Помните этот мемовопль? Обычно он адресуется к неким «проклятым инопланетянам» — ну, или немного хуже, чем к «проклятым», все зависит от степени вашего аффекта и личной испорченности. Увы, знаменитое защитное заклинание из юмористической сетевой прозы нулевых давно не действует, и ребята с Нибиру здесь ни при чем.

Давайте посмотрим правде в синапсы: начиная с весны 2020 года содержимое наших черепных коробок переживает не самые легкие времена, и дальше, скорее всего, будет еще труднее. И возможно, вместо «10 сочных книг для безмятежного чтения в жаркий день» лучше начать лето 2022-го с книг, которые помогут хотя бы немного научиться ориентироваться в мире мозговых кошмаров. Например, героически освоить свежее переиздание классического научпопа от знаменитого нейроэндокринолога Роберта Сапольски «Почему у зебр не бывает инфаркта» — этот обширный трактат не научит вас быть зеброй, но поможет разобраться в проблемах стресса — а также познакомиться с «Потерявшей разум», автобиографической историей нейрофизиолога Барбары Липски, которой волей судьбы пришлось взглянуть на свою специальность «изнутри».

А может, это все от нервов?

Если коротко — да, может. Это еще как может быть от нервов. Правда, далеко не все. И не всегда. И не у всех. И не совсем так, как вы себе представляете. Чтобы разобраться подробнее, придется преодолеть почти пятьсот страниц увлекательного, местами даже уморительного, но довольно сложного текста. Роберт Сапольски умеет популяризировать науку очень по-разному. Сборники его коротких очерков о причудах человеческого организма читаются как стендап комеди (хотя рассуждает он зачастую о вещах поистине страшных). «Записки примата», в которых Сапольски рассказывает, как исследовал африканских павианов, напоминают смесь философского эссе с шекспировской трагедией. А еще Сапольски пишет увесистые научно-популярные труды для терпеливых и крепких духом неспециалистов — к этой категории и принадлежит «Почему у зебр не бывает инфаркта». Если проявите должную степень когнитивной отваги, то к концу книги аксоны, дендриты и глюкокортикоиды будут вам как родные. А заодно вы узнаете, для чего животным мочевой пузырь (спойлер: не все так однозначно), что происходит в носу беременной женщины и почему щекотать самого себя — не весело. Вы можете спросить, при чем тут проблемы стресса. Во-первых, при том, что гуманный автор книги о стрессе старается минимизировать стресс аудитории, а во-вторых, при том, что биология полна запутанных взаимосвязей.

Наука отбрасывает на массовую культуру огромную тень, которая часто, как в сказке Шварца, начинает вести совершенно самостоятельную и весьма насыщенную жизнь. И стресс в этом театре теней — один из самых колоритных персонажей. Вам приходилось выслушивать от одного родственника пламенный монолог на тему: «а вот у нашего поколения никаких нервов не было», от другого — захватывающую историю о том, как у тети Лиды нашли рак горла, а все оттого, что она слишком яростно дискутировала с невесткой о том, кто именно придумал коронавирус, а потом ехать на собеседование, которое внезапно оказывается не просто собеседованием, а «стрессовым интервью»? На самом же деле ни рогов, ни копыт, ни суперспособностей у стресса нет — это просто сложное и до конца не изученное явление. Зебре, убегающей от льва по саванне, инфаркт на нервной почве, разумеется, не грозит — она либо убежит от льва, и стресс закончится, либо будет съедена... и стресс, опять же, закончится. У человека же со стрессом выстраиваются высокие, как у героев фильма «Покровские ворота», отношения, и часто — на всю жизнь. Долгую и полную проблем со здоровьем. Или полную проблем со здоровьем и недолгую.

«Почему у зебр не бывает инфаркта» изначально писалась как пособие для растерянных приматов, живущих с нервной системой, заточенной под убегание от льва, в счастливом обществе без глада, войны и мора. Не потеряла ли книга актуальности в 2022 году, когда, кажется, уже все мы поняли, что главной заботой человечества в ближайшее время будет не освоение Марса и подавление восстания роботов, а кое-что гораздо более олдскульное? Нет, не потеряла. Поспеть за изменениями эпидемиологической и политической обстановки — задача для нашего организма невыполнимая, мы все те же дезориентированные обезьяны в странных джунглях. И бывают ситуации, когда разобраться в схеме передачи информации от нейрона к нейрону или функциях гиппокампа проще и полезнее, чем в новостях. Даже с учетом того, что сами нейробиологи до сих пор многого не понимают в устройстве мозга, и Роберт Сапольски честно в этом признается. Поэтому лучше отключить на время страх перед Сложными Научными Словами и позволить автору провести вас по лабиринтам человеческого организма и подивиться тому, что стресс всех цветов и размеров — своевременный, несвоевременный, длительный, краткий, сильный, слабый, свойственный всем представителям царства животных или лишь Homo sapiens — способен (или, как это ни удивительно, не способен) сделать с вашим дыханием, сердцебиением, пищеварением, сном, метаболизмом, мышлением, иммунитетом, процессами роста, размножения, обучения, развития опухолей, получения удовольствия и старения. А если выйти за пределы физиологии и прогуляться по улицам, можно узнать кое-что любопытное — и весьма печальное — о связи стресса и экономики.

