18+
11.10.2018 Тексты / Рецензии

​Долой мундиры!

Текст: Вера Бройде

Обложка предоставлена ИД «КомпасГид»

О ярости войны и мирных буднях собирателей пуговиц в романе Луи Перго рассказывает обозреватель Rara Avis Вера Бройде.

Перго Л. Пуговичная война. Когда мне было двенадцать / Пер. с фр. М. Брусовани, М. Яснова; предисл. и коммент М. Яснова, худож. В. Челак. — М.: КомпасГид, 2018. — 328 с.

Их губы были крепко сжаты, зрачки расширены, а ноздри трепетали, как крылья у колибри. Мальчишки в деревянных сабо, отчаянно стучавших по щебёнке, бежали в сторону деревни, где обитали их враги. Кому-то скоро попадёт, кому-то будет ооо-ччч-ень худо, кому-то больше не захочется из дома выходить! Ах, как бы только выразить, как передать звучание того свирепого, рассерженного смеха, который сотрясал окрестности деревни в начале октября? Ха-ха-ха-ха? Ну, нет! Зловещий смех похож на треск ломающихся веток, на скрип несмазанных колёс огромнейшей телеги или на... Слышите? Вы слышите раскаты грома? Так начинается гроза. Так начинается война. И так звучит зловещий смех ребят из Лонжеверна, решивших отомстить вельранцам, поскольку те их накануне обозвали дураками, вонючками и хиляками, болванами и свиньями, а также сопляками... Хотя сильней всего парней из Лонжеверна, вообще-то, разозлило замечание о том, что будто бы у них — представьте только — нет яиц! Нельзя сказать, что смысл этой наглой фразы ребята осознали в полной мере, однако они поняли: за ней скрывалось оскорбление, которое немыслимо простить, оставив без ответа.

О том, что месть бывает справедливой, но совершенно бесполезной, бывает неизбежной и даже благородной, бессмысленной и дерзкой, ничтожной, мелкой, славной, а также бесконечной, жестокой, своенравной, весёлой и горячей, как суп из котелка, Луи Перго (1882-1915) поведал в книге, которая его прославила, вошла в программу обязательного чтения среди учителей, подростков, их родителей, попала на большой экран, на сцену и на радио. Вот только сам он этой славы не дождался: во время Первой мировой Перго был ранен в ногу, подобран немцами и помещён в военный госпиталь для пленных, спустя часы подвергшийся огню французской артиллерии. «Мне захотелось воссоздать одно мгновенье моей детской жизни», — писал он в предисловии к роману, который и тогда, в 12-ом году, считался, безусловно, ужасно «непочтительным», и сорок, пятьдесят, сто с лишним лет спустя ничуть не растерял былого героизма, дикарства и отваги.

