La Marianne
Текст: Александр Чанцев
Обложка Marianne Faithfull with David Dalton. Faithfull. An Autobiography. USA: Cooper Square Press, 2000. — 310 p.
Ведущий обозреватель Rara Avis Александр Чанцев о непереведенных откровениях Марианны Фэйтфулл.
Desperanto
Если бы Марианны Фэйтфулл не было, ее стоило бы выдумать. Экранизировать биографию, писать о ней книги. Пока же (она жива) этого не происходит, Марианна отдувается сама. Потомок того самого Леопольда фон Захер-Мазоха, дочь английского шпиона, любовь Мика Джаггера (не только просвещавшая его книгами вроде «Мастера и Маргариты», но и написавшая-приложившая руку к одним из лучших песен Rolling Stones — «Sister Morphine» и «Wild Horses»). Наркоманка со стажем и тусовщица, знавшая, вдохновлявшая и подпитывавшаяся абсолютно от всех. Певец уровня Патти Смит, если не выше. Актриса. Из той старой гвардии Боба Дилана (давний ухажер и друг), Кейта Ричардса (старый друг) и Джона Леннона (ок, дружила больше с Йоко Оно, чем с ним), что — нынче не делают, сняты с производства. И вот — автор замечательных автобиографических книг.
Уже понятно, что с родственниками у Марианны все очень интересно. По той же австрийской «мазохистской линии» — сексолог и изобретатель чего-то похожего на оргонный аккумулятор Райха. Отец — английский разведчик, ученый, переводчик и утопист, создатель школы-коммуны, вроде тех, что основывали Рудольф Штейнер и Ханс Хенни Янн. Австриячка мать — практиковала современный танец (танцевала босиком, как А. Дункан), в юности убила русского солдата, изнасиловавшего ее и мать, была не чужда инцеста.
С такой биографией еще даже не 20-летняя Марианна перебралась из Кембриджа в Лондон начала 60-х. О тусовке можно и промолчать — у родителей первого бойфренда столовался еще мало кому известный Пол Маккартни, Боуи звался Джонсом, «роллинги» были лучшей компанией, Джимми Пейдж подрабатывал сессионным музыкантом на ее первых записях... С головой нырнув в тусовку, Марианна, всегда запойная не только наркоманка и алкоголичка, но и чтица, занималась самообразованием — штудировала далеко не только обязательных тогда экзистенциалистов и Селина.
Кокаин на завтрак (когда невинной красавице впервые предложили 6 дорожек и сказали, что с ними делать, она честно вынюхала их — все сразу...), бранч с Диланом и Гинзбергом. Успех первых песен и киноролей («Девушка на мотоцикле» — очень доставал своими домогательствами Ален Делон), шумиха прессы (когда правительство озаботилось вседозволенностью, решило воевать именно с Rolling Stones, при их аресте больше всего прославилась Марианна — тот самый случай с батончиком «Марс»...). Песни стали уходить, зато — один дилер с Сидом Вишесом, должна была разделить героин едва ли не в ту самую последнюю ночь Моррисона в Париже...
Одних фактоидов о такой биографии <...> хватило бы на пару томов и несколько байопиков
Она не только пошла в полный разнос, но и — решила исчезнуть (самое частотное слово в книге evaporate, синоним disappear). Перестать быть Марианной. Испариться. И несколько лет провела у стены в тогда еще не популярном Сохо, питаясь исключительно героином и моясь-стираясь иногда в китайской прачечной.
«I was so desperate I had reached a Zen plateau of negativity»: «I went back tomy wall and stayed as high as I could. With that sort of habit, very little bothers you. You don't feel pain, you don't feel cold and you don't catch cold either. Never caught a cold till I got clean. Time stood still, ran backwards, and then lurched forward into a murky future. Little patches of my past floated to the surface».
Тогда — да и после — она три раза чуть не умерла. Комы от овердоза. Выброшенная карьера. Разорванные отношения. Ошибки, ошибки, ошибки...
Потом, конечно, вернулась — с того света практически (есть у нее и описание загробного мира, а лучшая песня «Сестра Морфин» была на самом деле написана просто о больном мужчине — потом уже приобрела наркоманско-автобиографический шик...). Уже не поп-красавицей, но роковой-постджанки. Выпустить «Broken English» и «Strange Weather», сниматься в культовых фильмах (от «Восхода Люцифера» сатаниста Кеннета Энгера до каннской «Марии-Антуанетты» Софии Копполы), играть в «Гамлете», «Трех сестрах» и в пьесe «Dead City Radio» по произведениям Уильяма Берроуза, исполнять зонги Брехта-Вайля с Венским филармоническим оркестром, чего еще только не...
Одних фактоидов о такой биографии (она делала ее сама) хватило бы на пару томов и несколько байопиков, но книга замечательна еще и тоном. Самоироничным и более чем самокритичным («I get married, you know, when I don't know what else to do. It's one of my panic things»). Да, Марианна не скрывает ничего — ни невнимания к своему сыну, ни подчас смертельного равнодушия к мужьям и любовникам (один брошенный — тут же выбросился при ней с 43 этажа), ни страсти тратить деньги на наркотики и одежду, ничего... И, разумеется, при таком раскладе откровенность зашкаливает, пугает даже читателей.
