Собрания сочинений современных писателей — классические, с произведениями в хронологическом порядке, с нумерацией томов на корешках — нынче, мягко говоря, редкое явление. Собрания сочинений уступили место авторским сериям. Четыре, пять, шесть книг в сходном оформлении... Недавно авторской серии удостоился относительно молодой писатель Александр Снегирев.

Его серия начала выходить еще до того, как снегиревский роман «Вера» стал победителем «Русского Букера». И в этом смысле издателей можно похвалить за прозорливость. Интерес к прозе Снегирева после столь авторитетной премии значительно вырос. Думаю, можно надеяться, что теперь авторская серия станет настоящим, пусть и не классическим, собранием сочинением, включающим и вызвавшую некогда бурю возмущения, изданную скромным тиражом и малодоступную сегодня новым поклонникам снегиревской прозы повесть «Тщеславие».

Но и на сегодня однотипных, симпатичных томиков немало — пять или шесть. Остановлюсь на одном — сборник рассказов «Как же ее звали?..»

Мое знакомство с прозой Александра Снегирева началось больше десяти лет назад с цикла рассказов «Как мы бомбили Америку». Это не о войне, а о приключениях московских подростков в США. Написано было бойко, складно, остроумно. Но имени автора я не запомнил — в общем-то, так могли написать многие образованные вчерашние школьники.

Открытием вскоре после «Америки» стал рассказ «Аллергия на мандарины» (пересказывать сюжет не буду, кто захочет, смогут найти текст в сборнике «Я намерен хорошо провести этот вечер»), прочитанный мной то ли в каком-то журнале, то ли в коллективном сборнике. И с тех пор за новыми вещами Александра Снегирева я стал следить.

Я согласен с теми, кто утверждает, что писательство — одинокое занятие, что поколения в литературе — понятие относительное. Но с другой стороны, от атмосферы, примет времени, географии, близости по возрасту, общения никуда не денешься. Всё это влияет. И для меня три автора-москвича, одногодки, находятся рядом — Сергей Шаргунов, Олег Зоберн и Александр Снегирев. Есть в их прозе близкое и формально, и глубинно.

Сергей Шаргунов, занятый другими, общественно-политическими, журналистскими, литературоведческими делами, к сожалению, выступает с прозой всё реже и реже; Олег Зоберн, талантливейший рассказчик и смелый издатель, слишком долго для молодого автора молчит, а вот Снегирев, не проявляя иных публичных талантов, движется в русле прозы и, на мой вкус, нередко спотыкаясь, время от времени делает важные открытия.

Снегирев вообще, по-моему, больше ориентируется в своей прозе на западные образцы и даже формат, чем на русские

Вопрос, достойна или нет его «Вера» «Русского Букера», вызвал непродолжительный, но горячий спор. По-моему, достойна. Единственная претензия у меня к автору, что он написал слишком лаконично, отделался почти кратким содержанием, конспективностью. Распиши это содержание подробнее, получился бы настоящий русский роман, которого нынче так не хватает. Да и взгляд автора стал бы шире и глубже.

Но Снегирев вообще, по-моему, больше ориентируется в своей прозе на западные образцы и даже формат, чем на русские. Хотя требовать от постсоветского поколения (к которому, как ни крути, относится трое перечисленных мною авторов) держаться прежних форм как-то нелепо.

А вот герои Снегирева, даже совсем молодые, заставшие советское в раннем детстве, выросшие в далеко не русской атмосфере Москвы 90-х все-таки русские и отчасти советские.

Почти во всех рассказах сборника «Как же ее звали?..» на совсем небольшом объеме действуют люди разных поколений. У двадцатилетнего, тридцатилетнего героя есть или были мама и папа, дедушка, бабушка. Они влияют на его судьбу, а он, то внутренне, то открыто враждуя с ними, многое перенимает от них, подчиняется их давним наставлениям через десятилетия.

Показателен рассказ «Женщина из Малаги». Некий герой-повествователь, родом из Москвы, проводит вечер в интернациональной компании — симпатичная полька, хозяйка квартиры, испанец, русская парочка, «тётя» «неопределенной национальной принадлежности»... У повествователя виды на польку, и та строит ему глазки. Но мысли повествователя то и дело уходят в прошлое, вспоминается мать.

