоязом, проскальзывающим порой в изложении: «Попытки регламентировать танцевальные пристрастия можно рассматривать как практики дисциплинирования сексуального поведения», «на фоне деструкции тоталитарной системы в СССР происходило восстановление демократических начинаний 1920 годов, когда советский гендерный уклад был, несмотря на некоторую эпатажность, самым прогрессивным в мире». «Тоталитарная гендерная система» — все это звучит устрашающее и при этом мало что объясняет.
Книга Лебиной местами отличается тенденциозностью, политизированностью, и это заставляет сомневаться в ее научной объективности. Автор пишет в рамках довольно жесткой идеологической схемы, отмеченной обязательным набором штампов — «тоталитаризм», «десталинизация». Позиция «во всем виноваты коммунисты» — не слишком ли простое объяснение сложного процесса взаимодействия традиции и современности в советском обществе?
Признавая наличие патриархальных норм в программных партийных установках, Лебина видит в них лишь средство укрепления тоталитарных практик
Так, пренебрежение вопросами сексуального просвещения, контрацепции, отнесение их к области медицинского знания, о чем с возмущением пишет Лебина, можно рассматривать не только как свидетельство влияния марксистской идеологии, но и как отражение позитивистского мировоззрения, показатель общей неразвитости социально-гуманитарной сферы познания.
Признавая наличие патриархальных норм в программных партийных установках, Лебина видит в них лишь средство укрепления тоталитарных практик. Но подобное отношение к традиционалистскому набору ценностей (брак, семья, верность) в духе политической прагматики и манипулирования в большей степени свойственно современности. Объяснения такого рода существенно обедняют сложную картину взаимодействия различных укладов и традиций с идеологическими установками, культурными нормами и научными представлениями, характерными для того времени.
Также возникает вопрос относительно обоснованности претензий книги на полновесной охват жизни всех советских граждан. Использование воспоминаний Андрея Битова, Василия Аксенова, Юрия Нагибина, Анатолия Наймана, Иосифа Бродского, для придания наглядности тем или иным утверждениям, ограничивает обзор повседневной жизни рамками узкой общественной группы. Исследовать советскую жизнь по их книгам, это все равно, что воссоздавать современную эпоху по сериалам ТНТ, или прозе Снегирева и Геласимова. Некоторые общие черты жизненного уклада находят в них свое отражение. Но в результате читатель узнает в большей степени о жизни столичных жителей, чем о бытовых трудностях жителей Перми, Иркутска или Читы, не говоря уже о малых городах.
Ограниченность содержания книги рамками определенной страты заметна уже в самом начале, когда речь идет о ресторанах и кафе. Уделяя большое место рассказу о том, как меняются эти заведения в период оттепели, Лебина признает: в то время их предпочитали посещать лишь 3,6% населения. Как же обстояло дело с остальными? Увы, рассказ о советском общепите (столовые, кафетерии, пельменные, блинные), услугами которого пользовалось большинство населения, остался за пределами содержания.
Заглавие книги, таким образом, вводит читателя в заблуждение. Зафиксировав общие характерные черты советского быта, свойственные всем социальным слоям, Лебина однако в большей степени уделяет внимание жизни условного советского среднего класса, интеллигенции, рассказывает преимущественно о жителях больших городов.