18+
20.10.2015 Тексты / Рецензии

Гауф. Недетские сказки

Текст: Кирилл Захаров

Иллюстрация предоставлена автором

Кирилл Захаров рассказывает о малоизвестном Гауфе.

Гауф В. Сказки, рассказанные на ночь: сказки, новелла, роман / Пер. в нем. Э. Ивановой, Н. Касаткиной, И. Татариновой, С. Шлапоберской. — М.: Издательство «Иностранка», Азбука-Аттикус, 2015. — 672 с.: ил. — (Иностранная литература. Большие книги)

Мы лежим, от счастья молчаливы,
Замирает сладко детский дух.
Мы в траве, вокруг синеют сливы,
Мама Lichtenstein читает вслух.

Марина Цветаева

Гауф — как будто образцовый романтик. Жил недолго, написал немного, причем этого немногого хватило, чтобы составить ему славу. Сказки Гауфа любят во всем мире. У нас, конечно, тоже: в Советском Союзе их-то, в основном, и переиздавали, правда, с купюрами. И так «исторически сложилось», что большинство русских читателей до сих пор опознают Гауфа прежде всего как фантазера-романтика, бредившего Востоком и сочинившего шедевр — «Холодное сердце».

Все правда: Востока много, сказка про великана Михеля — жемчужина. Но и правда бывает разной. Давным-давно, еще до революции, сестры Цветаевы зачитывались романом «Лихтенштайн», который потом очень (даже слишком) долго не издавался. У западных литературоведов есть еще одна «правда»: Гауф, конечно, романтик, но не в чистом виде. Его творчество считают переходом от романтизма к реализму. Изучая его новеллы, говорят еще об одном направлении — бидермайер * — от нем. Biedermaier. Художественное направление в немецком и австрийском искусстве в 1815-1848. Свое название получило от имени вымышленного персонажа, «швабского школьного учителя Готлиба Бидермайера», придуманного Л. Айхродтом и А. Кусмаулем в 1850-е годы. . В России же Гауфа-романиста вспомнили, а о Гауфе-реалисте заговорили сравнительно недавно.

Многие не поймут, отчего роман некогда казался таким чудесным, что в его честь возвели диснейленд позапрошлого века — настоящий замок Лихтенштайн

Новая книга из популярной серии — это «всего лишь» самое полное русскоязычное издание Гауфа. Не так мало. Сказочные альманахи впервые даны без купюр. Это значит, что включена сказка про еврея Абнера, в советское время из сборников ускользавшая. Она, если честно, скучновата, к тому же не лишена привкуса антисемитизма. Но главное, если вдуматься, заключено не в «бегающих глазках» и не в унылом стяжательстве Абнера. Вообще-то герой применяет революционный метод дедукции, который по-настоящему расцветет много лет спустя, в рассказах о Шерлоке Холмсе.

«Фантасмагории в беменском винном погребке» — произведение из другого ряда, как раз и позволяющее говорить о бидермайре. Новелла бурлит иронией и особого рода чувствительностью, при которой многое из романтического обихода предстает едва ли не как клише. Детям вход строго воспрещен: почти половину истории герой беспробудно пьет, минимум четверть — возносит гимн винопитию. Это не единственная новелла Гауфа, переведенная на русский, но прочие остались в переводах еще дореволюционных, потому в новую книгу не попали. «Лихтенштайну», занимающему половину тома, повезло больше.

Новый перевод, сделанный Эльвирой Ивановой, был опубликован десять лет назад, теперь опять издан. Новизна местами слишком яркая: удивительно видеть в «романе старинном», рассказывающем о временах еще более старых, фразы «переключился на свиную голову» или «использовал ситуацию». При этом новшества не делают текст менее обстоятельным и церемонным. Нынешнему читателю, приученному к мельтешению планов, вывертам характеров и сюжетов, прямолинейная история героя, «полного гордости и мужества», может показаться тускловатой. Многие не поймут, отчего роман некогда казался таким чудесным, что в его честь возвели диснейленд позапрошлого века — настоящий замок Лихтенштайн. Впрочем, для некоторых, если пользоваться словами того же Холмса, «любителей древностей», а еще для тех, кто от вывертов подустал, «Лихтенштайн» будет отдохновением.

Едва ли новая книга — новая точка отсчета (впрочем, задачи такой, похоже, не ставилось). Публикация фактически всех переведенных текстов Гауфа не разрушает, даже не пошатывает стереотип. Сказки — вновь самая экзотическая, во всех смыслах самая фантастическая часть его наследия. Возможно, дело в радости узнавания, но именно эти тексты под этой обложкой полны свежих и необузданных выдумок; подчас таких, что их стоит принимать с осторожностью. Каких бы ужасов на киноэкране читатели ни навидались, сказка «Карлик Нос» или история об отрубленной руке, рассказанные на ночь, сделают такую ночь острее и тревожнее. А читатели, давайте признаемся, только этого и хотят.