Херси Дж. Хиросима / пер. с англ. М. Казиника, Н. Смирнова. — М: Individuum, 2020. — 224 с.

Наконец и до российского читателя добралась книга Джона Херси — репортаж, написанный для журнала The New Yorker в 1946 году. Спустя всего год после атомной бомбардировки американцы смогли увидеть произошедшее глазами хибакуся * — Хибакуся (hibakusha) – так в Японии называют выживших в Хиросиме и Нагасаки и их потомков, дословно — «подвергшиеся воздействию взрыва». Сначала это было неофициальным названием, затем в 1957 году стало официальным статусом, позволявшим получать бесплатное медицинское обслуживание. , тех, кто выжил. Херси приехал в Хиросиму, чтобы рассказать «о людях, а не о зданиях», и собрал истории шестерых выживших. Под статью Херси отвели весь номер, она произвела невероятное впечатление — тут хочется неуклюже пошутить про «эффект разорвавшейся бомбы». Сразу после журнальной публикации статья вышла отдельной книгой и разошлась огромным тиражом. До сих пор на русском печатались лишь отрывки в журнале «Звезда» в двадцатипятилетнюю годовщину трагедии. И вот спустя еще полвека мы наконец можем прочитать книгу Херси целиком, включая часть, появившуюся позднее, в 1985 году, о том, как сложились жизни его героев после войны.

Херси пишет лаконично, сдержанно, бесстрастно, как японец. Его стиль близок к произведениям, созданным впоследствии хибакуся. Эта сдержанность ярче всех выразительных средств передает менталитет японцев, высвеченный вспышкой атомной бомбы. Их гордость, смирение, взаимовыручку, сострадание, юмор, намерение даже в самых страшных обстоятельствах сохранить достоинство.

Херси показывает разрушенную, горящую Хиросиму глазами шестерых выживших, его собственный голос неслышен. Мы узнаем, как начался и во что превратился этот день для пастора методисткой церкви Киёси Танимото; католического священника, немца Вильгельма Кляйнзорге; молодого врача из клиники Красного креста Теруфуми Сасаки, который каждый день ездил в Хиросиму из пригорода; его однофамилицы, служащей отдела кадров, Тосико Сасаки — счастливой невесты, предвкушавшей скорую свадьбу; владельца частной клиники, любителя хорошего виски доктора Масакадзу Фудзии и многодетной вдовы Хацуё Накамура.

Наблюдая, как они мечутся, пытаясь помочь себе и другим, мы вместе с ними переживаем страдания и смерть тех, кому не повезло: «Что бы господин Танимото ни делал в парке, он чувствовал, что за ним наблюдает госпожа Камаи — девушка 25 лет, его бывшая соседка, которую в день взрыва он видел с мертвой дочерью на руках. Она держала ее труп четыре дня, хотя уже на второй он начал дурно пахнуть. (...) Однажды он попытался осторожно намекнуть, что, возможно, пришло время кремировать тело ребенка, но госпожа Камаи только крепче прижала его к себе». Удивляемся их способности сохранить чувство юмора: «Там, среди мертвых и умирающих, он увидел молодую женщину с иголкой и ниткой — она чинила свое слегка порванное кимоно. Отец Кляйнзорге добродушно пошутил: „О, да вы настоящая модница!“ Она рассмеялась».

Первая часть книги, вышедшая по горячим следам, была самым ранним описанием того, что случилось в Хиросиме. Сегодня, после того как появилось множество книг, фильмов, аниме, посвященных бомбардировке, неожиданно куда более сильное впечатление производит вторая часть, в которой Херси рассказывает о дальнейшей судьбе своих героев. Хиросима восстановилась довольно быстро: «из пепла разоренной пустыни 1945 года восстал яркий феникс — удивительно красивый город с более чем миллионным населением, где только каждый десятый был хибакуся, — с высокими современными зданиями на широких, обсаженных деревьями проспектах, переполненных японскими автомобилями, <...> город амбиций и наслаждений». Чего не скажешь о хибакуся — многие из них так и не смогли преодолеть телесные и психологические последствия взрыва.

Каждый из героев книги, их действия и мысли в тот день, повороты их судьбы обретают символическую высоту. Вдова Накамура — образец терпения и смирения — выживает ради своих детей. Подобно многим хибакуся она воспринимает атомную бомбардировку как стихийное бедствие, а не как дело человеческих рук. «Сиката га най» — «ничего не поделаешь, бывает», говорит она безропотно и продолжает жить с тем, что осталось: случайно уцелевшими вещами, слабым здоровьем, постоянным чувством усталости, характерным для хронической лучевой болезни.

