18+
27.02.2019 Тексты / Статьи

​О чем молчит «Промзона»?

Текст: Татьяна Золочевская

Фотография: Отец художника в руине одного из цехов, где он работал в 1970-х. Скриншот из фильма «Субъекты памяти», 2016.

О том, как промзона становится объектом нового искусства на выставке Павла Отдельнова, рассказывает обозреватель Rara Avis Татьяна Золочевская.

У содержания нет формы, оно само форма.

Герхард Рихтер

«Промзона» Павла Отдельнова занимает весь третий этаж Московского музея современного искусства на Петровке. Известный художник, «мастер индустриального пейзажа», по определению критиков, материализует и помещает свое видение прошлого в более широкий контекст современного искусства. Осмысливая сложный и абстрактный объект — промзону, Отдельнов предлагает концептуальное прочтение, приглашая зрителя стать сопричастным выставке. Где еще вы пройдетесь по рваным противогазам, вдохнете запах «Белого моря» и увидите панорамные кадры шламохранилищ, снятые квадрокоптером?

Роман о памяти

Многосоставность выставки, основанной на продолжительном исследовании, напоминает по устройству роман. Прочитать «Промзону» можно по-разному и на разных уровнях. Что-то обязательно покажется избыточным, это зависит от вкуса и личных пристрастий. Для кого-то живопись априори самодостаточна и не требует пояснений, кто-то с интересом погрузится в документальные свидетельства очевидцев, а кто-то, похрустывая битым стеклом под ногами, подключит внутреннее зрение.

Шесть разделов экспозиции при желании можно уложить в романную канву. Первый зал «Следы» — пролог, задающий повествованию тон, «Руины», демонстрируя разнообразие форм разрухи, развивают тему, «Доска почета» рассказывает о героях прошлого, «Музей» удивляет и обогащает запахами, редкими экспонатами, а «Песок» становится кульминацией и развязкой. «Кинозал» — и послесловие, и самостоятельный кинорассказ о промзоне.

Павел Отдельнов исследует темы памяти и забвения. Проблематика «Промзоны» вырастает из личной истории — трудовых будней трех поколений семьи, в совокупности проработавших на химических заводах Дзержинска более сотни лет. Судьбы конкретных людей встроены в машину государственных процессов — индустриализацию 1930-х годов, производство сырья для народного хозяйства и выпуск боевых отравляющих веществ во времена Второй мировой. И личное, и общественное, поступательно развиваясь, достигают пика в годы Перестройки, проходя условную точку невозврата. Децентрализация экономической системы приводит к передаче комплекса химзаводов в частные руки, и многие из них закрываются.

Так образуется промзона — комплексное понятие, включающее в себя заводские здания, цеха, огромные пустоши и резервуары с химическими отходами. Эти составляющие больше не нужны, но и сегодня, спустя тридцать лет, они никуда не делись. Промзона как в замедленной анимационной съемке, где с каждым кадром что-то меняется, безвозвратно гибнет. При этом, все, что состоит из металла и дерева, обречено на естественную смерть, и, по сути своей, достаточно безобидно. А вот то, что наполняет заброшенные резервуары, колышется не утилизированным морем химии — по-настоящему опасно, живуче и непонятно в видоизменениях.

Восточная промзона Дзержинска. Скриншот из фильма «Химзавод», 2018.

Эта чужая мне и другим посетителям — промзона Нижегородской области становится близкой и важной не потому, что оказывается прямо перед глазами, на расстоянии вытянутой руки, а потому, что обретает живой голос и новые контуры, благодаря поискам художника. Для Отдельнова это не просто объекты, попавшие под руку или в объектив, а родные места, где честно и долго трудились его близкие: отец, бабушка. Каждое утро, в течение десятилетий, они уходили на работу на химзавод, рассказы про который велись дома. Как и отец, еще мальчишкой, Павел легко определял по запаху, принесенному ветром, профиль цеха или конкретного производства, где случилась авария.

Когда деревья были большими, большим был и химкомплекс. Некогда грандиозные цели и задачи секретного производства обернулись проблемами и катастрофами для сотен, если не тысяч людей. Эти несопоставимые масштабы краха личного и общественного впечатляют и обескураживают — контрастностью, бессмысленностью жертв.

Страшную сказку о потерянном времени содержит этот роман о промзоне. Сегодняшние руины и пустоши — как нечто обыденное, повседневное и все-таки самоценное приобрели усилиями Отдельнова другое — художественное и философское измерение.

Акцент на сильную долю

Экспозиция раздела «Следы». Фото: Павел Отдельнов.