«Кстати, она на матушку мою похожа. <...> Как я раньше не обратил внимания. Глаза эти, взгляд. Просто на меня мать так никогда не смотрела, только на усатиков своих кухонных. Красивая была женщина, москвичка, на Кутузовском родилась — в лачуге, по которой Кутузовский проложили». С иронией и некоторой брезгливостью повествователь вспоминает, как мать, подворовывая в ателье, где работала, пыталась устроить себе и ему достойную жизнь. Отдала сына в музыкальную школу.

С мысленной ухмылкой он сообщает нам, что ничему там не научился, кроме одного: «не прерывать музыку». И когда испанец начинает исполнять песни под гитару, герой рассказа затаивается в туалете, где оказался по малой нужде.

Песни и воспоминания (уже без иронии и ухмылки) в конце концов так растрогали его, что он, не попрощавшись, покидает дом полячки. Не до нее ему стало...

Пишет Снегирев увлекательно, а это самое главное — увлекать. Потом уже можно подпустить философии, рассуждений, идей, глубины... Увлекают у Снегирева не столько сюжеты, сколько язык, а точнее, фразы-крючочки, цепляющие внимание, заставляющие двигаться по тексту дальше.

Вот, к примеру, такие крючочки, не всегда приятные, но уж наверняка остроумные, точные, меткие. «И тщетная злость торжествовала в ее глазах, и смазки в глазах прибавилось»; «неуверенность, которая бывает у людей, понуро перечисляющих свои жизненные плюсы»; «Цирк был похож на гигантскую шляпу Незнайки»; «Пассажиры топчутся. Всем хочется поскорее в свои предместья. К ярким телевизорам на тусклых кухнях»; «Бабушка чувствует себя прекрасно в свои девяносто шесть. Только спать стала хуже, волнуется, как бы во сне не умереть»; «ее взгляды ощутимо будоражили мою незамысловатую фантазию»...

Что же касается сюжетов, а особенно финалов... Честно говоря, некоторые развязки я не понял. Чем, например, кончается история Юли-Джулии в рассказе «Черный асфальт, желтые листья»? Тем, что она, отчаявшись захомутать намеченного ею «многомиллиардного холостяка», устраивает свадьбу якобы с ним, сзывает гостей, и тут обнаруживается, что жениха нет, а она помешалась? И куда хочет бежать из своей квартиры герой в самом конце рассказа?.. А что за война началась в последней строке рассказа «Яйца»?

...самое главное — увлекать

Есть и некоторые странности в повествовательных нитях. В целом хороший рассказ «Двухсотграммовый», но вот как повар дорогого ресторана может раздавить желчный пузырек рыбы? От волнения — потрошил не просто рыбу, а друга? Но волнение не читается... Или вот в том же рассказе поставщики привозят вместо живой рыбы снулую. И повар велит помощнику: «Вылавливай — и в отходы». Так ресторан пойдет по миру. Повар стопроцентно должен вернуть рыбу поставщикам, не выполнившим условия доставки. Тем более что рыба нужна именно живой: она плавает в аквариуме, и посетители выбирают приглянувшуюся для приготовления...

Ну, довольно придирок. Теперь о плюсах.

Если в произведениях Снегирева, обозначенных то ли самим автором, то ли издателями как романы меня не устраивает их излишняя лаконичность, монологичность, искусственная сжатость, игривая ирония, то в жанре рассказа он настоящий мастер, и умеет порой на полутора страницах (как в рассказе «Покормил синиц») описать не только ситуацию, но и дать, не расписывая, целую историю.

В сборнике «Как же ее звали?..» немало отличных рассказов. Остановлюсь на трех.

Тот, что дал название всей книге, почти до финала воспринимается, как некий текст то ли для дамского, то ли для мужского журнала. Немого пикантности, чуть больше лиричности, толика интриги, гендерная и геронтологическая щекотливость... Но вот эти строки изменяют восприятие вроде бы созданного по известному рецепту текста, превращают его в прозу...

Однако два слова о фабуле. Немолодой, но пользующийся успехом у молоденьких девушек, популярный фотограф, вспоминая о старушке Елизавете Романовне, которая двадцать лет назад пробудила в нем настоящего художника, не может припомнить имя той девушки, которая тогда же от него забеременела и он ее, по совету старушки, бросил, порекомендовав сделать аборт.

