Но плохую публику создают плохие поэты: смерть вызывает к жизни только смерть.

Чарльз Буковски

Был такой человек, что родился в Вильно в 1892 году и умер в 1981-м во Флоренции. Длинная жизнь для того века и для такой географии. Звали его Михаил Осипович (Иосифович) Лопатто.

Числился он в поэтах. В Петрограде вышла его книга «Избыток». Он окончил в 1917 году историко-филологический факультет Санкт-Петербургского (тогда уже Петроградского) университета. Так и хочется сказать «успел». К тому же Лопатто был участником Пушкинского семинара Венгерова. Потом трое неких молодых людей «„сочиняли свои иронические стихи“ для упражнения в совершенствовании техники, как музыканты играют гаммы и этюды. В 1917 году они создали собственное книгоиздательство под пародийным названием „Омфалос“» * — Эджертон В. Ю. Г Оксман, М. И. Лопатто, H. M. Бахтин и вопрос о книгоиздательстве «Омфалос»: (Переписка и встреча с М. И. Лопатто) // Пятые Тыняновские чтения. Рига, 1990. С. 218.

. (Один из троицы потом осел в Англии, другой был расстрелян в Крыму, а третий, как мы знаем, оказался во Флоренции) В 1920 году Лопатто бежал из России, заболел тифом в Стамбуле, но добрался до Италии. Известно, что там он торговал мехами (в одном из писем есть пассаж о том, что если уж предки-хазары торговали пушниной, то ему некуда деваться от родовой судьбы). Во Флоренции, в 1959 году вышел сборник его стихов, а в 1977-м он опубликовал отчасти мемуарный роман «II figlio del diavolo, Russia: 1904-1928» * — «Чёртов сын. Россия. (1904–1928)»

. Если судить по его пересказу * — Гардзонио С. Новое о Михаиле Лопатто // Седьмые Тыняновские чтения. М., Рига, 1995-96. С. 324–327. , роман вполне графоманский, полный зарослей развесистой клюквы, но небезынтересный. В этом сочинении есть место, где идёт речь о рассеянном поэте, что заявляется в гости к знакомым в третьем часу ночи, и тем приходится будить служанку, чтобы та поставила самовар.

Поэт этот известен. Серебряный век так устроен, что один большой писатель или стихотворец вытягивают за собой из воронки времени сотни, если не тысячи людей. Подобно знаменитой луковичке из «Братьев Карамазовых», из ада забвения поднимаются гроздья людей с их судьбами и переживаниями. Вслед за писателями второго ряда появляются писатели третьего и четвёртого, авторы воспоминаний или люди, просто произнёсшие случайно bon mot.

14 июня 1972 Лопатто написал письмо Вильяму Эджертону * — Эджертон Уильям (Edgerton William Benbow) (1914–2004) – американский славист, переводчик, профессор Университета штата Индиана (1958–1983). , американскому слависту. И вот оно-то нам и интересно: «В Петербурге в „Бродячей Собаке“ в одну из осенних ночей <1>914 года я сидел на ступеньке в углу с Мандельштамом. Было время нелепой риторики и ура-патриотизма. Мне уже тогда было видно и поражение, и разрушение старого мира (многие так думали, но не осмеливались высказать вслух). Поэмка моя как раз высмеивала пустую риторику о доблести русского солдата: „На границе ради шутки / Охраняли мы две будки. / Жил в одной наш командир, / Был в другой его сортир" и т. д. Бедный Мандельштам выслушал до конца, сжимая себе голову руками не то в ужасе, не то в отчаянии. Вот кто шуток не понимал. Всё же мы остались друзьями. Позже он приходил ко мне, когда все давно спали, кроме петухов, приходилось одеваться, будить прислугу и ставить самовар. Нельзя было не любить Мандельштама за его кротость, за беспредельную любовь к поэзии и романтическую возвышенность духа, хотя, к сожалению, его творческие способности не соответствовали его стремлениям. Поэт в жизни, как это обычно бывает, он не был поэтом-создателем. Он мучительно выжимал из себя стихи, эффектностью стараясь покрывать внутреннюю неуверенность в себе самом. Однажды в Цехе поэтов он прочёл последнее стихотворение, где то тут, то там не хватало стиха и невымученные стихи он заполнял мычанием. Бедный друг! Как и другие из моих тогдашних друзей (Гумилев, Кузмин), ничего не понял в России и слушать не хотел, когда я говорил, что надо уехать и где-нибудь на счастливом острове создать монастырь поэтов нового Возрождения» * — Эджертон В. Ю. Г Оксман, М. И. Лопатто, H. M. Бахтин и вопрос о книгоиздательстве «Омфалос»: (Переписка и встреча с М. И. Лопатто) // Пятые Тыняновские чтения. Рига, 1990. С. 227.

.

Сам Лопатто в старости писал: «Если бы я остался в Петербурге, то закончил мою теорию поэзии, принимая за основание критерии наследственности и связи поколений от Псалмов и Саффо до Пушкина и Тютчева в противовес декадентству последних ста лет» * — Эджертон В. Ю. Г Оксман, М. И. Лопатто, H. M. Бахтин и вопрос о книгоиздательстве «Омфалос»: (Переписка и встреча с М. И. Лопатто) // Пятые Тыняновские чтения. Рига, 1990. С. 230. .

Веры этому никакой нет, и ничто не позволяет предположить, что торговец пушниной в альтернативной реальности создал бы сколько-нибудь ценную теорию поэзии. Не говоря уж о том, что, скорее всего, Лопатто, оставшегося в Петербурге, постигла бы участь всех пушных зверей, как писал (не совсем по этому поводу) Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин.

Но вот две судьбы: эмигрант, проживший длинную жизнь, интересный потомкам вплоть до того, что филологи искали его на излёте жизни. И поэт, оставшийся на Родине и умерший, как собака, в лагере.

Обыватель сразу же хочет спросить себя и мироздание: чей выбор лучше? Чтобы торговать мехами, лучше, конечно, не жить в РСФСР. Умирать в голодном безумии вообще никому не пожелаешь – как людям одарённым, так и графоманам. Хорошая поэзия может родиться и в Переделкине, и в Коннектикуте.

Где ключ к этой истории? А вот он – несколько строк, рассказ о чтении стихов. Стихи пошлые, и поэт мучается от их жестяного звука, как от зубной боли. Плохих стихов писать не надо, вынуждает ли к этому чувство общности со средой или оплаченный государственный пафос, гонят ли на чужбину обстоятельства или мучают ли тебя по месту жительства. Дурные стихи не надо писать нигде и никогда, в любой географической точке. Их напишут и без тебя, они расстроят не только гения, но и злодея, которому вовсе не смешон маляр безродный, который подкрашивает Рафаэля.

Вот автор оборачивается к публике и произносит: «Вы что, шуток не понимаете?»… Нет, это не шутки, это просто мусор, дрянь. Но настоящего поэта уморили, и некому теперь плевать в лицо графоманам, бить их палкой по голове и всех сажать за стол в Доме Герцена, поставив перед каждым стакан полицейского чаю и дав каждому в руки анализ мочи Горнфельда.