18+
03.09.2018 Тексты / Рецензии

​Сливовые дожди в царстве мертвых

Текст: Александр Чанцев

Обложка Christian Kracht. The Dead // Translated from the German by Daniel Bowles. -New York: Farrar, Staus and Giroux, 2018. — 198 p.

Следы японского влияния в новом, еще не переведенном романе «Мертвые» Кристиана Крахта исследует ведущий обозреватель Rara Avis Александр Чанцев.

Первое впечатление — что книга не просто странная, скорее, Кристиан Крахт в своем письме (в своем саморазвитии, исканиях, популярности, выберите по желанию) достиг тех областей, где ему уже не совсем нужно понимание, пресловутый читательский фидбэк. Дело тут даже не в формальной стороне — иероглифы названиями частей, японский (вежливые формулы и термины из театра Но) без перевода — а в том, что свой небольшой роман он не то что перегружает смыслами, а работает с ними на глазах у читателей, сам ищет ответы на свои проклятые вопросы, любовно копается в них, такая вот work in progress.

Сюжет же весьма лих, для рекламных аннотаций и пересказов — просто находка. Швейцарский режиссер Эмиль получает лестное предложение-задание нацистского правительства поехать в Японию и снять там фильм, любого жанра на свой выбор и усмотрение, с почти неограниченным бюджетом, но с двумя целями: а) пропагандистской — создать образ Германской империи как привлекательной и безальтернативной владычицы мира, б) коммерческой — «отжать» азиатский рынок, который, как когда-то самоизолированную Японию, хотят открыть Штаты. Тем временем интеллектуал и чиновник Масахико в Японии лелеет собственные планы — побороться опять же с засильем Голливуда, дать дорогу японскому кинематографу и добиться собственных целей. В Токио же пребывает и невеста Эмиля, блонд-вамп-актриса Ида. Надо ли говорить, что с таким сюжетом в руках у Крахта будет не только экшн (японского премьера застрелили, продолжительно гостящий в Японии Чаплин чудом избежал его участи, всюду таскается с пистолетом и в подпитии вышвыривает пассажиров с парохода в Атлантику), но и те фирменные крахтовские медитативные странствия духа, которые служили двигателем (воистину внутреннего сгорания) большинству его вещей, от «Faserland» до «Imperium».

И да, называемые продолжением предыдущего романа Крахта «Imperium» «Мертвые» — продолжение, конечно, весьма относительное. Тут отнюдь не Голливуд, а, как охарактеризовали последний фильм Эмиля, снятый во время его «токийской командировки», скорее сюрреализм и дадаизм. Не те же сюжетные линии и герои, а — внутренние рифмы для внимательного читателя. Герой «Империи» занимался голоданием, его коммуна закончила дни в грязи и антисанитарии — так и тут персонажи лишь заставляют себя есть, не видя в этом смысла, буквально на первой странице все гниет и покрывается плесенью (жара, влажность и небывалые дожди в летнем Токио — внимательный к японским деталям и словечкам Крахт не приводит тут термин, но это называется «цую», сезоном «сливовых дождей»).

Рифм, скрытых цитат будет вообще очень много, хоть играй в кто больше угадает. По ходу действия всплывает берлинский центровой отель «Адлон» — там в свое время квинтет молодых писателей из так называемого поколения Гольф или поколения синглов во главе с Крахтом заперся на несколько дней в номерах и родили «поп-культурный проект», манифест и книгу «Tristesse Royale», «Королевская грусть». Вечному enfant terrible Крахту уже доставалось в прессе за частые обращение к нацистской тематике — в «Мертвых» опять везде свастики, черные мундиры и даже антисемитские высказывания (в устах плохих парней, ок). Приехавший в Японию режиссер-синефил Эмиль переживает смерть отца (и очень непростые отношения с ним — как и Масахико), не очень удачные отношения с Идой и кризис среднего возраста (парик, макияж даже), собирается снимать без сценария, просто улицы на фланерской прогулке — как тут не вспомнить «Лиссабонскую историю» и другие фильмы Вендерса? Ида и Эмиль постоянно до крови обгрызают ногти, Масахико любуется ножами, обожает металлический вкус крови, снимает совершение сэппуку (харакири) — кажется, вот-вот, и герои начнут вовсю резать самих себя, как герой «Маленькой жизни» Янагихары.

