Как рассказать об известном человеке, которого нет? Нет, он существует, но весьма условно, потому что отсутствует в современном информационном поле. Ни аккаунтов в соцсетях, ни интервью, ни фотографий. Лишь один след — книги. Романы, которые выходят каждый год примерно в одно и то же время. «Новый Пелевин», — радуются поклонники творчества.

«Пелевин» — так называется документальный фильм, вышедший на платформе KION и пытающийся создать портрет самого загадочного писателя современности.

О чем: Публицист и режиссер Родион Чепель подгадал выпуск своего нового фильма прямо к 60-летию мастера, который тот отмечал 22 ноября. Редкий случай, когда подарок не для юбиляра, пропавшего из публичного пространства более 20 лет назад, а для армии почитателей. Хотя, кто знает, может, Виктор Олегович тоже посмотрел. Тогда интересно: как оценил? С каким выражением лица слушал воспоминания о себе? Разговаривал ли с экраном, цедя сквозь зубы: «Вранье»? Никогда не узнаем.
Зато теперь благодаря Чепелю мы в курсе, что современный русский классик в детстве жил в том самом доме 8 на Тверском бульваре, что упоминается в популярной дворовой песне. Кто-то, возможно, знает (или помнит): «В доме 8 на Тверском бульваре было ясно даже детворе, что из 107-ой квартиры парень самый симпатичный во дворе!» Витя Пелевин мог претендовать на звание самого удачливого: несмотря на то, что родители его не относились к столичной элите, учился в престижной английской школе № 31. В то же время, «простолюдином» его не назовешь, потому что чуть раньше он посещал учебное заведение в одном из иранских городов. Его отец был военным, поэтому Пелевиным приходилось иногда жить за границей.

«Подлый, но личность», — так, по словам критика Галины Юзефович, характеризовали будущего творца школьные педагоги. Одноклассницы вспоминали: «Такой, знаете... Не отличник, но умный. Шут, который время от времени выдает абсурдные реплики или очень точные замечания». Друг детства Евгений Петренко смеется: «Однажды нас не пускали на выставку, Витя сказал, что мы — сфинктеры из управления дефекации. Пропустили».

А потом — Московский энергетический институт, не по велению сердца, а как обязаловка, а после... Перестройка, первый опыт написания статей, подработка в издательствах и — о, чудо! — открытие особого вида наслаждения, когда сидишь за письменным столом и создаешь миры, по которым будет скоро буквально сохнуть продвинутый читатель, которому так не хватало именно его, Виктора Олеговича. Ну, а дальше? О, чем дальше в фильм, тем крупнее мухоморы! Потому что без них, наверное, никак не описать Пелевина и уж тем более не ответить на вопрос: «Жив ли? Сам ли пишет? Где именно сейчас?»

Что в плюс: Фильм снят отлично — монтаж, дающий иллюзию плывущей перед глазами реальности, графические вставки, тонко продуманные спецэффекты. Хорошая подача материала. Особенно ценны, конечно, люди, которые видели Пелевина незадолго до «самозаточения». Это друзья, хорошие знакомые. Выступают и те, кто общался с ним коротко, но ярко, умудрившись стать прототипом героя в каком-нибудь романе. Например, публицист, первый главред русского Vogue Алена Долецкая.

Слушать героев — огромное удовольствие. Интересные рассказы, точные формулировки, меткие замечания. Критик Галина Юзефович считает, что все последние романы Пелевина далеки от художественности, в отличие от первых, зато они представляют собой яркие образцы такого востребованного жанра, как информационный дайджест. Редактор Ольга Аминова, когда-то работавшая с юбиляром, резюмирует: «Все о нем пишут, все о нем говорят. Все его читают, все просят у него интервью. Все ищут с ним встречи. Но никто его не видит. Что это за модель? Это модель Бога».

С последним можно, конечно, поспорить. Но, безусловно, эта документальная картина захватывает, полтора часа пролетают незаметно.

Что в минус: Даже если поверишь, что Пелевин жив, то загрустишь: да можно ли сказать о нем так, когда он и не человек почти, а плотское воплощение бесстрастного текста? А потом и вовсе опечалишься от предложения Чепеля: может, это не писатель исчез, а мы стерлись из созданного им мира? Что, если так? Где мы тогда, в какой пустоте?