18+
11.04.2017 Тексты / Статьи

​Пять знаковых романов про космос

Текст: Василий Владимирский

Иллюстрация: illustrator.indians.ru/Юрий Макаров

Литературный критик Василий Владимирский о пяти советских фантастических книгах, которые нужно прочесть накануне Дня космонавтики.

Всемирный день авиации и космонавтики — праздник интернациональный: с 1969 года его отмечают во всех странах, входящих в Международную авиационную федерацию. Но 12 апреля 1961 года именно советский космонавт первым из жителей Земли вышел на земную орбиту — и совершил полный орбитальный облет нашей планеты. Поэтом логичнее всего говорить об образе космоса в книгах советских фантастов.

Из плоскости обыденной жизни

Алексей Толстой, «Аэлита», 1923


По совести говоря, космических эпизодов в романе «красного графа» кот наплакал: полет инженера Лося и солдата Гусева с Земли на Марс занимает меньше десяти процентов объема книги. Но парадоксальным образом разговор о советской «космической фантастике» без «Аэлиты» не клеится.

Алексей Николаевич Толстой занимает почетное место среди отцов-основателей жанра — по крайней мере, в нашей стране. «Аэлита» задала вектор, на годы вперед определила отношение советского человека к межпланетным путешествиям как явлению. Алексей Толстой тщательно подчеркивает чудовищный контраст между голодным, холодным, сумрачным Петроградом и ярким, красочным, почти фэнтезийным Марсом — с таинственными каналами, прекрасными аэлитами и хаггардовскими руинами некогда могущественной древней цивилизации. Космический полет — прорыв в иное измерение, резкая смена ценностных ориентиров и системы координат. Не так уж важно, что ждет за линией горизонта — воздушно-легкие марсианские города или голые камни. Главное — вырваться из плоскости обыденной жизни, преодолеть притяжение рутины, оторваться от земли. В конце концов, если марсианских городов и не существует, их можно построить собственными руками: соотечественникам Гусева и Лося это не впервой.

Глобальность

Иван Ефремов, «Туманность Андромеды», 1957

Роман Ивана Ефремова — книга во всех отношениях знаковая. Во-первых, ее появление чудесным образом совпало с началом реальной космической экспансии. «Туманность Андромеды» начала выходить в журнале «Техника — молодежи» в 1957-м, в том же году, когда на орбиту поднялся первый искусственный спутник Земли. При этом писатель рискнул замахнуться на святая святых, основу советской идеологии. Коммунизм в «Туманности...» давно построен, но крайне специфический: без руководящей роли Партии, без ЦК КПСС, зато с повышенным интересом к эстетике и восточной философии. Наконец, Ефремов заглядывает в будущее на тысячи лет, а его герои преодолевают миллионы километров и запросто путешествуют между звездами. Для советских читателей 1950-х, привыкших к тому, что отечественные фантасты решают в основном народно-хозяйственные задачи грядущей пятилетки, это стало шоком, а для многих — настоящим открытием. Писатель вернул в отечественную фантастику масштаб и глобальность замысла. Все то, что, казалось, было намертво вытравлено из нее еще в 1930-х. Ефремов на собственном примере показал, что так можно и нужно писать, а главное — проложил дорожку для других фантастов, которые быстро обогнали обожаемого сэнсея. Но без «Туманности Андромеды» им пришлось бы куда труднее — если бы вообще удалось реализовать себя в литературе.

Одомашненные миры

Аркадий и Борис Стругацкие, «Стажёры», 1962


Одни исследователи считают, что именно со «Стажёров» начались «зрелые» Стругацкие. Другие утверждают, что повесть подводит итог «коммунарского» этапа в творческой эволюции соавторов. Бесспорно одно: именно в этой книге АБС первыми из советских фантастов описали настолько обжитую, окультуренную Солнечную систему — не без недостатков, но в целом удивительно уютную и комфортную.

