18+
19.12.2018 Тексты / Рецензии

​В чёрном-пречёрном городе

Текст: Владимир Березин

Фотография: предоставлена ИД «Пятый Рим»

О разнообразии цветов жанра «нуар».

Васильченко А. Пули, кровь и блондинки: История нуара. — М.: Пятый Рим, 2018. — 352 с.

Много лет назад мы с моим кумом сидели не то на конференции, не то на круглом столе с участием одной знаменитой писательницы. Она была знаменита своими многочисленными детективными романами и сама стала символом отечественного детективного ремесла. И вот она рассуждала о разновидностях этого жанра, и вдруг сказала, что нуар был невозможен в произведениях советского периода.

— Это ведь не вписывалось в официальную идеологию. Тут герой должен проснуться, не понимая ничего. Весь мир для него враждебен и не ясно, где свои, и где — чужие. И самые близкие норовят предать...

Мы с кумом, помнится, одновременно выдохнули: «Судьба барабанщика». Это и был советский нуар, впрочем, не единственный его образец.

Перед нами книга о том особом стиле, который оказал влияние на весь мировой кинематограф, хотя ассоциировался с «низким жанром», причём родившимся из немецкого экспрессионизма, французского кино и голливудского детектива.

Надо сказать, что нуар оказался абсолютно интернациональным явлением, и можно перечислить массу произведений, составивших советскую литературную и киноклассику, кроме «Судьбы барабанщика». Феномен нуара ещё и в том, что это жанр и не жанр одновременно, его определения — что тришкин кафтан, расползаются, и всё равно накрывают подчинённые нуару объекты лишь частично.

Автор справедливо замечает, что современники редко могут угадать, определит ли произведение новый стиль, станет ли фундаментом очередной традиции. Здесь это видно в полной мере, причём сам стиль несколько раз хоронили — в конце пятидесятых, затем в семидесятые, но он, странным образом, выворачивается и продолжает жить. Забегая вперед, то есть, пролистывая книгу, ближе к концу мы обнаруживаем много пограничных примеров — то нуар проникает в фантастику («Бегущий по лезвию»), то эксплуатируется в пародиях, то сочетается с «женским кино». В конце книги приводится огромный список фильмов, объединённый заголовком «Краткая хронология нуара» — от 1912 до 2018 года. (К чести издателей, что они не экономили на бумаге и печати, отчего десятки кадров из фильмов чётки и ярки (несмотря на свою чёрно-белую природу).

Но вернёмся к определениям. Нуар определяется интуитивно, но чрезвычайно узнаваем. Автор, кстати, настаивает на прилагательном «нуаровский».

Итак, это производная от гангстерских фильмов, и в нём обязательно присутствует криминальное начало. Реже в героях наличествует казённый человек, чаще — частное лицо, не связанное субординацией и правилами. Редко случается адекватное воздаяние поступкам главного героя, чаще, чем в прочих жанрах, присутствует насилие. Классический «нуар» обычно связывают с особой игрой света — действие происходит ночью, особая роль отдана теням, лица освещены с необычных ракурсов, и это чисто городская история, при этом хэппи энд нечастый гость в ней.

Самое интересное тут, конечно, цвет и свет. Васильченко пишет: «Подлинным отражением реального города его кинематографический портрет при этом не становится — это всего лишь его „тёмная деформация“, объект, в котором выделены и подчёркнуты только теневые стороны жизни. В итоге сутки почти всегда сводятся к истории одной ночи, во время светлого периода дня любое действие замирает, будто набираясь сил во сне» * — Васильченко А. Пули, кровь и блондинки: История нуара. — М.: Пятый Рим, 2018. С. 43. .

...нуар — это жестокий городской романс

«Тени, порождённые ночью, в нуаре далеко не так слабы, как тусклые отблески света. Они эгоистичны, бесцеремонны, жаждут насилия и падки до соблазнов. В этих тенях проявляется настойчивая „воля к ночи“ со всеми её сомнительными атрибутами» * — Васильченко А. Пули, кровь и блондинки: История нуара. — М.: Пятый Рим, 2018. С. 56. . Тени двигаются, выходят из углов, мечутся по стенам и заползают на потолок — это фрагменты живой тьмы.

Вторая неотъемлемая черта: нуар — это жестокий городской романс. Город в нём не только место действия, но и герой. Место, в котором у каждого здания есть тёмный и мрачный двойник — светлой улице соответствует сумрак двора, мусорные баки, раздвижные пожарные лестнгицы — и неизвестно, кто первичен — освещённый дневной фасад или тень стены. Лабиринт подземелий тоже годится в качестве локации, а особенно самый доступный городской лабиринт — метро.

