Образ рая
Текст: Владимир Березин
Фотография из архива автора
Писатель-пешеход Владимир Березин и первая часть истории про грузинов.
Есть в русской литературе особая тема — путешествия на юг.
Причём не просто на юг, а на Кавказ. Часто это было подневольное путешествие — декабристов или Лермонтова — кстати, перемещение Пушкина на юг не было тоже добровольным — но со времени Толстого в литературе появился особый опыт — путешествие на Кавказ, как избавление от чего-то тоскливого и давящего в пределах средней полосы.
Итак, русский человек, что движется на юг, во-первых, кормится, во-вторых — греется, и, наконец, спасается — как пишет об этом Давид Самойлов: «...недаром, в русской поэзии с Пушкина звучит грузинская нота, недаром под крыло Грузии приходили русские поэты нашего века, попавшие в беду» * — Самойлов Д. Памятные записки. — М.: Международные отношения, 1995. С. 337. . Кстати, воспоминания самого Самойлова о Грузии характерны — он переваливает Кавказский хребет, всё неуютно, в гостиницах говорят, не поворачивая головы: «Мэст нет», но потом он встречается с поэтом Межировым, и Самойлова как бы впрок принимают в состав писательской делегации. Дальше начинается извечная песня — «Застолье в доме поэта оставило впечатление вдохновенности и приподнятости духа» * — Там же. — череда столов и тостов.
Всякий человек, которого обогрели, чувствует себя обязанным. Если он преломил хлеб с хозяином — особенно. Но для писателя это довольно гибельный путь — он теряет остроту зрения. Начинается ресторанное соревнование — из-за соседнего столика присылают бутылку вина, на неё нужно ответить двумя, на них — удвоенным количеством, а уж на него — дюжиной. Это не очень сложный, но со своими особенностями, ритуал.
...в русской и советской литературе грузин был особенным существом
Толстой в «Казаках» пишет об инородном теле гостя. Но странным образом тема инородности спустя сто лет прозвучала у крепкого сибирского писателя Виктора Астафьева. Это тема диалога культур — причём в широком смысле Кавказа и России, без мелкого и мелочного деления на интонации. Но это отдельная история, и лучше о ней поговорить потом.
Сначала надо сказать, что в русской и советской литературе грузин был особенным существом. В давних книгах грузин был обязательно князем и смущал своими кутежами даже привычных ко всему купцов. Но вот потом он стал настоящим голосом природы.
Виктор Славкин пишет в дневнике с пометой «24/XII—73: «Один грузинский писатель Ошанину * — Ошанин Лев Иванович (1912–1996) — поэт, один из наиболее известных поэтов-песенников. Автор слов к песням «Солнечный круг», «Течёт Волга», «Ехал я из Берлина», «Люди в белых халатах». на банкете: „Скажи, почему Байрон, великий писатель, — пессимист, а ты, такое говно, — оптимист?“» * — Славкин В. Разноцветные тетради. Записи на обратной стороне жизни. — М.: Галактика, 2017. С. 123. .
Но что интересно в этой короткой истории, так её семиотика.
Всякий человек средних лет, читавший уже опубликованного Довлатова, сразу вспоминает:
«В Тбилиси проходила конференция на тему — „Оптимизм советской литературы“. Было множество выступающих. В том числе — Наровчатов, который говорил про оптимизм советской литературы. Вслед за ним поднялся на трибуну грузинский литературовед Кемоклидзе:
— Вопрос предыдущему оратору.
— Пожалуйста.
— Я относительно Байрона. Он был молодой?
— Что? — удивился Наровчатов. — Байрон? Джордж Байрон? Да, он погиб сравнительно молодым человеком. А что?
— Ничего особенного. Еще один вопрос про Байрона. Он был красивый?
— Кто, Байрон? Да, Байрон, как известно, обладал весьма эффектной наружностью. А что? В чем дело?
— Да так. Еще один вопрос. Он был зажиточный?
— Кто? Байрон? Ну, разумеется. Он был лорд. У него был замок. Он был вполне зажиточный. И даже богатый. Это общеизвестно.
— И последний вопрос. Он был талантливый?
— Байрон? Джордж Байрон? Байрон — величайший поэт Англии! Я не понимаю, в чем дело?!
