Жизнь как роман
текст: Сергей Морозов
Обложка предоставлена ИД «Издательство Ивана Лимбаха»
Литературный критик Сергей Морозов о недавно переведенной биографии культового немецкого актера Александра Гранаха.
Гранах А. Вот идет человек/ Пер. с нем. К. Тимофеевой. — СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2017. — 456 с.
Павел Басинский, рассуждая в одном из своих недавних выступлений о кризисе современной прозы, заметил, что любая биография, в сущности, уже готовый роман.
Подзаголовок книги Александра Гранаха, вышедшей еще в далеком 1945 году, и переведенной на русский язык лишь теперь, «роман-автобиография» указывает на то, что в идее романности, художественности биографического жанра нет ничего нового. Творчество — исходный пункт существования, а не искусственное прибавление к бытию. Границы между вымышленным и реальным относительны: начальные страницы книги Гранаха свидетельствуют об этом более чем красноречиво. Почти сказочная история рождения героя, злая ведьма-повитуха, мир духов, волшебства, выражающий не только детские фантазии, но и характеризующий мировоззрение взрослых — не выдумки, не художественные виньетки, а реалии жизни бедной галицийской деревушки.
Человечество делится на две неравные части. Одни не только вписали свою жизнь в книгу бытия, но и смогли осмыслить ее, рассказать о ней другим. Остальные, их больше, так и не нашли решимости взять в руки перо. Анализ и рефлексия, ретроспективное переосмысление произошедшего — неотъемлемый атрибут человеческого существования. Поэтому автобиография — это не только воспоминания, но и размышления, не только набор сухих фактов или анекдотов, но и целостный образ прошлого, творчески воссозданный памятью и воображением, а потому воплощающий жизнь как целое. Это не столько повествование об индивиде, сколько еще один взгляд на эпоху, рассказ о рождении человека, событии, определяющем весь процесс его существования.
Самый неудачный, скучный и при этом самый популярный вид автобиографий имитирует форму документа, «правды», повествования о том, как все было на самом деле. Это книги-однодневки, привлекающие носителей лакейского сознания, то есть тех, кто интересуется не непреходящим содержанием, а мимолетными, незначительными частностями, не индивидуальностью, а пошлостью, не конечным результатом, а выбросами, отходами, неизбежно сопровождающими его достижение.
Пафос победоносного движения из грязи в князи в романе-автобиографии отсутствует
Напротив, лучшие мемуары — не те, что грешат буквализмом, а те, что обращены к смыслам, не страшатся оценок, те, в которых проступает не одинокое и потому малоинтересное в своей атомарности «я» автора, и даже не сам человек как таковой, а время, бытие, судьба.
Книга Гранаха «Вот идет человек» — рассказ совсем не о том, как мальчик из многодетной еврейской семьи, родом из глухой деревушки стал известным актером. Тем, кто ждет истории восхождения, самопреодоления и прочих избитых вещей, нет смысла за нее браться. Пафос победоносного движения из грязи в князи в романе-автобиографии отсутствует. Вместо него господствует присущее автору любопытство. Англоязычное название There Goes an Actor не соответствует содержанию, несмотря на то, что благодаря слову actor, появляется дополнительный оттенок смысла — человек деятельный. В своем романе-автобиографии Гранах, действительно, показывает превращение человека из игрушки в руках природы, общества и истории в творца, в того, кто становится главным действующим лицом — меняет мир, выходя на сцену. Но сцена, как было сказано выше, не прибавление к миру. Для самого Гранаха, как и для Шекспира, весь мир — сцена. Поэтому, то открытие театра, которое он совершает, будучи подростком, — не бегство от жестокой реальности, как могло бы показаться сперва, а, напротив, путь к более глубокому постижению мира. Театр для Гранаха сосредоточие подлинного бытия, квинтэссенция существования. Он выбирает актерскую стезю не потому, что она уводит его прочь от нищего детства, позволяет оставить бордели и пекарни далеко в прошлом, на задворках памяти. Наоборот, сцена дает возможность обрести голос всем тем, кто пребывает в безвестности: «Это мой мир, здесь мое место! Здесь я хочу жить, здесь я хочу говорить, кричать, играть, рассказывать о своем любопытстве, своих мечтах! О своей тоске! <...> Здесь нужно показать, как мой отец спорит с Юзом Федоркивым о Боге, здесь нужно показать, как Рахмонесл падает в колодец, а Благодарение-Богу греет его могилу и сам при этом замерзает! Здесь нужно показать и Шимшеле Мильницера, мудреца, просящего подаяние, и добродушного пьяницу Менаше Штрума, и Ривкеле — как мы стоим перед ее окном, как я иду за ней в другой город, как ее совращает Кудрявый <...>. Здесь же можно рассказать, показать и почувствовать все, и другие тоже смогут все это почувствовать и пережить. В этом мире никто не одинок! И все происходит в один вечер, в течение каких-то трех часов! Вся жизнь! А завтра будет уже другая жизнь, другие люди!»