Для придания процессу чтения большей увлекательности можно на специальной бумажке отмечать, сколько раз ваши нейроны тряхнет от мысли: «Праматерь митохондриальная, да как я вообще еще жив при таком раскладе?», а сколько раз — от мысли: «Захватись обратно мой серотонин, да я чертов супергерой!». Не исключено, что полученные данные станут для вас немалым сюрпризом.

Безумный ученый, который выздоровел

Трогательное семейное фото: мужчина и женщина, нежно касаясь друг друга головами, сидят за деревянным столом на веранде. Перед ними — бокал со спиртным и шикарный набор суши. Это день рождения Мирека. А его жена Барбара — симпатичная, подтянутая, с короткой стрижкой и в очках — только что привезла из ресторана его любимые суши, попутно выяснив, что утратила способность выполнять простейшие арифметические действия. Складывать небольшие числа получается, а делить, умножать и вычитать — нет. Мужу она ничего не сказала. Она улыбается и уверенно держит в руке палочки для еды. Через какое-то время врач объяснит Барбаре, что за разные математические действия отвечают разные области теменной доли, и ее теменной доле до какой-то степени повезло.

Еще один «застольный» снимок: Барбара демонстрирует фотографу тарелку с чем-то явно вкусным. Это омлет с лисичками. Переехав из родной Польши в США, Барбара не забросила свою страсть к собиранию грибов. Видно, что она горда добычей. Фотография не расскажет о событиях предшествующего дня, о том, как вскоре после счастливого обнаружения полной поляны лисичек с мозгом Барбары произошло что-то крайне скверное, и тут уже скрыть от семьи ничего было нельзя — интеллигентная, доброжелательная жена и мать внезапно превратилась в злобную истеричку. Барбара еще не осознала, что усталость от долгой прогулки по лесу оказалась губительна для ее сдавленной и прижатой к стенке черепа префронтальной коры, а ощущение силы и бодрости было всего лишь следствием высоких доз стероидов, назначенных врачом в отделении неотложной помощи.

Еще один снимок, тоже неотъемлемая часть семейной истории: мозг Барбары, усеянный точками опухолей и белыми пятнами отеков.

«— Пожалуйста, скажите мне, — попросила я. — Что будет потом?

Я чувствовала себя ученым, который спрашивает о подопытном образце в банке, как будто речь шла не о моей возможной смерти, а о чем-то совершенно постороннем.

— Вместе с отеком усилится давление на мозг, и вы, вероятно, впадете в кому, — ответил доктор.

Кома? Кома меня не пугает. Это звучит успокаивающе, как сон.

— А потом? — не отставала я.

— Потом... в конце концом вы умрете, — тихо сказал он.

— Ладно. Что мне делать сейчас? Как к этому подготовиться? — спросила я будничным тоном, как будто речь шла о ремонте навеса на заднем дворе».

Это может показаться примером истинного мужества перед лицом трагедии или торжеством научного мышления над эмоциями — в конце концов, Барбара Липска была не рядовой пациенткой, а известным нейрофизиологом, специализирующимся к тому же на изучении психических заболеваний. Но это не так. И рассказывая историю своего двухмесячного погружения в мир безумия — редкий случай, когда временное психическое расстройство, вызванное воздействием на мозг метастазов меланомы, удалось благополучно преодолеть — Барбара Липска честно признается: это исповедь человека, потерявшего связь с реальностью и контроль над собственным сознанием. Безумный ученый представляет собой грандиозное зрелище только в немудреной фантастике. В реальности безумный ученый — это просто человек, мучительно сражающийся с ментальным недугом. Липска говорит о своей болезни с научной безжалостностью, раскрывая подробности, в которых не каждый отважится признаться даже близким, не то, что написать в книге. «Потерявшая разум» читается как отчет человека, упрямо готовящего обед и делающего уборку в горящем доме, изредка крича в окно пожарным — врачам, вооруженным самыми современными технологиями лечения рака — что все хорошо, не надо волноваться. Пожар был потушен, дом спасен — общими усилиями, изнутри и снаружи.

С одной стороны, это действительно жуткая история о человеке, которому ни знания, ни опыт не помогли удержать ускользающий разум. С другой, — это одновременно оптимистичная и печальная повесть о человеке, которого вытянули с «темной стороны» новейшие достижения медицинской науки — достижения, известные и доступные далеко не всем пациентам. А с третьей стороны, это история о человеке, у которого в чудовищных обстоятельствах хватило душевных и физических сил — сил, которые готов вырабатывать в себе не каждый. Какое из этих слагаемых самое важное — и есть ли тут самое важное слагаемое?

Если у этой книги есть мораль, то она, наверное, похожа на буддийскую мантру о спасении живых существ. Существуют обстоятельства, которые нельзя преодолеть. Но сражаться все равно нужно.