Фотография с сайта ssaaintsebastien.canalblog.com


Место действия — Япония, эпиграф — из Танидзаки, но все равно не с первой попытки догадаешься, аллюзиями на какого автора больше всего прошита ОС этой книги — а это оказывается Мисима. Одержимый суицидальными фантазиями Масахико («Исповедь маски»), даже навязчивый, вплоть до клички кролика, образ ключевого для Мисимы Святого Себастьяна (фотосессию Мисимы в его образе «Испытание розой» видели все), рассуждения о связи сексуальности и суицида (одна из версий самоубийства самого Мисимы — «синдзю», двойное самоубийство влюбленных), восстание молодых военных и самоубийство молодого офицера («Патриотизм» и «Разложение ангела»), поджег школы («Золотой храм») и т.д. и т.п. — хоть пиши компаративистскую статью о влиянии Мисимы на творчество Крахта, хватит на добрый доклад.

Одним из ответов — не суперфинала, всего лишь отборочный игры — на вопрос, почему же именно Мисима, может быть главная тема японского писателя — смерть. Герои Крахта да, разрываются между сексуальными желаниями и своими суицидальными подчас кризисами, но главное то, что они — очень похожи на мертвых. «Прошлое всегда интереснее настоящего», -выводит формулу Крахт и суммирует к финалу: «Мертвые — очень одинокие существа, между ними нет солидарности, они рождаются, умирают и перерождаются одинокими». Эмиль пускается в пешее путешествие без цели по диким дорогам Хоккайдо, как герои «1979» по Тибету, Ида в полном одиночестве кончает с собой в Голливуде, Масахико «по-английски» просто исчезает со страниц книги, которая — заканчивается так же внезапно, как и началась. «Немцы без Германии» то убегают из Германии, то возвращаются, бродят в одиночестве в каком-то межеумочном, Богом забытом 20-м круге дантова ада — а Крахт пишет о них второй том «Мертвых душ» с сильными аллюзиями на «Тибетскую книгу мертвых».

И что это было, вся эта центоны, все это сновидческое? Больше всего напоминает, если честно, если бы сценарий по своей «Метели» Сорокин писал в соавторстве с Вальзером, а снимал все это Одзу (все имена, кроме Сорокина, из книги). Выверенный сюжет, внятные исторические и так далее объяснения происходящего Крахта интересуют не особо. Чем развязать все сюжетные узелки, важнее ему, кажется, именно те области, где сюжетные концы не сходятся, эти провалы, разрывы смысла. Он и пишет так, действительно между — между антиутопией и историческим романом, между фантазией и цитатой, между теми большими нарративами, куда он засовывает хрупкие фигурки своих персонажей и пробует на ощупь свои соображения о них. Или, как сказано у него, «в той области смерти, в том мире-между, где сон, фильм и память преследуют друг друга».

Другие материалы автора

Александр Чанцев

​Леонид Юзефович: «Упорядочить чуждый мир, не совершая над ним ментального насилия»

Александр Чанцев

​Кермит и Соснора

Александр Чанцев

​Василий Авченко: Тайное имя селедки

Александр Чанцев

​La Marianne

Читать по теме

​Биография Арто и ее двойник

О биографии Антонена Арто и ошибках русских переводчиков читателям Rara Avis рассказывает писатель Анатолий Рясов.

09.08.2016 Тексты / Рецензии

​Билл Карталопулос. Как прославился комикс в США

23 сентября в рамках «Бумфеста-2017» американский критик, куратор и редактор Билл Карталопулос прочел лекцию «Изменение культурного статуса комиксов в Америке».

18.10.2017 Тексты / Статьи

​Кому дают иностранные премии?

Обозреватель Rara Avis Наталья Медведь рассказывает о том, за что нынче награждают «детской Нобелевкой» и прочими медалями.

29.12.2017 Тексты / Статьи

​О зарубежных новинках конца августа 2018

В центре нового романа Джона Бойна A Ladder to the Sky — карьера писателя. Все основные этапы — от взлета до забвения, все обязательные атрибуты — плагиат, алкоголизм, бессердечие к окружающим, которому нет никакого оправдания, кроме безудержного стремления к славе и успеху.

28.08.2018 Кратко