Третья составляющая — особый тип героя. Главный герой нуара — брутальный мужчина с особым отношением к преступлению. Иногда он сам преступгник или балансирует на грани законного. Законопослушный герой передаёт героя в руки правосудия, герой нуара и есть закон, его бог дремлет в вышине, отдавая жестокость и жалость в руки человеческие.

В книге говорится о специальном типаже личного расследования и личного правосудия: «Частный детектив, который был известен публике по литературным произведениям и кинофильмам 30-х годов, так и остался в прошлом. В нуаре появился новый тип сыщика — подчёркнуто бесчувственный и отрешённый. Подобно Шерлоку Холмсу и патеру Брауну, новый герой категорически отказывается работать на полицию. Он не хочет быть связанным с репрессивным государственным аппаратом, полагая, что сможет принести больше пользы, будучи „свободным“. Данная черта характера перекочевала из викторианской литературы в американский кинематограф, практически не претерпев существенных изменений» * — Васильченко А. Пули, кровь и блондинки: История нуара. — М.: Пятый Рим, 2018. С. 114. . Но тут же автор оговаривается: «Ранний нуар породил „код“ частного детектива, который и по сей день используется для создания подобных образов. Отстранённый сыщик противопоставлен холодному и рассудительному рационалисту (Холмс). Нуар обращается к подсознательному, в то время, как классический английский детектив — к рассудительным аспектам жизни» * — Васильченко А. Пули, кровь и блондинки: История нуара. — М.: Пятый Рим, 2018. С. 115. .

Четвёртое основание жанра — героиня нового тогда типа. Нуар — один из самых эротичных жанров, исключая, быть может, собственно, эротическое кино. Причём имеется в виду вооружённая эротика. В середине XX века произошло перемешивание общества, и в том числе перемена гендерных ролей. Две войны, и американская мобилизация женщин на производство (ср. знаменитый плакат We can do it!) окружили обывателя самостоятельными женщинами, принимающими решения. Васильченко, вслед другим исследователям, пишет о «двух полюсах» женского начала в нуаре — невинное существо и роковая женщина.

Мне нужно вставить несколько слов. В нуаре роковая красавица манипулирует мужчиной. Она становится особым родом сексуального объекта. То есть она, конечно, является объектом мужского желания, но несёт в себе опасность для мужчины. Для него всякая женщина должна быть добычей, однако добыча часто сама оказывается охотником (охотницей). Вот эта модель «политого поливальщика» остаётся чрезвычайно продуктивной и сейчас. Во времена окончательного перемешивания гендерных ролей, мужчина-потребитель часто с упоением ставит себя на место жертвы. Но, парадокс нуара в том, что femme fatale подавляет образ своего светлого варианта — девушки-невинного-цветка, которая часто достаётся герою в награду.

С манипуляцией связано ещё одна черта нуара, то, как жанр обходится с моралью. Традиционная схема эмоций построена на воздаянии. В классическом сюжете происходит медленно разворачивающаяся борьба добра со злом. Зло делает первый ход, добро вначале терпит серию поражений, но потом отыгрывает своё. Зло повержено, добро торжествует. А в нашем случае и добро не совсем добро, и победа его неочевидна.

То, что в СССР возникла целая череда произведений, которые были построены на базовых принципах этого стиля, показывает, что обращение к подсознанию в середине ХХ века было естественно для всех стран. Подобно тому, как в Нью-Йорке или Кливленде вдруг обнаруживаешь нечто похожее на «сталинские небоскрёбы» только подчёркивает это явление. Не заимствование, нет, а обслуживание каких-то внутренних свойств человеческой природы. Советский нуар, мне кажется, нами не до конца обдуман (впрочем, это вообще не предмет разговора внутри книги — она посвящена зарубежным классическим образцам).

У нас всё жёстче. Мальчик просыпается в своей квартире, он разлучён с отцом, как Телемак. В опустевшем доме по ториччелеву закону заводится шпион, а потом ещё один, мир фальшив и зыбок, и не поймёшь в кого стрелять, когда револьвер тяжелит твою руку. И только кажется, что мир этой плёнки чёрно-белый. В нём тысяча оттенков чёрного и множество разновидностей тусклого света.

Это наш внутренний мир.

Другие материалы автора

Владимир Березин

Баллада о точности

Владимир Березин

​Огурцы и огуречики

Владимир Березин

​Человек предназначения

Владимир Березин

​Одно круче другого