В течение шести безвестных лет своей трагически короткой жизни Перго преподавал словесность и науки в различных деревенских школах. Каким он был учителем, сказать, наверняка, увы, никто теперь не в силах. Однако то, о чём он говорил своим ученикам, должно перекликаться с мнением рассказчика в романе: его идеями о том, что вызывает у детей доверие, а что, напротив, принуждает их закрыться; его насмешками над школьными учителями, служителями церкви и отцами с матерями, которым надоело, что «эти малолетки» всё ломают, «всё портят», рвут, таскают и ничегошеньки вообще не понимают; его непримиримыми и честными нападками на лицемеров, которые встречаются среди детей и взрослых примерно в равной мере. Но только не подумайте, что перед вами книга, которая написана учителем, а значит, вероятно, чему-нибудь вас хочет научить. Луи Перго терпеть не мог бесчисленные виды назидания, представить без которых школу, а также детскую и взрослую литературу едва ли можно даже и теперь. И вместе с тем, он учит. Вы спросите, чему? Ну, знаете, к примеру, искусству лазать по деревьям, цепляясь пальцами за углубления в коре, и бегать босиком по лужам, кочкам, рыхлой грязи и конскому навозу, метать шары, строгать рогатки и мастерить пращи, сносить все виды звонких оплеух, не плача, как какие-то девчонки, не трусить и не мямлить, ни на кого не доносить (за исключением врага, в борьбе с которым, как известно, любые средства хороши), но главное — не думать лишь о том, как выжить самому, не забывать об остальных, всегда заботиться о тех, кто, как и ты, заботится об общем благе. А если ты не можешь, не хочешь «чуточку пожертвовать собой», то «нечего и воевать»: уж лучше сразу в этом случае признаться, что в жилах у тебя течёт не кровь — насыщенная, алая, как старое и доброе французское вино, а что-то жидкое и бледное, как подгоревшее пюре из прошлогодней переваренной картошки... Вам снова слышатся раскаты грома? Но это же куплеты «Марсельезы»! Да-да, как говорил отец Лебрака — Большого Пса и лучшего за всю историю вражды солдата, их командира, верховода, их вожака и брата: «У нас республика, чёрт побери!». А вот Вельран, да будь он проклят, в отличие от Лонжеверна, всегда был монархическим, и жили в нём одни «святоши» — трусливые, как мыши, и грязные, как вши, по мнению парней из Лонжеверна, чей антиклерикальный нрав давал им куда бóльшую свободу — во всяком случае, на выдумки уж точно. Вельранцы никогда б не догадались, что воевать гораздо интересней, когда есть доказательства одержанной победы: трофеи в виде пуговиц и пряжек, а также металлических застёжек, тесёмок, помочей, шнурков, — всего того, на чём держались их штаны, коротенькие куртки и серые рубашки, их старые чулки, дырявые ботинки, их честь и совесть, их ответ воинственно настроенным родителям, которые, конечно же, не станут церемониться и так отлупят за «потерю» пуговиц и прочего добра, что мало не покажется, уж в этом нет сомнений. Но вы же понимаете, что никому на белом свете ещё не удавалось всегда-всегда и всюду-всюду побеждать?! Однажды армия Лебрака лишилась командира, а командир лишился пуговиц и пряжек, застёжек и шнурков, тесёмок, помочей, подвязок, а также миски с кашей, спокойных снов и нескольких зубов. Но если вы считаете, что все эти потери, а также синяки, кровавые фингалы, ушибы и болячки могли его остановить, то вы не знаете Лебрака!

Фотография предоставлена ИД «КомпасГид»


