18+
27.01.2016 Тексты / Статьи

​Убыточное предприятие и ничего в оном

Текст: Владимир Березин

Фотография с сайта: digitalcollections.nypl.org

Пешеход Владимир Березин о парадоксах Салтыкова-Щедрина.

Салтыков-Щедрин был и остался парадоксальным писателем. Противоречивых биографий много, однако тут удивление начинается прямо с первой строчки, то есть — даже с имени.

Михаил Евграфович Салтыков был отпрыском старинного дворянского рода, но был шестым ребёнком в семье, не такой уж богатой. Осматривая случайным путешественником место его рождения, село Спас-Угол, в котором уцелела только церковь, я обнаружил, что имение обратилось в прах, и прах этот порос какими-то неизвестными постройками. И это при официальной популярности его фигуры в нашем социалистическом Отечестве.

Странность тут в том, что большая часть русских читателей воспринимает его как человека с двойной фамилией, меж тем он был настоящий Салтыков, а Николай Щедрин, или «Н. Щедрин», всего лишь псевдоним.

То есть существовало, по сути, два совершенно разных, если не противоположных, человека: государственный человек Михаил Евграфович Салтыков и публицист Николай Щедрин

В прежних изданиях его книг (в самых первых значился просто «Щедрин»), ещё писали М. Е. Салтыков (Н.Щедрин), а потом скобки куда-то подевались, одна из них распрямилась и превратилась в дефис.

То есть существовало, по сути, два совершенно разных, если не противоположных, человека: государственный человек Михаил Евграфович Салтыков и публицист Николай Щедрин.

И понемногу писатель слился с чиновником, будто два рода соединились каким-то странным браком.

Второе обстоятельство, что вызывает некоторое удивление — именно чиновническая деятельность. Русский писатель всенепременно чиновник неуспешный, он рано бросает это дело, и успех приходит к нему именно что литературный. Но Михаил Евграфович, наоборот, был чиновником чрезвычайно успешным, окончил сперва Царскосельский лицей, а потом, хоть медленно начинал, круто пошёл в гору. Несмотря на то, что за вольнодумство его сослали в Вятку (так что уже в самом начале пути он воспринимался как элемент, из общей картины выделяющийся), он вскоре стал служить при канцелярии губернатора. Через два года стал советником губернского правления, причём в это же время женился на дочери вице-губернатора. Для ссыльного (в современном представлении) это довольно своеобразный послужной список, не говоря уж о том, что потом он стал вице-губернатором в Рязани, а потом и в Твери.

Слово «губернатор» так часто повторяется в его биографии, что не очень внимательный читатель и считал Салтыкова настоящим губернатором, повышая его в звании на ступень.

То, что успешный чиновник становится не просто писателем, а писателем сатирическим, можно сказать — вольнодумным, и есть второе парадоксальное обстоятельство.

Нет, и сейчас некоторые чиновники пишут книги, но довольно редко — художественные. Нынешний министр культуры, правда, написал их несколько — но не сказать, что его литературная слава превзошла известность тех политических решений, что он озвучивает.

А вот у Михаила Евграфовича это как-то получилось. Он удивительным образом слил воедино чиновника и писателя. Говорили, что его супруга так до конца и не понимала смысл его литературных занятий и называла их не иначе как «Мишелевы глупости».

Но такое как раз много у кого бывало.

Есть и третий парадокс — многие его знаменитые тексты жёстко привязаны к тем моментам русской жизни, что теперь не то что неизвестны широкому читателю, но и для историка-неспециалиста требуют комментария.

А как вышла сатира, так оказалось, что она описывает универсальную ситуацию, что повторяется в России вновь и вновь, из года в год, и эпиграф из Салтыкова-Щедрина ей, этой ситуации, как нельзя лучше подходит.

В этом третья точка удивления читателя — то, что было актуальной публицистикой, даже колумнистикой, превратилось в литературу.

Салтыков-Щедрин разъяснён наподобие булгаковской совы в советской школе. Он разъят там на части и санкционирован ленинскими цитатами.

Писатель Салтыков-Щедрин был чрезвычайно афористичен и разошёлся в этих цитатах не хуже нынешнего Пелевина

Но прилежный читатель обнаруживает, что как раз знаменитая фраза Ленина об учении, как раз употреблена Салтыковым ещё в 1868 году в одной театральной рецензии: «не век же печатные пряники есть, а надо учиться, учиться, учиться... „Ганя!“ „Соня!“ восклицают эти любовники науки, и уж целуются же они... Боже мой! как целуются, повторяя свои клятвы быть верными науке! Тоска по науке так и охватывает зрителей-столоначальников при виде этих надрывающих душу сцен, сопровождаемых поцелуями» * — Салтыков-Щедрин М. Перемелется — мука будет. Комедия в пяти действиях И. В. Самарина. // Собрание сочинений в 20 т. Т. 9. М.: Художественная литература, 1970, с. 282–283. .