Отец Кляйнзорге, добившийся после войны получения японского гражданства, становится символом самоотречения во имя помощи другим. Начав помогать раненым 6 августа, он уже не останавливался, продолжая утешать, исповедуя, причащая, облегчая чужие муки и игнорируя собственные проблемы со здоровьем. В одном из интервью он признавался, что «обрел себя скорее как хибакуся, нежели как японец», и воспринимал хибакуся как некое братство, члены которого понимают друг друга с полуслова. Даже те, кто не был ранен и искалечен, страдали от постоянного недомогания, жили, как парии на обочине жизни, никому не нужными, обременительными обломками войны — Херси не пишет об этом напрямую, но это очевидно, и в том сила его отстраненного, беспристрастного текста.

Теруфуми Сасаки ничего подобного не испытывал — во время бомбардировки он не получил никаких повреждений и дальнейшая его жизнь сложилась удачно. Его проклятьем в дни после взрыва, проведенные в клинике, стало отсутствие сна — даже если удавалось ненадолго прилечь в уголке, его тут же будили и возвращали к пострадавшим, которые все прибывали и прибывали. Поэтому когда ему удалось вырваться из Хиросимы и доехать до дома, он лег в постель и проспал 17 часов. Впоследствии став успешным врачом и предпринимателем, не испытывая никаких физических последствий взрыва, он «научился жить с одним своим горьким сожалением: что в развалинах госпиталя Красного Креста в те первые дни после бомбардировки не было возможности установить личности всех, чьи трупы вывозили на массовую кремацию, а значит, годы спустя безымянные души все еще могли парить над городом, недовольные и оставленные без присмотра».

Искалеченная при взрыве нога его однофамилицы, молоденькой девушки Сасаки, полностью изменила ее будущее. Она должна была стать женой и, наверное, счастливой домохозяйкой, но, отвергнутая женихом, вступила в монашеский орден и стала незаменима на посту утешительницы, организатора богаделен, приютов, сиротских домов. Со временем она пришла «к необычной для хибакуся идее: слишком много внимания уделяется мощи атомной бомбы и недостаточно — злу войны».

Жизнелюбивый сибарит доктор Тадзии оказался после взрыва в реке — «крепко зажат двумя длинными бревнами, которые скрестились у него на груди; будто гигантские палочки подняли его, как кусочек еды». Дом, в котором он укрылся после взрыва, тоже смыло водой, и сам он, словно вода, после войны продолжал плыть по течению, стремясь к комфорту и избегая проблем. Он умер от опухоли, перед смертью проведя девять лет в состоянии овоща, но, будучи сам врачом, ни разу не обращался к доктору, пустив все на самотек.

Протестантский пастор Танимото весь день бомбардировки пытался напоить раненых, облегчить их страдания. Всю последующую, долгую для хибакуся жизнь он боролся за мир, ездил в Америку с речами, возил туда на операции изуродованных «хиросимских дев», продвигал идею создания мемориального центра мира в Хиросиме. На реалити-шоу в США он встретился со вторым пилотом самолета «Энола Гэй» * — Название американского самолета Б-29, сбросившего бомбу на Хиросиму. , и все, что Херси пишет о его реакции: «Танимото сидел с деревянным лицом». Многие начинания Танимото получили продолжение, он стал местной знаменитостью. К моменту написания второй части ему было уже семьдесят, он жил с женой «в уютном маленьком домике с радио и двумя телевизорами, стиральной машиной, электрической духовкой и холодильником, и у него был компактный автомобиль „мазда“, произведенный в Хиросиме. <...> Постепенно он становился медлительнее. В его памяти, как и в памяти всего мира, стали появляться белые пятна», — и этими пугающими словами заканчивается книга Джона Херси.

Все забывается — плохое быстрее хорошего, потому что все мы, как доктор Фудзии, стремимся жить беззаботно. Разрушенные до основания Хиросима и Нагасаки восстановились и снова стали процветающими городами. Сегодня в живых осталось считанное количество хибакуся, они уже глубокие старики. Джон Херси умер почти тридцать лет назад. Мир одолевают новые проблемы, но каждый из нас проживает одну-единственную жизнь. У шестерых хибакуся, чьи истории поведал нам американский журналист, как и у их земляков, тоже была только одна жизнь, и они прожили ее так, как смогли. Единственное, что отличает ее, — ослепляющий убийственный свет атомного взрыва, остававшийся в них до самого конца.