Опыт спектакля на ином языке в России — всегда очень экзотическое, захватывающее переживание. Ты чувствуешь, как много вокруг другого. А так жил бы всю жизнь в своей Москве или Туле и не знал всего этого. Сам язык, на котором говорят на сцене, и на который реагируют зрители, череда мифов и образов, имена героев — все иное.

Но расскажу по порядку. Как-то Лена, подруга-театралка, рассказала о прекрасной постановке марийского Театра Кукол «Йÿд Орол» — «Ночной караул». Сама она марийка, гражданин мира, жила в разных странах. Те немецкие и французские постановки в Москве, в основном новаторские, на которые она меня приглашала, мне всегда очень нравились.

Да и не секрет, что у региональных театров ресурсов меньше, чем у столичных, оттого они часто традиционны и даже консервативны. Поэтому когда Лена неожиданно заговорила о прорыве местного спектакля, я сразу поняла, случай исключительный. И я должна это увидеть. Последней каплей стали ее слова: «Аня, ты же интересуешься финно-угорскими языками. А там все на двух языках!» Я купила билет на поезд — и поехала на спектакль, который дают всего 2 раза в месяц, хотя зал и рассчитан на 44 места.

Этот спектакль — история возвращения городского мальчика в родную деревню матери, где уже никто не живет, остались только заброшенные дома и духи — «ночной караул», охраняющие дома от нечаянного пожара. Спектакль про возвращение к корням, к родному языку и про поиск себя.

Итак, я оказалась в крошечном зале Театра Кукол города Йошкар-Ола. На стенах висят разбитые рамы деревянных окон, ржавые колеса от велосипеда, какая-то пыльная деревенская утварь. Все это оплетено, то ли рыболовной сетью, то ли паутиной. И темнота.

Первое, что тебя толкает в пространство спектакля — звуки. Это постукивание деревянных колотушек, которые создают тревогу и задают ритм. Затем удивленные маски — не то люди, не то призраки, которые по очереди появляются в разбитых окнах, висящих на стене. Существа эти словно бабушка с дедушкой, вечно ждущие, когда же внуки приедут к ним из города. Это духи — молодой и старый.

Главный герой — Алеша, Ольош по-марийски, его-то и ждут духи. Они читают амбарную книгу, перечисляя на марийском и русском: «совла» — ложка, «пöрт» — дом, «вÿдвара» — коромысло... Все есть, согласно записям, только Ольоша нет. Ольоша нет! И вот он появляется. В джинсах, в худи, потерянный, как я, когда приезжаю на дачу, где прошло мое детство. Как он попал сюда? Клубок волшебный завел? «Как я тут буду? — спрашивает и сам себе отвечает герой, — Буду никак».

Ольош — марийский мальчик, выросший в городе, как многие молодые люди, язык свой он уже не знает — где-то в пассиве остался, в детстве. Там, куда он уехал, все на русском говорят. «Русский сын марийской женщины» — так их тут называют. Духи дома — ты просто чувствуешь всеми фибрами, как они рады появлению живого человека в давно покинутой деревне. Радость их очень трепетная — в руках у духов белые перья, которые словно мотыльки дрожат и замирают.

Перед Ольошем появляются разные персонажи — и все они помнят его маленьким.

— В детстве ты меня боялся и говорил маме, что убьешь меня, если встретишь. От этого мое сердце оборвалось, — говорит Овда — ведьма из марийских сказок.— Скажи, что не боишься меня.

— Я больше не боюсь тебя, Овда. Ты... моя сказка! — отвечает Ольош. Он произносит это с такой нежностью и принятием, что меня пробивает на слезы. «Ты МОЯ сказка» — звучит как очень личное признание.

— Я твой пес. Ты уехал в город и даже не попрощался со мной. А я тебя ждал. Все время ждал. И сейчас жду... — говорит голос из-за сцены, куда уходит длинная, бесконечная металлическая цепь. И понятно, что никакого пса там уже нет, а голос принадлежит духу пса, который все еще живет в заброшенном доме.

Игра света, громкие вызывающие голоса, звуковой ряд — все это держит зрителя внутри спектакля, обволакивает, это ты Ольош и это ты вернулся.

— Пойдем, что ли, пройдемся по деревне?

— Ночью? По деревне?

— Ну да, не сидеть же в старом доме?

— Ну... пойдем!

И мальчик в сопровождении ночной стражи уходит. Я не знаю, дело в интонации главного героя или в том, что отозвалось во мне, но в этом его «ну, пойдем» — и радость, и любопытство, и нерешительность. Сердце замирает, и кажется, что я тоже сейчас пойду по знакомым с детства давно заросшим дорожкам, где каждый куст меня помнит... маленькой.