И Ленин потом несколько раз, на разные лады повторяет эту фразу: «Учиться, учиться и учиться и вырабатывать из себя сознательных социал-демократов, «рабочую интеллигенцию», «Нам надо во что бы то ни стало поставить себе задачей для обновления нашего госаппарата: во-первых — учиться, во-вторых — учиться и в-третьих — учиться и затем проверять то, чтобы наука у нас не оставалась мёртвой буквой или модной фразой (а это, нечего греха таить, у нас особенно часто бывает), чтобы наука действительно входила в плоть и кровь, превращалась в составной элемент быта вполне и настоящим образом» * — Ленин В. И. Лучше меньше, да лучше // Полное собрание сочинений в 55 т. Т. 45. — М.: Издательство политической литературы, 1970, с. 391. .

Писатель Салтыков-Щедрин был чрезвычайно афористичен и разошёлся в этих цитатах не хуже нынешнего Пелевина.

Общие черты между этими двумя писателями (хотя бы в смысле афоризмов) — хорошая тема отдельного исследования.

Но среди прочих цитат есть одна, от которой я никак не мог отвязаться, и которая странным образом всё время цепляла мой взгляд.

В тот момент, когда рубль стал впервые плясать вприсядку вокруг доллара, а физики с лириками начали исход из НИИ сначала в кооперативы, а потом и за прилавки оптовых рынков, когда появился термин «красные директора» и новые корейко зарабатывали на сахаре миллиард, а курс потом обращал эти деньги в порошок, так вот в эти времена стали часто повторять одну цитату.

«Они сидели и думали, как бы из своего убыточного хозяйства сделать прибыльное, ничего в оном не меняя».

Некоторые люди сразу кричали: «Жванецкий!»; и для них вопрос был закрыт.

«Очень тяжело менять, ничего не меняя, но мы будем... Нет-нет, там не нужно ничего видеть. Это вообще неверная постановка задачи. Есть два объекта, и мы, волевым усилием, назначаем между ними связь. Но надо ещё доказать, что это научная постановка вопроса» — это, конечно, была другая фраза.

Тут я упомяну очень важный пункт во всех разговорах о том, «кто первый сказал».

В известной работе Ленина, в «Анне Карениной» Толстого и романе Симонова «Живые и мёртвые» есть фраза «лучше меньше, да лучше». Означает ли это, что Симонов взял её ещё у Ленина, а тот — у Толстого.

Нет, это не означает ничего.

Потому как это пословица, а ещё потому, что обиходные выражения свободно путешествуют по пространству и времени. Они струятся вместе с языком, как вода, как ветер.

У Жванецкого (храни Господь, я не любитель сатирика, но и не враг его), это именно одна фраза, а у Щедрина — другая. Жванецкий не является автором мысли «желать что-то менять, не меняя это».

Другие ориентировались на корпус прочитанной классики, и понимали, что это — Салтыков-Щедрин.

Всё упирается в Шатрова

Для любителей интуитивный озарений и этих криков сообщаю, что хорошо бы всё же понять — откуда?

Если вы говорите «История одного города», то где? Вот у вас текст под рукой? Если нет, то вот он.

При этом саму фразу в годы Перестройки не цитировал только ленивый — я встречал её в качестве эпиграфа к научным статьям, я слышал её по радио, её роняли, братаясь с классиком, политики и простые полемисты.

Много разных вариантов бытовало и бытует одновременно, вот один из них: «Они сидели день и ночь, и снова день, снова ночь, думая, как их убыточное хозяйство превратить в прибыльное, ничего в оном не меняя».

Меня более смущало, что я не мог обнаружить его не только в собраниях Салтыкова-Щедрина, но и в советской литературе и публицистике.

Может, думал я, это действительно Салтыков-Щедрин в каком-то новонайденном неоцифрованном тексте.

Ну а может, вовсе неизвестный автор — что не извиняет апломба употребляющих цитату всуе. Однако потом мелькнуло название «Диктатура совести».

Это была знаменитая в своё время пьеса Михаила Шатрова (1932-2010), человека чрезвычайно интересного и странным косвенным образом оказавшего большое влияние на мою жизнь.

Поставлена эта пьеса была в театре имени Ленинского комсомола в конце восьмидесятых годов.

Удивительно было то, что тексты пьес Шатрова не оцифрованы и не украдены, поэтому я заранее кланяюсь театроведу, театральному критику и преподавателю Павлу Рудневу за возможность поглядеть в оригинал.

