18+
29.04.2016 Тексты / Рецензии

​Страшно жить!

Текст: Сергей Морозов

Обложка предоставлена ИД «АСТ»

О «Войлочном веке» Татьяны Толстой и фейсбучных текстах рассказывает литературный критик Сергей Морозов.

Толстая Т. Войлочный век. — М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2015. — 352 с. (Серия «Легкие миры Татьяны Толстой»)

Толстая принадлежит к числу тех авторов, для которых вопрос, о чем писать, похоже, не имеет принципиального значения. «Как писать» намного важнее. Форма доминирует над содержанием. И оговорки самой Толстой в предыдущем сборнике «Девушка в цвету» (надо писать «не про что», а «как», а точнее, «как про то, что»), лишь подчеркивают: вопросы языка, стиля и формы, для нее важнее темы, проблемы, или, прости господи, идеи.

С этой точки зрения прирастание ее прозы постами из Интернета вполне логично и закономерно. Если вопрос стоит лишь об искусности выделки и мастерстве приготовления текста, то разница между ежедневными записями, мемуарами (не про Второй украинский фронт, а про то, что надо брать в поезде пиво, не мороженое), рецензиями, статьями по случаю (из них и состоит сборник «Войлочный век») невелика.

Но это для автора, а не для читателя. Некоторым по старинке хочется от книги чего-то большего, чем рассказ о том, как автор выбирал кофточку, и долго размышлял под пристальным надзором работников российской торговли: брать сервиз, или нет? Впрочем, кто бы их слушал. Нынче распространена теория, что художественное изжило себя, а «записки на манжетах», напротив, весьма актуальны.

Эволюция Толстой от рассказа к посту довольно органична. Собранные воедино в новых, последних лет, сборниках вещи старые и новые качественных различий не имеют. Читаешь, особых перепадов практически не замечаешь. Лето, детство, детали дачного житья без всякого ритмического сбоя сменяются подробностями современного быта. Перед нами образец прагматичного, расчетливого текста. Зачем придумывать то, что можно просто брать из жизни? Какая необходимость сообщать всему этому вид художественного рассказа, если в результате получится по смыслу и значимости та же запись в «Фейсбуке»?

Дальше только публикация квитанций из прачечной

Четыре десятка строк о женщине из винного магазина («Гамаюн») вполне равноценны двадцатистраничному рассказу. Наглядное повышение КПД. Минимум затрат — максимум эффективности. Читателю меньше мороки. «Как» нагляднее, а вопрос «что» и не возникает. Переход от ингредиентов естественного происхождения, к ароматизаторам, идентичным натуральным. Пищевая промышленность его уже пережила, пора бы и литературе.

Основное содержание «Войлочного века» привычные уже бытовые зарисовки и заметки «по поводу». Все это встречалось в предыдущих книгах Толстой, изданных в последние два года. «Войлочный век», правда, совсем уж, кажется, наметен по сусекам. Дальше только публикация квитанций из прачечной. Впрочем, сомнений нет, надо будет, Толстая одолеет и эту вершину. Единственное коренное отличие от предыдущих книг — смена настроения. От бодрых, уверенных рассказов про походы в «Перекресток» и воспоминаний о собственной стойкости в эпоху американских странствий, автор поворотился в мрачную сторону. Сперва «глухие совковые годы», в которые «подстрекаемый большевиками вылез лакей, дворник». Ужасы нашего советского городка: выйдешь из магазина с кофточкой, тебя хвать за руку — и прямо в ГУЛАГ. Затем 90-е, время, когда «ползло» (цены и жизнь), и только Еврейское общество могло протянуть руку с пищевой помощью голодающему интеллигентному Петербургу. Кержаков, Церетели, Якубович. Забытые почти имена, голос мертвого прошлого.

Страшно жить на свете, господа!

Хотя и нынче не лучше: «Десятки миллионов <...> пьют отравленную воду — другой-то нет; дышат ядовитым воздухом. Некоторые купаются в теплых радиоактивных озерах. Пьют плохой, дешевый спирт, и потом их долго и мучительно рвет плохой, дешевой закуской».

Народ не тот, интеллигенция тоже не та. Променяли расстегаи на бургеры. Абсолютная власть развращает абсолютно, даже в компьютерной игре «Sim City», даже самого автора.

Страшно жить на свете, господа! Тут не Достоевский, тут почище, сам Стивен Кинг будет!

Однако выглядит это хоть и емко, но мелко. Так пишут тысячи, десятки тысяч. Каждый день лента «Фейсбука» приносит целый ворох подобного рода «житийных повестей», и их уже столько, что порою пропадает всякое желание жать на ссылку «еще». Ограничиваешься в чтении несколькими первыми строками, а то и вовсе листаешь, не глядя. «Еще» не надо. Уже читали. «Даром не надь, и с деньгами не надь». Толстая — бренд, конечно. Но платить только за бренд? Какой смысл?

Можно было бы заплакать и запричитать, дескать, вот она — смерть литературы. Но это преждевременно и неправильно как-то. Потому что пост в ЖЖ и «Фейсбуке» литературой никогда не был и не будет. Как форма текста есть, а как эстетический феномен отсутствует, если конечно не раздвигать границы эстетики до бесконечности. Слухи о смерти литературы в этом случае сильно преувеличены, потому что то, чего нет, и умереть не может. Горевать по поводу того, что в «Войлочном веке» чего-то литературного не случилось — глупо. Ничего и не должно было случиться. Просто Толстая вспомнила про летунов и несунов, внимательно изучила «Общероссийский классификатор профессий», нашла старого игрушечного медведя в шкафу, обнаружила у себя на столе тексты про «Титаник», Анастасию, и книгу Елены Молоховец с ее 4500 кулинарными рецептами, супротив которой сталинская «Книга о вкусной и здоровой пище», как плотник против столяра.

Что там было, о чем это было? Разве это имеет значение? Что-то читалось, время летело незаметно. Процесс шел. А то, что в итоге в голове ничего не сформировалось, как обещал в свое время Михаил Сергеевич Горбачев, так это время такое, так и должно быть, когда литература ушла, а мастерство осталось. Надо же его к чему-нибудь приложить. Страшно, конечно, жить в такие времена. А куда денешься?

Другие материалы автора

Сергей Морозов

​Оправдание религии

Сергей Морозов

​Горечь земной жизни

Сергей Морозов

​Литература для телезрителей

Сергей Морозов

​Живая память