— В предисловии к своей книге «111 портретов музыкантов» вы говорите о том, что предпочитаете, ничего не знать заранее, чтобы, рисуя портрет, не подменять настоящее изучение каким-то готовым конструктором. И что герой должен вести за собой, притом что рисуете как портреты любимых, так и не очень музыкантов. Но ведь это полноценное следование, позволяющее раскрыть характер, не всегда возможно (особенно если музыкант не близок). Как тогда нарисовать правдивый портрет?

— Речь о том, что портрет — это исследование. У любого рисовальщика с годами накапливаются фишки, приемчики, ходы, которые позволяют быстро решить какую-то задачу, они работают как конструктор, позволяют не задумываться. Если этот метод применять в портрете, то все работы неминуемо становятся похожими друг на друга, а не на героев. Он неизбежно блокирует уникальные особенности героев, ты применяешь прием раньше, чем вгляделся и увидел что-то совершенно небывалое. Кроме этих фишечек есть поверхностное знание анатомии, вырастающее буквально из языка, если в языке нет такому названия, значит, нужно выбрать из того, что есть — нос бывает либо курносый, либо крючком, но не оба вместе. Именно это знание мне очень долго не давало сделать точный портрет Майкла Джиры, у которого нос как раз курносый и крючком одновременно, и таких случаев было множество.

Характер раскрывается через мимику, жест, которые всегда уникальны. Нужно просто внимательно смотреть. Если я чему и научился, то это смотреть на каждого героя как на совершенно новый инопланетный одушевленный объект и шаг за шагом двигаться к ясности.

— 111 портретов, и каждый заряжен своей энергией. Плывущее лицо Нины Симон, слегка апатичный Том Йорк, гордо поднятая голова Цоя, статичный Киркоров, меланхоличный Кобейн, закорючка вместо Майкла Джексона, но именно она, как ни странно, лично мне напоминает о лунной походке. Как достигается эта понятная каждому экспрессия?

— Спасибо на добром слове. Это та же история — я не даю себе ходить протоптанными путями. Совсем этого избежать невозможно, но вы, видимо, засчитываете мне попытку. Киркоров, к слову, один из самых динамичных моих портретов, просто он движется не поперек листа, а перпендикулярно.

Движение может очень по-разному быть устроено, часто зритель считывает не только движение персонажа, но и движение самих линий и форм. В одном абзаце всего не опишешь, что может в графике происходить, но, например, есть у меня один фокус: если растянуть картинку процентов на 130 по горизонтали, она становится заметно лучше. Это, конечно, не у всех сработает.

Иллюстрация из книги Виктора Меламеда «111 портретов музыкантов»

1 2

— Мне очень понравилась ваша мысль о том, что иллюстрация — это мощный способ познания мира. А что такое комикс?

— Речь шла про рисование. Иллюстрацию я бы не назвал способом познания.

Комикс — это форма литературы. Чтобы заниматься литературой, нужно уже накопить некоторое знание о мире и желание его передать читателю. Главная разница между комиксом и графикой в широком смысле в том, что комикс мы читаем, а графику смотрим, это разные процессы, и понятно что, скажем, у Маттотти каждый фрейм комикса достоин золотой рамы, но важна и гладкость чтения, легкость перехода от одного кадра к другому. В графике, как мне кажется, нужно вечно тормозить зрителя, затруднять чтение, остранять, по Шкловскому. В портрете в известной степени я пытаюсь делать именно это.

Повествовательная сторона была для меня точкой входа в преподавание

— В одном из своих интервью вы сказали, что вопрос о приоритете визуализации и повествования для иллюстратора всегда открыт. Я довольно часто в последний год-два встречаю ваше имя в связи с комиксами (фестивали, лекции, переводы). Сегодня для вас повествовательная сторона важнее?

— Просто я люблю комиксы. В них много всего интересного происходит, и, разумеется, мы с ним работаем на курсе * — Виктор Меламед ведет в «Британской высшей школе дизайна» двухгодичный курс иллюстрации и интенсивы. . Повествовательная сторона была для меня точкой входа в преподавание. Я самоучка, и опыт у меня довольно специфический, поэтому как препод я не занимаюсь практически технической стороной. Но оказалось, что о литературном аспекте графики, о пересказываемом, очень мало говорится. Закономерно, что среди сегодняшних российских графиков классных рассказчиков раз два и обчелся. Графика — это язык, но прежде, чем мы на этом языке сможем что-то сказать, нам нужно произнести это по-русски, по крайней мере, ту переводимую часть. Она создает структуру для игры пластической. Даже если в работе отсутствует сюжет, зритель будет искать его, и нужно проговаривать, как именно мы обманываем его ожидания и что даем взамен.