Историческую перспективу «Промзоны» задает ахроматизм зала «Следы». Вымоченные дождями эпох, высушенные забвением, серые картины, написанные на основе фотографий, рассказывают истории из заводских газет. Рябящие точки растра создают любопытную оптическую иллюзию: кажется — невозможно ничего рассмотреть, но отступая, видишь — проявляются контуры людей и событий.

Серый, по словам Кандинского, не имеет внешнего звучания, он — безнадежен в своей неподвижности. Но серый Отдельнова зыбок и красноречив — это тени живых людей и мертвых пространств, восставших из пыли многотиражек. Подобно Йозефу Бойсу, завернувшему мир в серый войлок, Отдельнов заворачивает зрителю немного «Промзоны» с собой — сколько захватишь взглядом растровых точек.

То, что все исчезает, приходя в упадок — для Отдельнова стало ясным десять лет назад, когда художник пытался найти на огромной заброшенной территории — двадцать на десять километров — цех, где работал отец. Здание сгинуло. Даже остова не нашлось — на этом месте выросли деревья. Возможно, поэтому и появилось желание запечатлеть то, что осталось. По словам Отдельнова, эстетика разрушения оказалась завораживающей, но захотелось узнать больше о судьбах людей и цехов, проследить путь превращения химкомплекса в руины. Некоторые идеи подсказали подшивки старой прессы, которые Отдельнов изучал в отделе газет и диссертаций библиотеки имени Ленина.

Павел Отдельнов. «Руины. Весенний день». 2018. Холст, масло. 150×200.

Родилось желание исследовать и тему портрета, который, как и облик зданий, тоже менялся на протяжении разных эпох. Впервые фотография заводской территории появляется в одной из малотиражек только в 1970-е, химзаводы имели высокий гриф секретности, публиковать их запрещалось. Картина, сделанная на основе этой фотографии, напоминает то, как выглядит эта территория сегодня: цистерны, бочки, запустение. Техника применения растровых точек, густо покрывающих изображение, презентует внутреннюю взаимосвязь прошлого и настоящего. Когда-то было, но теперь не существует. Картина здесь как посредник памяти. Чтобы разобраться, что изображено, надо вглядеться. На некоторых проступают фигуры людей, держащих какие-то лозунги — кажется, вот-вот ухватишь выражение их лиц, но слишком высокий растр, будто рифмуясь с идеологией того времени, не позволяет сделать этого.

Павел Отдельнов. «Общее фото». 2017. Холст, акрил. 60×80. Из коллекции галереи «Виктория», Самара.

Или вот картина, в основе которой фотография, снятая через день после страшного взрыва крупных цехов в 1960 году. Жители города знали, что произошло, но очевидцы подписали бумаги о неразглашении, погибших хоронили на разных кладбищах, чтобы избежать возможных протестов.

Еще работа, списанная с фотографии установки, которая использовалась для заполнения химическим оружием авиабомб. На этом токсичном производстве бригада имела второй сменный состав. Внештатных ситуаций было много, начиная с утечек, ожогов и заканчивая гибелью людей. Рабочие этого производства прожили недолго — вещества, накапливаясь в организме, убивали их. Абсурдно и страшно то, что химоружие так и не было применено, но производство убило множество мирных людей. Их имена забыты.

Павел Отдельнов. «Руины. #10». 2016. Холст, масло. 100×160. Из коллекции Творческого индустриального кластера «Октава», Тула.

«Руины» — центральная часть выставки, занимает три зала. Живописные «портреты» руин: и разрушенные промышленные постройки, и интерьеры брошенных цехов. Отдельнов работал над ними четыре года, представляя некоторые на прошедших выставках в разных городах. По словам художника, руины можно назвать «советской античностью». Только разница в том, что век ее недолог, недавнее прошлое стирается — и хочется, запечатлев то, что осталось, задержать время. Живопись лучше других видов искусств справляется с этой задачей, считает Отдельнов.

Характерная особенность пейзажей — ощущение растянутости неба, пространств. Бросается в глаза отсутствие людей — только статика уцелевших перекладин и стен. Руины диктуют дистанцию, медленное прочтение в буквальном и переносном смысле. Полотна дополняет текст: рассказы-воспоминания отца о нелепых и внештатных ситуациях, что происходили на заводе за сорок лет его трудового пути. Тексты также изданы к выставке отдельной книгой «Без противогаза не входить!»

Экспозиция раздела «Доска почёта». Фото: Павел Отдельнов. Предоставлено автором.