Чтобы не дать своим врагам испортить им одежду, Лебрак — «сторонник радикальных мер», придумал верный и надёжный способ. Хотите знать, какой? Да просто снять с себя «оковы» и биться голышом! Эффектно? Сильно? Жутко? Смело? Четыре раза «да!». Разбитым в пух и прах вельранцам, наверное, пришли на ум примерно те же мысли. А лонжевернцы ликовали. Сидеть в кустах в такой военной форме сначала было весело, хотя и непривычно, преследовать противника, сверкая голым задом, всем тоже было в радость, однако очень скоро природа и погода внесли в чудесный план Лебрака серьёзные поправки. Во-первых, стало холодно, и зубы так стучали, что было слышно даже за холмом, а во-вторых, у половины личного состава застряли в пятках длинные занозы, другие ободрали руки, порезавшись о камни, или упав нечаянно в кусты чертополоха. В конце концов, пришлось признать, что отказаться от одежды невозможно. Она нужна им, как защита, как щит, способный уберечь от слишком сильного удара, порыва ветра или града... Вот так, нанизывая мысли друг на друга, как в серсó, Лебрак и приближённые к нему солдаты решили, что военная казна — то самое, чего им не хватает. Казна утешит, подбодрит, вселит уверенность, а главное, она обезопасит. Спасёт их всех — причём, не от врагов: вельранцев лонжевернцы не боятся, — но от отцовских кулаков и материнских плёток, от их непонимания и злости, а, может, даже зависти и лени. Как ловко, как хитро придумано, ведь правда? Да... только вот откуда у детей, которым су перепадает раз в четыре года, найдутся деньги для бюджета? И снова складки собираются на лбу, а пальцы теребят пришитые к манжетам пуговицы и металлические пряжки. Герою Франсуа Рабле, которого Перго цитирует с почтением, восторгом, обожанием и тонким, но глубоким знанием «предмета», известно было более шестидесяти способов, чтобы достать монеты. А скромная, почти невинная, невидимая глазу, как дырочка в мешке с ржаной мукой, — такая, знаете ли, крошечная кража была, конечно, «самым честным» способом из всех, изобретенных гением Рабле. И несмотря на то, что в Лонжеверне его книгу, скорее, не читали, чем читали, об этом способе, конечно, знали все. Он был рискованным. Заманчивым. Пугающе желанным. Ну, и не то чтоб трудным — скорее, подозрительно простым. Поэтому стащить из дома су, иголку с ниткой или старую тесьму: хоть что-нибудь для пополнения казны, — рискуя быть «отделанным» отцовским кулаком, лишиться ужина и провести в хлеву со свиньями весь вечер и всю ночь, решились абсолютно все. К работе для победы над врагом и к жертвам, принесённым ради этого, готовы были ровно сорок пять бойцов — от мала до велика: ближайшие друзья Лебрака и те, кто только снизу на него взирал, завидуя и восхищаясь. А ведь и было, от чего прийти в восторг: взять вот, к примеру, его блестящую идею, касавшуюся тайного местечка, где можно спрятать их богатство. Лебрак постановил построить хижину в лесу, и воины на целую неделю охотно превратились в собирателей, трудолюбивых плотников, работников по камню и железу, смышлёных бригадиров, талантливых дизайнеров по интерьеру. И вот вы уже точно и не знаете, о чём на самом деле рассказывает книга про войну: о ярости и злости, насилии и смерти, или желании припрятать для себя кусочек лучшей жизни, похожий на пирог — укушенный, остывший, немножечко испачканный, но всё же очень-очень-очень вкусный. А может, дело в том, что всякая война — большая или малая, короткая или такая длинная, что людям не под силу вспомнить, из-за чего их предки так сцепились, война, где убивают и где с одежды отрывают все застёжки, — она, как ни прискорбно, является привычной частью жизни. Поэтому, наверное, сравнения Перго с французской революцией, сражениями древних кельтов против римлян и битвами времён Второй Империи лишь поначалу выглядят смешно, то есть намеренно комично. Того же самого эффекта он добивается, играя на контрасте, когда предоставляет слово своим любимым персонажам, вставляя грязные ругательства в свой отшлифованный до блеска и стилистически изящный текст. И вы не устаёте удивляться тому немыслимому факту, что описания сражений, в которых все «хлопочут», снуют туда-сюда и «суетятся», вертясь вокруг своей оси и подставляя под удары грудь и плечи, отдавливая пальцы, ломая сабли и дубины, срывая голос от обмена взаимными проклятьями, — что эти описания способны вас развеселить, очаровать и насмешить. Не странно ли? Пожалуй. Хотя, наверное, не так уж это и смешно, да и не так уж странно, особенно когда подумаешь о том, в каком году Перго трудился над романом и чем его роман позднее стал для Франции и мира. Что до Перго, то он, бесспорно, стал историографом детей — таких обыкновенных и в то же время совершенно невозможных, непредставимых в наши дни; детей, чья жизнь сегодня кажется ужасно неустроенной, безумной и опасной, но, боже мой, — какой весёлой, крепкой и здоровой, наполненной движением, азартом, страстью, смыслом и чувствами, с которыми, наверное, ничто по силе уже больше не сравнится.

Другие материалы автора

Вера Бройде

​Будить или не будить?

Вера Бройде

​Ждём у моря погоды

Вера Бройде

​Нобуко Итикава: «Люблю приврать немножко»

Вера Бройде

Александр Пиперски: «Вежливость — в выборе местоимений»