18+
13.04.2016 Тексты / Рецензии

​Живая память

Текст: Сергей Морозов

Обложка предоставлена ИД «Азбука»

О новой книге лауреата Пулитцеровской премии Энтони Дорра и особенностях памяти пишет литературный критик Сергей Морозов.

Дорр Э. Стена памяти. / Пер. с англ. В. Бошняк. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. — 384 с.

Присуждение Пулитцеровской премии за 2015 год роману Энтони Дорра «Весь невидимый нам свет» можно оценить как понижение литературной планки. Победитель предыдущего сезона — «Щегол» Донны Тартт не смотрелся безусловным шедевром, но это была книга с глубокой традицией, хорошей историей и яркими характерами. Роман Дорра в сравнении с «Щеглом» выглядит заточенным под премии и награды, нарочито выверенным лауреатом (душещипательная, в меру символичная, загадочная история, конъюнктурный исторический антураж Второй мировой войны, критика тоталитаризма). То есть такое книжное «фестивальное кино» при внутренней пустоте и невысоких эстетических достоинствах.

К тому же Дорр не отличается стремлением разнообразить манеру письма. Последний сборник его повестей и рассказов «Стена памяти» показателен в этом смысле. Судите сами. «Альма босая и без парика, стоит в верхней спальне, в руке фонарик. Часы в гостиной тикают и тикают, завершают ночь. Мгновение назад Альма делала что-то очень важное, в этом она совершенно уверена. Что-то жизненно важное. Но теперь она не может вспомнить, что именно» («Стена памяти»). «Дедушка З ждет меня около стойки выдачи багажа. У него такой живот, что в нем запросто мог бы поместиться младенчик. Дедушка долго меня обнимает и тискает. Потом вынимает из переноски Бедолагу и принимается его тоже обнимать и тискать» («Река Нямунас»). «В четыре года у Тома начинаются обмороки. Заворачивает, скажем, за угол, вдруг начинает тяжело дышать, и — хлоп! — свет гаснет. Мать вносит его в дом, укладывает в кресло и посылает кого-нибудь за доктором» («На глубине»). Автор не особо увлекается красотами стиля. Перед читателем конвейерное производство прозы, поточная словесная линия, в которой главное простота, четкость и ясность повествования, а не изысканность и оригинальность. И все же, «Стену памяти» можно смело назвать лучшей книгой из тех, что вышли из-под пера Дорра на сегодняшний день.

Что в этом мире может быть более постоянным, чем перемены?

Многие рецензенты уже успели отметить, что тема памяти является определяющей для сборника. То есть перед читателем не просто собрание рассказов за отчетный период, а истории, объединенные общей концепцией.

Тематическое единство настолько важно для автора, что он порой перебарщивает с напоминанием об этом. «Память, память, память» — слышится вновь и вновь на протяжении всей книги. Это утомляет, а местами даже начинает раздражать. Так и хочется сказать: «Энтони, успокойся, не надо повторять так часто, мы в курсе, мы не забыли».

Впрочем, беспокойство автора обосновано. Тема серьезная, и сказать насчет памяти Дорр может многое.

Прежде всего, в повестях и рассказах сборника читателю открывается разнообразие форм памяти. Здесь и искусственная память (Дорр, как и в первом своем сборнике «Собиратель ракушек», ради раскрытия основной идеи не чурается фантастических допущений), — картриджи воспоминаний, которыми пользуется утрачивающая власть над своим прошлым старуха Альма («Стена памяти»). Это память индивидуальная («Демилитаризованная зона», «Загробный мир»), память тела («Плодитесь и размножайтесь»), память природы — окаменелости («Стена памяти»), память культуры и натуры, существующих в нераздельном единстве («Деревня 113»).

Память объединяет людей, сближает, помогает преодолеть время и пространство, ощутить полноту бытия, почувствовать связь со всем живым, со всем, что было. Она — голос тех, кого нет, дорогих и любимых, эхо минувших эпох и событий. Каждый камень, ступень на лестнице, дерево, столб забора — живое прошлое, которое дает силы жить, позволяет оставаться человеком.

Конфликт памяти с изменчивой реальностью — ежедневно свершающаяся драма

Но «Стена памяти» повествует не только о сладости воспоминаний, но говорит об амбивалентности памяти, об опасности растворения в ней, перманентной трагедии забвения, сложных взаимоотношениях времени и бытия, воспоминаний и реальности.

Что составляет наше «я»? Разве личность наша не соткана из прошлого опыта? Эти вопросы встают перед читателем уже с первых страниц книги. Однако всю полноту индивидуальности нельзя свести к одной лишь памяти. «Я» — это поток. «Мы ведь тысячу раз меняемся каждый час» — говорит старуха Альма в заглавной повести сборника. Что в этом мире может быть более постоянным, чем перемены?

Конфликт памяти с изменчивой реальностью — ежедневно свершающаяся драма. Об этом рассказывает повесть «Деревня 113», содержание которой воскрешает знакомый по произведениям отечественной литературы сюжет. История китайской деревушки, подлежащей затоплению из-за строительства водохранилища, безусловно, уступает произведениям Валентина Распутина («Прощание с Матерой») и Романа Сенчина («Зона затопления») в детализации, объемности повествования. Но это потому что Дорр ставит перед собой иные задачи. Его не интересуют социальные аспекты драмы сельских жителей, личная судьба каждого. Дорру намного важнее отразить слом эпох, рассказать о трагедии памяти, осужденной на уничтожение неумолимым прогрессом. «Память — это дом с десятью тысячами комнат; это деревня, намеченная к затоплению».

Центральное место в повести занимает образ хранительницы семян. Она — связующее звено между тем, что было и что будет. Ее коллекция семян становится символом прошлого без будущего. Память, запечатленная в зерне, лишена в современности надежды на продолжение. «Семена — это звенья цепи», начало и конец, сады и леса, жизнь вечная. И вот, после переезда в город, они сохнут, трескаются и умирают в типовом сборном шкафу из ДСП.

...жизнь — это не кошелек с мелочью, а единственное, что никогда не кончается

«Дамба — это ошибка... С ее помощью они утопят столетия истории», — пишет в своих обращениях в защиту погибающей деревни учитель Ке, еще один герой, для которого сохранение прошлого во имя будущего — дело всей жизни.

Как итог, в повести звучит пессимистический ответ на вопрос о судьбе памяти в современности: «Всякая память любого человека когда-нибудь да окажется под водой. Прогресс — это буря, которая ломает любые крылья».

Однако сам Дорр далек от подобного печального вывода. Поэтому финальный рассказ сборника «На глубине», повествующий о судьбе юноши с тяжелым заболеванием, продолжающего, тем не менее жить сверх лимита, отведенного ему врачами, обращен не в прошлое, а в будущее: жизнь — это не кошелек с мелочью, а единственное, что никогда не кончается.

С этим трудно спорить. Жизнь и есть бесконечная стена памяти. «И всем нам очень повезло <...>, что мы в этом тоже как-то участвуем».

Другие материалы автора

Сергей Морозов

​Оправдание религии

Сергей Морозов

​Горечь земной жизни

Сергей Морозов

​Литература для телезрителей