На Марсе идут масштабные работы по терраформированию: осталось перебить марсианских пиявок, чуть-чуть поколдовать с почвой и атмосферой — и на Красной планете расцветут яблони, как поется в известной песне. Ученые-«смерть-планетчики» одним махом превращают в излучение целые астероиды — в сугубо мирных исследовательских целях, разумеется. На спутниках Юпитера кипит ударная молодежная стройка. По сути, в этом сеттинге у человечества не осталось задач, требующих полного напряжения всех сил. В одомашненной Солнечной системе хватает проблем и темных пятен — но это уже чисто человеческие конфликты из тех, что возникают внутри любого социума. Эпоха освоения целины со всем ее беспримерным героизмом и идиотскими трагедиями завершилась. «Главное на Земле», конечно, — но Земля протянула свои щупальца до самого края Ойкумены, пора забыть о пафосе преодоления, о титанической борьбе со слепыми силами природы. Время героев ушло: на повестке дня другие задачи, куда более сложные. Например, научиться уживаться с людьми, не превращаясь в «голую пятнистую обезьяну» или унылого мещанина с кашей вместо мозгов и калькулятором вместо сердца.

Скепсис

Сергей Павлов, «Лунная радуга», 1976, 1983


Роман «Лунная радуга» успел прогреметь на рубеже 1970-1980-х, но как-то глухо: одноименная экранизация (неудачная), переиздание в «Роман-газете» (несвоевременное), доброжелательное внимание прессы (советской официальной, что многое о ней говорит). Все это только помешало разглядеть сильную, неординарную книгу, очевидно, не вписывающуюся в утвержденный формат. Первая часть дилогии Сергея Павлова — своего рода анти-«Стажёры». Писатель настроен по отношению к перспективам колонизации Солнечной системы крайне скептически: человечество бодро осваивает Ближнее Приземелье, строит города на Луне, бурит сверхглубокие шахты на Марсе, посылает экспедиции к Юпитеру и Плутону — все это, конечно, замечательно, о'кей. Но чем ответит на вторжение Приземелье? Сегодня это общее место в спорах о космической экспансии человечества — и Сергей Павлов первым среди наших фантастов взял быка за рога. Подумайте, как изменятся люди, много лет прожившие в условиях пониженной гравитации, на космических станциях с запредельным радиационным фоном, на планетах с непривычным магнитным полем или составом атмосферы. Какие свойства приобретут — а какие безвозвратно утратят? И можно ли будет после этого называть их людьми?.. Автор во многом опередил свое время: те же вопросы абсолютно серьезно задают сегодня биологи, работающие в космической отрасли. И не находят однозначных ответов — что не в последнюю очередь тормозит развитие пилотируемой космонавтики в нашем реальном, невымышленном двадцать первом веке, на шестидесятом году «космической эры».

Диссонанс

Кир Булычев, «Тринадцать лет пути», 1984


Это далеко не самая известная повесть Кира Булычева — и, наверное, не самая удачная. Зато для советской «космической» фантастики она почти уникальна. Это история грандиозного провала. На космическом корабле «Антей», летящем к далекой звезде на субсветовой скорости, экипаж сменяется раз в год при помощи телепортационных кабинок. Но в один прекрасный день механизм выходит из строя, и люди застревают на борту. До цели осталось тринадцать лет пути: чтобы добраться до Альфы Лебедя, а потом «тихим ходом» вернуться на Землю придется потратить половину жизни... Кир Булычев автор эмоциональный, «чувствительный» — в этой повести он точно и красочно передает атмосферу чудовищного разочарования: неужели все было зря?! Конечно, писатель постарался приглушить остроту внутреннего конфликта: все закончится благополучно, зачарованные странники будут спасены (и, рискну предположить, направлены к лучшим земным психиатрам). Тем не менее среди единодушных здравиц во славу отечественной космонавтики первой половины 1980-х эта повесть звучала отрезвляющим диссонансом — как автор умудрился опубликовать ее в СССР нам остается только гадать.

Другие материалы автора

Василий Владимирский

​10 лучших фантастических книг

Василий Владимирский

Бумфест-2016: погружение в артхаус