«Ни на какого модельера она с ребенком не поступит. Вроде как я о ее будущем подумал. Даже кассетный плеер Sony продал. Чтоб на доктора, на лекарства и на все остальное хватило. Только зря продал, она ничего не взяла. Но попросила в больницу с ней съездить. Я еще гордился, что поступаю, как настоящий мужик. Дело так быстро обтяпалось, я толком и сообразить не успел. Это была единственная женщина, которая от меня забеременела. Других случаев с тех пор не случалось. По крайней мере мне неизвестно. А имя из головы вылетело, совсем память ни к черту».

Сильно написано. И это повествование от первого лица, и короткие предложения, и не деление на абзацы. Словно скороговоркой, стыдясь, персонаж думает...

Гуляя с очередной девушкой, он понимает, что «женщины любят не меня, а власть фотографа. Она делает их красивыми и знаменитыми, дарит отмычки от мира, о котором большинство их сверстниц только мечтают, скупая дешевые блестящие листалки возле окраинных станций метро. А я завидую бедным и бесправным. Они точно знают, что если любимы, то за просто так. А меня кто любил за просто так... Одна Елизавета Романовна и любила. Да еще та девчонка... только имени ее никак не вспомню».

И противен этот модный фотограф, и жалко его. Сложное чувство. Рассказ не для «блестящих листалок», хоть вроде и написан в их формате. До определенного момента...

Другой текст, «Ты у меня доедешь» вообще по сюжету — анекдот. Герой рассказа одернул «проныру», лезшего в автобус, отталкивая женщину с ребенком; а потом, когда автобус тронулся, «проныра» пообещал герою: «Ты у меня доедешь, — шипела пенка в углах его губ».

И всю дорогу до дачи герой рассказа готовится к нападению, представляет, как этот проныра пырнет его ножом, ищет возможности спастись. Вспоминает жизнь, прощается с ней... Очень психологически точно и тонко.

Снегирев делает большое дело, обращая внимание части массового читателя <...> к серьезной литературе, поднимающей важные и сложные темы

Всё обошлось, проныра не бросился преследовать вышедшего на своей остановке героя. И слава богу. Без драки, ножа мы всё увидели, узнали и поняли...

Александра Снегирева не назовешь социальным писателем. Но от социальности никуда не денешься, и во многих рассказах она появляется. В том числе и в лучшем, на мой взгляд, в сборнике — «Бетон».

Помнится, очень горячие споры вызвал фильм Андрея Звягинцева «Левиафан». Спорили в том числе и о проблеме противостояния человека некой силе, отбирающей у него жилье, семью, самую жизнь. Но «Левиафан» не единственное художественное высказывание на эту тему, появившееся в 2013 — 2015 годах. Вспомним фильм «Долгая счастливая жизнь» Бориса Хлебникова, повесть «Осень в Задонье» Бориса Екимова, роман «Воля вольная» Виктора Ремизова... В этом ряду и рассказ «Бетон», опубликованный за несколько месяцев до премьеры «Левиафана».

Отставному скромному генералу выделяют участок земли под Москвой. Так как генерал скромный, участок маленький, на болоте.

Год за годом семья облагораживает землю, строит домик, фундамент которого постоянно приходится укреплять... В общем, сил, времени, любви, терпения вложено в дачу много.

Через несколько десятилетий на даче живет одинокий сын генерала. Городскую площадь он уступил семейному брату. Живет тихо и размеренно — образцовый член садоводческого кооператива.

Однажды людям объявляют, что часть дач будет снесена, так как по этой территории пройдет транспортная магистраль, и герой рассказа придумывает оригинальный способ замедлить снос домика... Раскрывать детали не буду — очень советую прочитать...

Александр Снегирев довольно популярный автор — книги продаются неплохо. Но вот критики к нему по большей части относятся без большого интереса. Это, наверное, потому что слог Снегирева внешне довольно легкий, без наворотов и изысков. Критикам вроде как нечем посмаковать, негде употребить свою ученость, пресловутый вкус, негде применить инструментарий.

Но Снегирев делает большое дело, обращая внимание части массового читателя (если о таковом можно сегодня говорить) к серьезной литературе, поднимающей важные и сложные темы. Серьезная литература не обязательно должна быть скучной. И это наглядно демонстрирует проза Александра Снегирева.