— Сейчас поймешь. Вот смотри. Джордж Байрон! Он был молодой, красивый, богатый и талантливый. И он был — пессимист! А ты — старый, нищий, уродливый и бездарный! И ты — оптимист!» * — Довлатов С. Соло на Ундервуде // Собрание сочинений в 4 т. Т. 4. — СПб.: Азбука-классика, 2003. С. 187.
То есть имеется грузин, как образ хтонических земных сил, приезжий русский с неполнотой души, то есть зажатый человек, и дихотомия (неважно какая: хоть хармсовская «Я — писатель» — «А, по-моему, ты — говно», хоть вопрос о том, какого петушка зарезать для супа — белого или чёрного. Во втором случае в роли грузина выступает старший помощник Лом). При этом упоминаемый Герберт Васильевич Кемоклидзе * — Кемоклидзе Герберт Васильевич (1939-2016) — писатель и сценарист. Родился в Туапсе, был эвакуирован в Сочи, а с 1945 года жил с родителями в Латвии. После окончания филологического факультета ЛГУ (1963) переехал в Ярославль. Был заведующим редакцией художественной литературы Верхне-Волжского книжного издательства (1981-1985), позднее — заместителем главного редактора Ярославской областной газеты «Золотое кольцо» (1991-1999). жил и умер в Ярославле, и в довлатовскую историю попадает только потому, что, как и Довлатов, учился на филологическом факультете университета.
Тут интересны основные элементы — например, такой «забавный грузин». Само это выражение восходит к одной ленинской фразе. У Ленина есть выражение «чудесный грузин»: «У нас один чудесный грузин засел и пишет для „Просвещения“ большую статью». (Имелось в виду что Сталин работает над статьёй «Национальный вопрос и социал-демократия» * — Ленин В. Письмо Горькому. Февраль 1913 г. // Полное собрание сочинений т. 48 . — М.: Издательство политической литературы, 1970. С. 162. . Забыв о том, что никаких общих черт для всех нет, да и со Сталиным забавного потом вышло мало, целой нации, причём не весьма единой антропологически (жителю среднерусской полосы разница между менгрелом и сваном докучна и непонятна) присваивался акцент и нечистота русского языка — и вследствие этого, какая-то забавность. Это персонаж советского кино и театра, своего рода ходячая острота — так, в некогда знаменитой пьесе Киршона «Чудесный сплав» (1934) есть один забавный грузин. С ним и вовсе удивительная история — его зовут Ян Двани, но он обозначен в тексте, как эстонец. В театральных программках и вовсе писали «Двания». Киршону был нужен человек, дурно говорящий по-русски, и вот получился чудесный сплав из эстонца и кавказца. Этот Двани всё время коверкает русские пословицы: «Пуганая корова на куст садится», «Он нам нужен, как собаке пятое колесо», «У всякой старухи своя прореха».
Или вовсе:
«Двали. Он хочет быть большим Магомедом, чем гора.
Ирина. Такой пословицы нет.
Двали. Такая пословица есть» * — Киршон С. Чудесный сплав // Новый мир, 1966, N5. C. 7. .
Грузин-учёный в «Двух океанах» Адамова при всей своей учёности непрактичен и не может распознать шпиона.
Из той же ткани, что и персонаж Киршона, сшит грузин-лётчик из «Мимино» с его ударными запоминающимися фразами.
Правда, есть ещё минус-приём в «Маленьких комедиях большого дома», где Григорий Горин изображает русскую женщину, ждущую кавказских страстей, а её муж-грузин флегматичен и просит уюта.
Там персонаж «Женщина из Тамбова» спрашивает мужа:
— Тенгизик, почему ты такой скучный?
Далее следует диалог:
«Человек с едва заметным кавказским акцентом. (отложив газету) Ты что этим хочешь сказать?
Женщина из Тамбова. Нет, ты хороший, добрый, но ты всё молчишь, читаешь, спишь... В гости не сходим, в ресторан. Когда ты за мной ухаживал, мне подружки завидовали: „Ой, Дуська, счастливая, за грузина выходишь! Они все, грузины, романтики! Пообедают — поют!“
Человек с едва заметным кавказским акцентом. Что говоришь, а? Я экономический факультет закончил! Какие песни? В ущелье живём, да?! (взял газету). <...>
Женщина из Тамбова. (мужу) Да разве дело в деньгах, Тенгизик? С этим всё хорошо на машину записались. И живём вроде дружно. А всё-таки... Ну как бы тебе это объяснить? День на день похож, год на год... Только маятник тикает. А внутри что-то гаснет... Я вон даже потолстела.