К инсталляции «Доска почета» нужно идти по рваным противогазам, усыпавшим пол этого зала. Темно, и только битые стекла «очков» поблескивают. Метафору нехватки воздуха, когда индивидуальные средства защиты не помогут, предлагается интерпретировать зрителю. Портреты людей, списанных с фотографий, невелики по размеру и отсылают к особенностям своего времени. Это не конкретные люди, а скорее их оболочки. В 1930-е годы снимали, используя контрастный свет. Перед нами причесанные стахановцы, со свежим номером «Правды». В 1950-е, во времена бабушки Павла, появляется романтический образ героя-комсомольца, в этих фотохрониках меньше ретуши. В 1960-х — скучные, ни о чем не рассказывающие образы передовиков, помещены в заводские интерьеры. В 1980-е возвращается гибридный портрет, чем-то похожий на фотографии 1930-х, человек снова освещен и устремлен в будущее.

Павел Отдельнов. «Доска почёта». 2015–2019. Фрагмент инсталляции.

Ключевой портрет в серии — тот, где у людей нет лиц, только белая маска — видение художником портрета как такового. Своеобразный конструктор, который долго рассматриваешь, размышляя, возможно, маски-портреты и противогазы роднит одинаковая антропоморфность и мертвенность?

В зале «Музей» — инсталляция «Белое море» мерцает и переливается: художник использовал серию снимков из космоса, чтобы воссоздать вид резервуара, в котором что-то продолжает жить и перерождаться.

Дачный участок родителей Павла находился в одном километре от «Белого моря», запах которого он помнит с детства. «Выходишь утром в школу, — рассказывает художник, — а туман пахнет прелым сеном, значит, одним из компонентов этого тумана вполне может быть фосген (боевое отравляющее вещество)». Еще в детстве выяснилось неожиданное: токсичные вещества иногда имеют приятный запах. Синильная кислота пахнет горьким миндалем, хлорацетофенон — черемухой. По направлению ветра можно было угадать, где случилась беда.

Запах — сложная субстанция, летучая, эфемерная, трудно поддается экспонированию, но на выставке стоят колбы с запахами. Еще представлены использованные графитовые стержни — ими топили дома в поселках, окружающих заводы. А до этого графит применяли для электролиза в цехах. Но мало кто знал, что отработанный материал накапливает токсичные вещества, и, сгорая, выделяют много вредного. Люди, топившие им дома, тяжело пострадали.

И наконец, «Песок»— символ забвения. Запустение и покой отличают экспонаты этого зала, но они же выворачивают смысл наизнанку. Под зыбучей толщью песка скрыто глубинное захоронение опасных отходов. А скромная табличка: «Вход воспрещен» повидала немало экстремалов, пренебрегших предупреждением и оставивших десятки обувных разнопарок на мнимом песочном поле.

Павел Отдельнов. «Опасная зона». 2018. Холст, масло. 180×260. Из коллекции Института русского реалистического искусства, Москва.

Что же до кульминации, то нездоровым плодом промзоны становится последний экспонат — загадочное нечто из шламоотстойника —условная «новая форма жизни».

Павел Отдельнов. «Мутант». 2018. Найденный объект.

Но об этом «Промзона» молчит, и говорит, как ни странно, тоже. Становясь полноценным объектом современного искусства, увлекает зрителя в сложные романные перипетии. Благодаря исследованию, Павел Отдельнов раскрывает нам красоту обычного, заставляет замедлить шаг, заземлиться, почувствовать странное очарование исчезающего места. Далекое индустриальное прошлое перестает быть мертвым, оживая картинами, экспонатами, кинорассказом. Но что делать с этим наследием? Как отстраниться и забыть, но остаться вовлеченным и наполненным одновременно?

Другие материалы автора

Татьяна Золочевская

​«Плохая идея» для Астрид Линдгрен

Татьяна Золочевская

​Андрей Битов: История с географией

Читать по теме

​Зачем «Уместные» едут в Осетию?

Художник Максим Иванов рассказал Rara Avis о том, что такое муралы и почему монументалистский проект «Уместные» приобрел осетинский контекст.

17.05.2017 Тексты / Интервью

​Музыка будущего

Со 2 по 7 октября в Москве проходил фестиваль Everything is real, посвященный музыке американского композитора Элвина Люсье — смелого экспериментатора, продолжателя и ученика пионера академического музыкального авангарда Джона Кейджа. Корреспондент Rara Avis Дарья Лебедева сходила на концерт в Новом пространстве Театра Наций и услышала пять композиций Элвина Люсье.

12.10.2017 Тексты / Статьи

Кочевник, уважающий кирпич

О великом архитекторе Луисе Кане, его знаковых сооружениях и непрерывном поиске.

03.05.2018 Тексты / Статьи

​Фредерик Пажак: «Детских рисунков Ван Гога нет»

Автор необычной биографии Ван Гога, где рисунки и тексты равноправны, Фредерик Пажак рассказал Rara Avis о художнике, комиксах и Марине Цветаевой.

17.09.2018 Тексты / Интервью