— Вы перевели на русский язык графические работы Тома Голда. У него довольно тонкий и своеобразный юмор. Что было самым сложным в этой работе?

— Шутки всегда сложно переводить, часто приходится заменять их собственными. Голд вдобавок большой ботан, у него множество шуток — про Диккенса которого я, например, довольно плохо знаю. От чего-то приходится отказываться. Сложно решить: убрать шутку, которая даже мне непонятна, или это все-таки я тупой.

— В интервью 2011 года Look at me вы сказали, что «иллюстрация находится на пороге очень серьезных перемен, это связано с появлением электронных книг, и очень удобных средств трехмерной графики и анимации». Случились ли эти перемены? И появилось ли в отечественной иллюстрации что-то, что вас удивляет?

— И да и нет. Появились новые профессии, но иллюстрация еще больше обособилась, стало понятно, что интонация, которая естественно образуется в рисунке, фактура живого материала, легкость создания рисунка, наконец, ценны сами по себе. Поэтому традиционные техники не только не умерли, но вот сейчас зародилась целая среда принтмаркетов в Москве, и, надеюсь, будет развиваться. При этом трехмерной графике, в видео особенно, совершенно удивительные вещи сейчас происходят, я жду, как они обратно прорастут в рисование.

— Что сегодня вам интереснее всего в преподавании?

— Студенты. К нам приходят просто удивительные люди, и следить за тем, как они меняются по мере прохождения курса и какие сюрпризы преподносят — огромное удовольствие.

— Правильно ли я поняла, что задача вашего двухгодичного курса в «Британской высшей школе дизайна» воспитать универсального художника?

— Нет. Наша задача сделать из человека того художника, которым он может и хочет быть. Сжать до двух лет процесс, который может занимать и десять лет и больше (как в моем случае). Все наши проекты рассчитаны на выбор студентом своего собственного направления, мы только пинаем его туда. По сути, занимаемся модерацией самообразования.

Универсальный художник, по моему глубокому убеждению, это не художник в романтическом смысле. Если человек занят всем, что на него ни падет (опять же, как я в гг. 1997-2007), это означает, что он сфокусирован на коммерческой стороне профессии. Художнику нужен Большой вопрос, к которому он будет с разных точек подходить всю жизнь.

У нас на курсе разнообразие техник скорее полезный бонус в процессе самообразования, но никак не самоцель. В конечном счете на дипломе каждый должен прийти к одной технике и пестовать ее.

— А что делать тому, кто хочет учиться рисовать только комиксы? Насколько я знаю, в России нет отдельного курса, целиком посвященного этому виду искусства.

— Искать хорошие курсы аниматоров и сценаристов, в любом порядке. У нас комиксу посвящен один семестр, но мы к нему приходим уже с неким багажом. Мы в любом случае таким людям рады.

— Какое-то время назад вы говорили об иллюстрации как о хайку, сегодня одна из ваших лекций на «Бумфесте» — «Жанр сенрю в графике». То есть те же три строчки, но лирики меньше, а юмора больше... Расскажите, пожалуйста, подробнее о смещении вашего взгляда.

— И то и другое в первую очередь наблюдение, мне было важно заставить коллег заниматься именно этим. В жанре хайку юмора достаточно, принципиальная разница только в допустимости упоминания людей, в этом смысле сенрю, конечно, много интереснее. Никакой эволюции тут нет, я просто перебирал разные формулировки в лекции и учебном задании. Подробный текст об этом с примерами есть у меня на сайте.

Иллюстрация Виктора Меламеда / behance.net

1 4

— И последний вопрос, в предисловии к своей книге вы говорите о том, что, издав ее, решили подвести своеобразный итог, что пора двигаться дальше. Куда?

— В прошлом году я сделал серию монотипий под названием «Старый-старый зверь едет на машине», я показывал ее на «Бумфесте», и на behance у меня она висит. Мир этой серии меня продолжает занимать, я работаю над книгой о нем, это вряд ли будет комикс, скорее калейдоскоп наподобие «Теллурии» Сорокина, только из единичных листов. В идеале каждый должен быть сенрю, но там много всего интересного, поэтому иногда это просто назывные предложения. Кроме того, я занят деревянной скульптурой, и некоторые сюжеты связаны с этим миром, пишу книгу, что-то вроде учебника, начал сочинять песни, развиваю курс, много дел, короче.