Мне, кстати, говорили, что выше по тексту цитируется кусок из Фултонской речи Черчилля, который в оригинальном тексте обнаружить не удалось, но я уж сосредоточусь на Щедрине, ибо ловля двух зайцев известно, чем оканчивается.

Надо сказать, что авторы того времени довольно часто придумывали актуальные цитаты и с лёгкой руки вводили их в оборот

Итак, в этой пьесе (полной перестроечных аллегорий) есть вот какая сцена: «Главный портфельщик (Посторонний ему уже неинтересен, залу). Товарищи! Труженика надо развязать! В Труженика надо вдохнуть! Труженика надо лелеять! Приступаю! Оркестр, туш! Будем развязывать торжественно! (Распутывает верёвку и тут же укладывает её вокруг кресла в виде круга. Труженику, ласково и доверительно.) Но боже тебя упаси за этот круг выйти, головы тогда не сносить, понял? (Залу.) Товарищи! Предлагаю от имени нашего зала послать Иван Ивановичу в область благодарственную телеграмму, что мы Труженика развязали первыми и досрочно! (Неожиданно начинает петь.)

Не кочегары мы, не плотники,
Зато начальство тех и тех,
Мы кабинетные работники,
Мы, так сказать, портфельный цех.
Ты должен сеять, жать и вкалывать,
Парить опять же в облаках,
А мы должны тебе указывать.
Чего и где, когда и как!
Мы можем грубо, можем вежливо,
Лишь руки в дело б не пускать,
Руками мы за кресла держимся,
Нас с этих кресел не согнать!
А коль настанет время новое,
Идеи новые придут,
Пусть не дубовые, кленовые,
Нам кресла новые дадут.
И мы по-новому усядемся,
И крикнем новому «ура!»,
И будем делать то же самое
Что делали вчера.

стало залу.) Знаете, что это такое? Подстройка к перестройке... Кажется, это Салтыков-Щедрин сказал: „Они сидели день и ночь и снова день, и все время решали только один вопрос — как своё убыточное хозяйство превратить в прибыльное, ничего в оном не меняя“. Ленин любил цитировать классиков. Давайте приобщим это высказывание к документам процесса» * — Шатров М. Диктатура совести // Диктатура совести / М.Ф. Шатров. Говори / А.М. Буравский: Студенческий театр. — М.: Сов. Россия, 1987 (Б-чка «В помощь худож. самодеятельности», № 14), с. 37–38. .

Всё упирается в Шатрова.

Надо сказать, что авторы того времени довольно часто придумывали актуальные цитаты и с лёгкой руки вводили их в оборот. Писатель Иванов в романе «Вечный зов» придумал даже целый «План Даллеса». Некоторые признавались в своих успехах открыто — как Анатолий Рыбаков насчёт своей сталинской цитаты «Нет человека — нет проблемы», опубликованном, кстати, в 1987 году. «Диктатура совести» написана в 1986-м.

К сожалению, подробно обо всех обстоятельствах этого дела самого Шатрова не спросишь, и я бы постарался оттянуть свою с ним встречу.

Но в любом случае истории жизни цитат очень поучительны.

Как и то, каким образом хороший русский писатель Салтыков живёт в современном массовом сознании.

Другие материалы автора

Владимир Березин

Verbatim

Владимир Березин

​Монтажный цех Ильи Кукулина

Владимир Березин

​Осенний счет

Владимир Березин

​Под блюдом

Еще рецензии

Эй, есть кто живой? Оливье и граната

Можно сказать, что Лимонов переходит на сериалы — это уже третья книга его очерков-некрологов, не говоря о многочисленных воспоминаниях и прочих мемуарах. Но, также стоит заметить, что писатели всегда любили дописывать и апдейтить свои воспоминания, сам же Лимонов из документирования собственной жизни очень давно сделал особый жанр собственного имени.

12.10.2015 Тексты / Рецензии

​Франкл. Несвятая святость

Об австрийском психиатре и философе Викторе Франкле принято писать восторженно и с придыханием: вот человек, испытавший свою теорию на собственной шкуре, подтвердивший концепцию страшным личным опытом.

14.10.2015 Тексты / Рецензии

Гауф. Недетские сказки

Кирилл Захаров рассказывает о малоизвестном Гауфе.

20.10.2015 Тексты / Рецензии

Пурпурный принц Джими

Литературный критик Александр Чанцев о новой биографии Джими Хендрикса и прочем рок-н-ролле.

26.12.2015 Тексты / Рецензии

​Есть вещи...

Писатель Роман Сенчин о «спортивной» книге Дмитрия Данилова и вещах, нетронутых литературой.

26.01.2016 Тексты / Рецензии