Мужчина с едва заметным кавказским акцентом. Пойми, Дуся, я тебя внутренне люблю. Если надо, я за тебя под танк брошусь! Но я же тебе объяснял — я на диете...» * — Горин Г. Маленькие комедии большого дома // Избранное. — М.: Эксмо, 2000. С. 123.
Но это только подтверждает образ грузина вне рамок пьесы — чувственного, романтичного и любвеобильного. После грузинской прозы, а особенно — грузинского кинематографа, от этого стереотипа нельзя было уйти.
Но квинтэссенция всего была в финальных кадрах фильма — «Сердца четырёх» (1941) — (ещё довоенного — монтаж был закончен в последние дни мирного времени). Там две пары выясняют отношения на какой-то дачной станции, и к ним подбегает грузин. Они дарят билет на отходящий поезд, ставший ненужным после примирения, этому невесть откуда взявшемуся грузину, и он так долго и комично благодарит их, что едва не опаздывает.
Четверо героев, отлучившиеся с военных сборов остаются на перроне, и современный зритель понимает, что их ждут война, и почти наверняка — смерть. А неунывающий грузин, вскочивший в поезд на ходу, машет им, уносясь прочь из этого хоть и комедийного, но обречённого мира * — Образ подсказан Михаилом Эдельштейном. .
Сталин, вослед Мандельштаму, из грузина превращается в осетина, а то и в какую-нибудь лошадь Пржевальского.
Но вернёмся к литературному анекдоту про оптимиста. В нём многое можно заменить — писательского начальника Наровчатова на кого угодно — Вл. Орлова, Ошанина, Луконина или, даже Лакшина. Байрон заменяется на Миллера (есть история о том, что грузины не будут смотреть спектакли по пьесам Артура Миллера, потому что ничего путного человек, бросивший такую женщину, как Мерлин Монро, написать не может. Само существование такого мужчины оскорбительно). Наконец, заграничного персонажа можно заменить на Гарсия Лорку — судьба его тоже не баловала. Но вишенкой на торте остаётся грузинское природное начало, кавказское здравомыслие — он-то оптимист, а ты-то куда?
Надо ещё сказать, что человеческое сознание устроено внутри всех народов так, что людей признанно-великих считают за своих. Правда, если вдруг откроются какие-то злодеяния великих, знаменитостей быстро исключают из «своих». Сталин, вослед Мандельштаму, из грузина превращается в осетина, а то и в какую-нибудь лошадь Пржевальского.
Закончу эту часть странной историей, что содержится в книге Героя Советского Союза Карпова о Сталине, которая так и называется — «Генералиссимус».
Там описывается приезд Мао в Москву и один из обедов Сталина с ним.
Причём Сталин обычно отпивал один-два глотка сухого вина из своего хрустального бокала на ножке, смешивая красное и белое из двух бутылок, которые возвышались по его правую руку и которыми пользовался только он один.
«— Как-то на одной из встреч, — вспоминает Федоренко, — как всегда на подмосковной даче, Мао Цзэдун, с которым мне пришлось сидеть рядом, шепотом спросил меня, почему Сталин смешивает красное и белое вино, а остальные товарищи этого не делают. Я ответил ему, что затрудняюсь объяснить, лучше спросить об этом Сталина. Но Мао Цзэдун решительно возразил, заметив, что это было бы бестактным.
— Что у вас там за нелегальные перешептывания? — раздался голос Сталина.
— Товарищ Мао Цзэдун интересуется, почему вы смешиваете разные вина, а другие этого не делают.
— Это, видите ли, моя давняя привычка. Каждое вино, грузинское в особенности, обладает своим
вкусом и ароматом. Соединением красного с белым я как бы обогащаю вкус, а главное — создаю букет,
как из пахучих степных цветов» * — Карпов В. В. Генералиссимус. — Калининград: Янтарный сказ, 2002. С. 529. .
Но, кажется, народное сознание может простить «забавному грузину» и это.
Там, за Кавказским хребтом — рай, там — небожители, кто же посмеет судить их забавы?