18+
19.01.2018 Тексты / Авторская колонка

​Настасья Филипповна

Текст: Фазир Муалим

Фотография Олег Грицаенко

Поэт и театральный критик Фазир Муалим об импровизации в Новом театре на тему Достоевского.

Вот какое дело: для выражения эмоций человеческая речь очень плохо приспособлена. Слова мало освоены эмоцией. Словами командует мозг. А точнее, надзирает над ними, как над пленниками. Мозг держит слова в черном теле, в строжайшей дисциплине. Когда он теряет власть над ними, слова разбредаются. Каждый из нас видел если не вживую, то в какой-нибудь видеозаписи наверняка, как иногда сошедший с ума человек бессвязно что-то говорит. Это отречение мозга от власти над речью — слова выползают, толпятся у языка и творят что хотят, «бессмысленно и беспощадно». А бывает и так, что в беспорядочном потоке слов со временем обнаруживается таинственный смысл. Это вмешивается в дело «внешний» мозг, высший разум. Но вернемся к печальной участи эмоций, которым, чтобы себя выразить, так или иначе, приходится обращаться к мозгу-посреднику. А у него для эмоций заготовлены только штампы и шаблоны.

Ещё месяц назад я посмотрел спектакль Нового Московского драматического театра «Настасья Филипповна» по роману Достоевского «Идиот». Не то чтобы меня переполнили какие-то потусторонние эмоции после просмотра. Нет. Но — особенные. Впрочем, любой спектакль всегда вызывает особенные чувства, о которых хочется говорить неповторимыми словами. Весь этот месяц я искал их. Но, как уже выше сказал, для выражения эмоций есть только штампы и общие фразы — ими в конце концов и остается воспользоваться.

«Настасья Филипповна» режиссера Вячеслава Долгачева — это необычный спектакль. В нём четко заданы начальное и финальное действия, а всё, что происходит между ними — импровизация на основе сюжета романа. Идея подобной постановки принадлежит польскому режиссеру Анджею Вайде, впервые представившему спектакль как публичную репетицию в Старом театре в Кракове.

Действие происходит в доме Парфена Рогожина. Последняя глава романа. Князь Мышкин навещает Рогожина после убийства Настасьи Филипповны. Казалось бы, что там ещё играть уже после убийства-то? Ан нет, перед нами постепенно разворачиваются все основные события романа и проходят главные и даже некоторые второстепенные персонажи: к смерти приговоренный арестант, продавший когда-то князю крест пьяный солдат, Аглая, Ганя Иволгин и, конечно, сама Настасья Филипповна. Но актеров на сцене всего двое — Михаил Калиничев в роли Парфена Рогожина и Евгений Рубин в роли Льва Николаевича Мышкина.

Суть импровизации такая: в одной заданной сцене передать сюжетную линию романа и донести до зрителя всю сложность взаимоотношений между тремя главными героями. Причем говорить актерам полагается строго репликами из текста произведения. Таким образом, чем тщательней актерами изучен материал и выучен текст, тем свободнее они в импровизации. Не знаю, насколько четко прорисованы и соблюдаются обязательные мизансцены, так как видел всего один спектакль, но полагаю, что режиссером-постановщиком дан общий рисунок, и в его рамках актеры опять-таки импровизируют. Любопытство к строгости мизансцен у меня возникло после того, как князь Мышкин дважды падал и бился в падучей, да так реалистично и страшно, что сердце сжималось, а в голове пульсировала мысль: «Неужели и это тоже игра? И она не привязана к конкретному месту и времени действия?»

Запах роли въедается так крепко, что ты <...> при определенных благоприятных условиях («вспышка» тьмы, немота) улавливаешь его на уровне эмоций

Премьера спектакля состоялась в далеком 2008 году. Он рос и развивался, объездил разные города и страны, завоевал всякие награды и вот уже года два как сошел с подмостков. Но с другой стороны, премии — такая вещь, что под любой проект можно подобрать или придумать подходящую. Вот, к примеру, в 2009-м году постановка Нового театра получила Главный приз XIII Международного фестиваля камерных спектаклей по произведениям Ф. М. Достоевского в номинации «Лучшее воплощение идей и образов Достоевского». Нисколько не умаляю значимость данного приза, да и любых наград вообще, но, согласитесь, не это главное. Куда важнее успех и востребованность у зрителя. Вероятно, предчувствуя новый виток успеха, режиссер Долгачев в конце прошлого года вернул спектакль в репертуар. И не прогадал. По крайней мере, в тот вечер, когда я пошел на возобновленное представление, театр был полон.

Вот как это было. Заходишь в темный зал, чуть ли не на ощупь находишь свое место, садишься. Сцена почти не отделена от зала. Разве что диваном, обращенным спиной к зрителям. На этом диване потом будет биться в конвульсиях князь, пугая реалистичностью припадка. Пол застлан коврами. Старинные шкафы, комоды, кровать расставлены так, чтобы создать ощущение тесноты в комнате. На одном из кресел лежит белое женское платье — это платье Настасьи Филипповны. Свет до конца импровизации так и не дадут. Вернее, дадут, но какими-то вспышками: вспышка света будет чередоваться со «вспышкой» тьмы. Возможно, этого и не было, но ведь могу же и я пофантазировать?

«В течение всего спектакля в зале была полная тишина, — в одном из телевизионных интервью вспоминает об „Идиоте“ Товстоногова в БДТ Иннокентий Смоктуновский, сыгравший Мышкина. — Время от времени было слышно, как хныкают и плачут зрители». Таких страстей постановка в Новом театре, конечно, не вызывала, но что касается тишины в зале, то я тоже должен отметить — была абсолютная, какая-то выжидающая, на грани тревожности. Но с другой стороны, не могу не сказать, что лично я то и дело внутренне отвлекался, сходил с этой «тихой» волны, когда Рубин-Мышкин говорил за Настасью Филипповну: не то слишком много истерики в голосе, не то она какая-то неестественная, эта истерика.

В самом начале, когда актеры, держа в руках зажженные свечи, с двух сторон выходили из темноты (это была довольно долгая немая сцена в полной тишине: музыкальное сопровождение спектакля вообще сведено к минимуму), я никак не мог понять, кто из них кто. Я даже подумал, что тут некая загадка для нас: мол, оба — Мышкины. Двое их. Но действительная загадка оказалась в другом: в предыдущей, до восстановления, версии импровизации (если возможно такое тавтологическое сочетание слов) князя играл Калиничев, актер, сегодня исполняющий Рогожина. Вероятно, какая-то тонкая энергия некоторых ролей надолго прирастает к исполнителю, однажды сыгравшему их. Запах роли въедается так крепко, что ты, глядя со своего места из зала, при определенных благоприятных условиях («вспышка» тьмы, немота) улавливаешь его на уровне эмоций.

А для эмоции, я настаиваю на этой идее, в нашем языке отложены только штампы и готовые формы. Эмоция — результат работы сердца. У сердца нет слов. Сердце просит у мозга: дай слово, чтобы высказать. А мозг ему в клапан — стандарты и шаблоны.

Так зачем я тут буду плодить эти шаблоны? Лучше просто сами сходите в один из вечеров на очередной спектакль-импровизацию и наберите себе полную сумку эмоций.

Другие материалы автора

Фазир Муалим

​Дым славы

Фазир Муалим

​Возвращение Федры

Фазир Муалим

​Театр эпохи авангарда

Фазир Муалим

​Кристиан Люпа. «Площадь героев» Бернхарда