Погружение в собственные воспоминания незаметное и настолько глубокое, что я помню только черный зеркальный пол — поверхность ночного пруда, да какую-то женщину с коромыслом и спустившуюся над озером с потолка полку с деревянным макетом деревни — все в полутьме. И еще то, как мальчик с одним из духов играет на дождевых каплях, точно на гуслях. Помню другую женщину — то ли дух воды, то ли утопленница. Она поражает. Ее наряд не обычный марийский, красно-белый с монистами на лбу, а черное облегающее арабское платье, а монисты, как перчатки, покрывают руки и закрывают лицо, будто никаб. Ее танец на глади озера и мелодичный звон монет — словно журчание воды в ручье — что-то в нем есть восточное и магическое. Неслучайно марийцы издревле живут в окружении тюркских народов — татар и башкир.

В конце актеры раздали зрителям бумажные самолетики (такой был у Ольоша в детстве). Кто-то играл своим в такт движений артистов, кто-то просто растерянно рассматривал этот самолетик... В какой-то момент все стали кидать самолетики в центр озера. Я смотрела, как они летят. Слева сидел мужчина, он особенно растерянно, даже с обидой глядел на свой. «Пуф!» — что-то грузно плюхнулось перед нами. Даже не надо было поворачивать голову — это приземлился самолетик соседа. Он смог его запустить.

Включенность публики стала и для меня элементом катарсиса. Слезы лились под карантинную маску, делая ее прозрачной. Я благодарила темноту зала за то, что меня никто не видит. Веселые, вдруг освободившиеся от условностей зрители хлынули на зеркальный пол — они фотографировали полочку с макетом деревни. Полочку. С макетом. Какой-то. Деревни. Но фотографировали как символ. Ведь деревня могла быть и их, и моей. А стены с ржавыми колесами, разбитыми оконными рамами, забытой утварью, «как у нас была».

Я шла на спектакль, чтобы послушать марийскую речь, выучить незнакомые слова и узнать новое про марийский быт. А уходила с воспоминаниями о своем детстве на подмосковной даче, старом доме, который снесли, чтоб построить новый, потому что «уже неприлично жить в таком, когда у всех кирпичные». С телесным ощущением того, как хрупка связь между родным языком, деревней, бабушками и дедушками, корнями... Все это, потерянное и забытое, как будто из другой жизни, возвращается к тебе, стоит только ступить на землю твоего детства. Там тебя, оказывается, всегда ждут твои стражи, твои духи, твое «я». А еще можно прийти на этот спектакль...

Этнофутуристическая мистерия «Ночной караул» получил в 2019 году премию «Золота маска» в номинации «Куклы» и была представлена еще в двух номинациях — «Лучший спектакль в театре кукол» и «Лучшая работа режиссера в театре кукол» (великолепный Алексей Ямаев). Гран-при десятого Международного фестиваля театров кукол в Екатеринбурге, Гран-при фестиваля «Йошкар-Ола театральная-2019» и Государственную премию Республики Марий Эл в области театрального искусства им. М. Шкетана. Алексей Ямаев — известный режиссер в республике, долгое время работал и в национальном театре им. Шкетана, и в ТЮЗе. Театром Кукол он руководит последние несколько лет и любит его специфику всей душой. Кажется, это добрый и открытый человек.

Некоторые актеры в спектакле очень молодые, это чувствуется. Сразу возникает какая-то другая энергетика, что придает постановке честности и легкости. Ольош — Максим Белецкий (р.1986) житель Горно-марийского региона, по специальности радиотехник, но вот в 19 лет приехал в Йошкар-Олу и поступил на экспериментальный актерский курс в местный Колледж культуры и искусства. Так и пошло. В 2013 он даже поставил свой первый кукольный спектакль. Марина Федорова (р.1991), сыгравшая Русалку-утопленницу, тоже выпускница этого колледжа. Однако в постановке задействованы и опытные артисты. Например, актриса Марианна Сильвестрова (р. 1971), исполняющая роль ведьмы Овды, местному зрителю хорошо знакома по драматическим спектаклям в других театрах. Но с 2014 она пришла в Театр Кукол, чтобы открыть для себя новые грани профессии. И, мне кажется, ей это очень хорошо удается.

Что же до спектакля, то идея пришла Алексею Ямаеву, он поделился ей с казанским писателем и сценаристом нашумевшего фильма «Небесные жены луговых мари» Денисом Осокиным. И тот написал рассказ, а потом и сценическую версию. Многое, чего нет в тексте, появилось в ходе работы над пьесой, когда писатель, режиссер, художники, музыканты и актеры превращали искусство слова в искусство сцены.

После спектакля я слышал, как две зрительницы разговаривали в фойе. И одна из них, по-моему, очень точно сказала: «В прозе Осокина „внешние“ эксперты, вроде этих духов, видят тебя с того ракурса, с которого ты на себя взглянуть не можешь. Но ограничения у тебя в голове. И спектакль мне очень понравился, оказывается, мы в деревне тоже можем делать отличный театр».