Поэтому утверждение Гранаха о том, что берлинский театр в 1913-1914 году был сердцем новой эпохи, выражает не одностороннюю одержимость актера-профессионала, а мировоззренческую позицию. Искусство предлагало народам вечный мир, а политики противопоставили этому войну.
«Вот идет человек» — книга о людской доброте. О взаимопомощи. Человек всегда готов помочь другому человеку. Без этого не было бы ничего, в том числе и актера Гранаха. Но в романе-автобиографии находит отражение и присущее миру трагическое разделение на бедных и богатых, на сферу настоящего братства, цехового единства, где мерилом человеческой ценности является ремесло, талант, и абстрактный мир бюрократии, в котором значение человека привязано к месту регистрации, гражданству, статусу, к его способности быть пушечным мясом в очередной бойне.
Гранах, человек из плоти и крови, — пекарь и актер, еврей, сын, брат, беглый военнопленный, совершающий невероятный пеший переход из Италии в Швейцарию через горы, не представляет никакого интереса для политиков, военных и бюрократов. Идеология безразлична к индивидуальности — и на вчерашнюю надежду труппы, доброго малого, талант, уже глядят как на врага и шпиона. Подвиг бежавшего из плена не имеет значения: Гранах должен быть не героем, а обычным винтиком в безумной военной машине.
Печальная правда несовпадения человеческой и бюрократической мерки содержится в эпизоде получения Гранахом гражданства в постимперской Австрии.
«Я пришел в демобилизационную комиссию <...>. Там мне объяснили, что я не гражданин Австрии. «Но я же за Австрию четыре года воевал», — возразил я. «Да, — отвечал мне чиновник, — мне очень жаль, я крайне сожалею, это было ошибкой».
В итоге абсурд умножается, Гранах получает паспорт Украины, не имея к новой «Родине» никакого отношения.
Для Гранаха родина — это знакомое здание с двумя вывалившимися кирпичами, а не выстраиваемая заново государственная машина, за которую бьются, с одной стороны, — носители революционного сознания, с другой, — Врангель и Петлюра. Тот дом, в котором он рос — разрушен, его родина поругана.
Книга Гранаха — говорящее бытие. Читая ее, задумываешься над хрупкостью, неопределенностью человеческого существования.
Конфликт Гранаха и капитана Черни на фронте — продолжение противостояния двух миров: реального, человеческого и отвлеченно-бюрократического, расчеловеченного армейского. Образ войны как бедствия, разрушающего нормальную общественную жизнь, перекликается с антивоенным пафосом автобиографической книги, написанной соотечественником и соплеменником Гранаха, Стефаном Цвейгом. Но если неприятие войны во «Вчерашнем мире» носит несколько отвлеченный характер (сам Цвейг не воевал), то Гранах, потерявший, как и многие, четыре года жизни в бессмысленной бойне Первой мировой, описывает в романе-автобиографии всю грязь и абсурд великих войн изнутри.
Книга Гранаха — говорящее бытие. Читая ее, задумываешься над хрупкостью, неопределенностью человеческого существования. «Неизвестность» — так определяет это состояние в своем новом романе Алексей Слаповский, связывая его лишь с советским временем. Но это очень узко, и отмечено печатью идеологии.
Вся человеческая жизнь — неизвестность, неопределенность. Разве могло быть какое-то будущее у еврейского мальчика, родившегося в бедной многодетной семье? Он мог замерзнуть на улице, умереть от болезней, не пережить операции на ногах, погибнуть на войне, сгинуть в бурном революционном потоке. Хаос жизни — не современное изобретение. Бесконечные разговоры о неопределенности как состоянии постмодерна, мозаичной идентичности, поликультурности не кажутся после прочтения книги Гранаха чем-то новым. Начинаешь понимать, что после короткого периода ясности мы вновь вернулись на сто с лишним лет назад — в мир взаимной нетерпимости, национальных распрей, кричащей бедности и бездушного богатства, в мир, который может опять оказаться на пороге мировой войны.
Может быть, прочтение книги Гранаха позволит понять, что с нами происходит, и каковы возможные пути выхода из дурной бесконечности социального хаоса. В ней есть рецепт, простой, нехитрый, но он поможет хотя бы начать лечение — нужно быть человеком и, писать книгу своей жизни все лучше и лучше! Завет всем — людям, как близким к искусству, так и далеким от него.