А ведь рокеры-женщины пишут, понял я сейчас, пожалуй, лучше, чем мужчины: «Поезд М» и «Просто дети» Патти Смит оставляют позади «Хроники» того же Боба Дилана...
Mariannifesto
Marianne Faithfull with David Dalton. Memories, dreams and reflections. London: Harper Perennial, 2008. — 304 p.
Вышедшие через несколько лет «Мемуары, сны и размышления» (сознательно перевожу dreams как сны — пересказы снов возобладают над мечтаниями с большим разрывом) — уже не автобиография, чем и хороши. Это такая болтовня в пандан. Чуть воспоминания, чуть размышления, чуть — просто обо всем. И еще ближе если не к прозе, как книги той же Патти Смит или «Хроники» Дилана, то скорее — к сборнику эссе. Это такой очень приятный разговор, жанр, в котором Марианна Фэйтфулл определенно сильна — на концерте из последнего тура она действительно долго говорила со сцены (хотя и понятно — долго петь ей было явно тяжело).
«I felt I had to make a bit of statement. Mariannifesto. To say, „Here I am! I am back!“» И признается, в частности, что за некоторые откровенные высказывания в предыдущей книге на нее и обижались. Что ж, пусть так, она ничего менять не собирается (и, будучи предельно откровенной в отношении себя, — имеет на это право).
Конечно, идут и воспоминания — позавидуем еще раз такой жизни, которая не уместилась в предыдущую автобиографическую книгу большого формата. Как после первой OD (передозировки) напрочь забыла французский. Как за ней присматривали бездомные и даже полиция, когда в конце 60-х она наркоманкой жила на стене в Сохо, решила исчезнуть, а Фрэнсис Бэкон подкармливал. О семье — ее деде, высоком австрийском чине с фамилией Захер-Мазох, который добился права жене-еврейке не носить звезду Давида после аншлюса, о таких непростых отношениях с отцом, о такой яркой матери Еве... О том, как преподавала в школе поэтики имени Керуака и том, как видел учебные курсы и отношения со студентами там (в духе древнегреческих связей между наставником и учеником, скажем так...) вечный ребенок Аллен Гинзберг. Да и как сама она — «забыла повзрослеть».
С битниками Марианны вообще дружила со всеми напропалую. Отмечая, правда, что их, возможно, лучше было читать, а не знать лично — настолько страшны были Грегори Корсо и Уильям Берроуз. Но и употребление Корсо его любимого коктейля из героина и кокаина и тотальная мизогиния Берроуза были скоро преодолены — «дядюшка Уилл» читал личные лекции «молодой и глупой блондинке», а Корсо специально протянул уже в 2000-х лишних пару месяцев и не умер, пока Марианна с Лори Андерсон не записали его для его же посмертного диска.
...ей самой противно, какой straight, а не high и perverse она стала, разменяв седьмой десяток, но что делать, хочется работать, ездить в турне
Марианна вообще, хоть и взошла поп-рок звездой в 60-е, предпочитает 50-е: в 60-е было, возможно, слишком много внешнего шума, потому они так быстро и историоризировались, 50-е же были настоящим всплеском вдохновения. В 60-е «все внезапно решили стать богемой, но я была бы счастливее, попади я обратно в 50-е с Грегори Корсо и Алленом Гинзбергом и Уильямом Берроузом, восхищаясь Ленни Брюсом и Джексоном Поллоком. Только представить себе, что можно пойти и послушать Колтрейна, Диззи и Птаху! Последние гиганты, и все такое».
Гигантами были и просто друзья Марианны, рассказы о которых — смесь галлюциноза того же Берроуза и довлатовских баек. Возвышенная певица Джульетта Греко, писатель-наркоман и теоретик Александр Трокки известны сами по себе, Генриетта Мораес же осталась в истории тем, что была любимой моделью того же Бэкона и Люсьена Фрейда, своим феерическим алкоголизмом и опять же автобиографией. Или готическая писательница, enfant terrible (интервью в комнате, заваленной бутылками и грязным бельем) и богемная дива Каролина Блэквуд — ночь ее умирания в «grand style» стала «великим шоу», одним из «maddest moments» и просто незабываемой «прекрасной ночью».
Но Марианна Фэйтфулл — не Эдуард Лимонов, пишущий о великих мертвецах и женщинах в своей жизни. Она рассказывает о музыке (одна из лучших поздних коллабораций — с молодыми Ником Кейвом, Дэймоном Албарном, Билли Корганом, Джарвисом Кокером и Пи Джей Харви). Дает теоретическое сравнение «битлов» и «роллингов». Немного осуждает религиозный элемент в сонграйтерстве (жесткая ирония в адрес Боно, тот мог бы собирать хорошее подаяние на улице своими душещипательными песенками). Она болтает о высокой моде, диетах (да, ей самой противно, какой straight, а не high и perverse она стала, разменяв седьмой десяток, но что делать, хочется работать, ездить в турне, а не умирать от такой чуши, как наркотики, которым она отдала уже и так дань сполна. До упаду веселит, как два раза ломала кости из-за высоких каблуков любимых «лабутенов» (привет Шнуру — в его последнем клипе падает и молодая). И, конечно, она потрясающе самоиронична — рефлексируя, кстати, о британской моде на сарказм и сентиментальность («Сентиментальность — банковские выходные дни сарказма» О. Уайльда).
И я, правда, не знаю даже, как еще похвалить книгу и воздать должное Марианне.