Глаза и тормоза
Текст: Владимир Березин
Фотография: из архива автора
Писатель-пешеход Владимир Березин о фрикциях метафоры.
А твои глаза, как бирюза,
Чьими они будут?
Северин Краевский, Марек Дагнан («Червоны гитары»)
Есть такая давняя эстрадная песня «Ресницы» (2005), что пела группа «Братья Грим». С авторством песен, что возникают внутри массовой культуры, сущая беда. Зачастую слушатель присваивает авторство исполнителю присваивается, сами сочинители — обезличены, многие из них подписывают непубличные договора с группами и певцами. Разбираться с этим сложно, но это и не есть тема настоящего рассуждения.
В песне про ресницы есть слова о том, что губы любимой — вкуса миндаля, и дурят, как конопля. Призыв искусать рассказчика, а потом, похлопав ресницами, взлететь как синица или иволга. (Вряд ли написавший это человек понимал тонкости повадок пернатых.). Но есть там и одна сквозная для нашей культуры метафора:
Резко по газам давлю
Может быть, и я вкуса миндаля
И могу летать веками порхая.
У Довлатова есть такая миниатюра: «...Помню, Иосиф Бродский высказывался следующим образом:
— Ирония есть нисходящая метафора.
Я удивился:
— Что значит нисходящая метафора?
— Объясняю, — сказал Иосиф, — вот послушайте. „Её глаза как бирюза“ — это восходящая метафора. А „её глаза как тормоза“, — это нисходящая метафора»
*
— Довлатов С. Д. Соло на Ундервуде. // Довлатов С. Д. Собрание сочинений в 4 т. Т. 4. – СПб.: Азбука, 1999. С. 222.
.
То же самое замечает Бродский в одном интервью: «Потому что ирония как таковая — это нисходящая метафора, как говорил Фрост.
То есть можно сказать „твои глаза, как звёзды“, — конечно, это банально; чего больше всего поэт боится, это чтобы его не обвинили в сентиментальности, поэтому он говорит „твои глаза, как тормоза“, и это вызывает смех и порождает популярность» * — Бродский И. А. Чувство перспективы // Бродский И. А. Большая книга интервью. – М.: Захаров, 2008. С. 6. .
Глаза, которые народ считает зеркалом души, одна из главных точек приложения поэзии. Ну и прозы, конечно, тоже.
У Андерсена глаза похожи на кухонную утварь: «На каждом из сундуков сидит собака, одна другой страшнее. У первой глаза как чайные чашки, у второй — как мельничные колёса, а у третьей, самой страшной, каждый глаз с Круглую башню» * — Андерсен Х. К. Огниво // Андерсен Х. К. Собрание сочинений в 4 т. / Ханс Кристиан Андерсен. — М. : Вагриус, 2005 Т. 1.: Сказки и истории. С. 59. .
У Гумилёва * — Гумилёв Н. С. Портрет мужчины // Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений в 8 т. Т. 3. – М.: Воскресение, 1998. С. 265. — на водную поверхность:
Покинутые царские чертоги.
У Заболоцкого * — Заболоцкий Н. Портрет // Н. А. Заболоцкий pro et contra : личность и творчество Н.А. Заболоцкого в оценке писателей, критиков, исследователей : антология. – М.: Русская Христианская гуманитарная академия, 2010. С. 333. на атмосферное явление и невзгоды:
Полуулыбка, полуплач,
Её глаза — как два обмана,
Покрытых мглою неудач.
А у Михаила Щербакова
*
— МКЩ. сборник статей о творчестве Михаила Щербакова. – М.: ОГИ, 2008. С. 175.
и вовсе на беду:
Её глаза как две напасти
Но общество постоянно совершает возвратно-поступательные движения между серьёзностью и иронией, если угодно — фрикции. Сперва (отсчёт можно начать иначе, это история бесконечная) мы видим восходящие метафоры, потом ими люди объедаются, как розовым вареньем. Поэтому приходит время нисходящих метафор «глаза — тормоза». Но жить с этой жестяной метафорой невозможно вечно, и всё начинается сызнова. Примерно так же, как после елейного советского кино 1970-х приходит чернуха девяностых, но в чернухе жить нельзя, и вот возвращаются липкие и сладкие, как то самое варенье, произведения без иронии, пафосные сериалы. На колу — мочало, начинай сначала.
Отдельная история с тем, как влияет на метафору технический прогресс. Когда нас было много, а техники мало, то её сравнивали с природой, а потом, после технологической революции, наоборот. Приборы и устройства стали встречаться чаще, чем лошади и коровы. У Андрея Вознесенского появляется «...кот, как радиоприемник, зелёным глазом ловит мир» * — Вознесенский А. «Живет у нас сосед Букашкин…» // Антимиры. – М.: Молодая гвардия, 1964. С. 67. . Для современного человека часть этой метафоры теряется, а я застал ещё эти огромные радиоприёмники с подмаргивающим зелёным глазом-индикатором. По логике движения поршня, теперь должна прийти обратная волна, поскольку человечество уже разочаровывается в научном знании, переводя «науку» в общественном понимании в разряд магии.
Формульные фразы, обилие прилагательных, вернее, эпитетов. И такое впечатление, что человек на скорую руку забежал в лавку метафор и кричит продавцу: «Бистро!»
Всякие разговоры о современной литературе хороши до тех пор, пока не наткнёшься на сделанную для какой-то ненаписанной статьи выписку. И будто в гавань, полную моторных лодок, прогулочных катеров, пахнущих вчерашней рыбой сейнеров, входит авианосец. Вот персонаж помимо своего желания поднимается на воздушных шарах человек и влетает дворцовое окно. «Так, вероятно, ужасается и восторгается оса, летящая на торт, выставленный на окне беззаботной хозяйкой. Он летел одну минуту, он ничего не успел разглядеть как следует. Сперва ему показалось, что он попал в какой-то удивительный птичник, где возились, с пением и свистом, шипя и треща, разноцветные драгоценные птицы южных стран.
А в следующее мгновение он подумал, что это не птичник, а фруктовая лавка, полная тропических плодов, раздавленных, сочащихся, залитых собственным соком. Сладкое головокружительное благоухание ударило ему в нос; жар и духота спёрли ему горло.
Тут уже всё смешалось: и удивительный птичник, и фруктовая лавка» * — Олеша Ю. К. Ни дня без строчки // Олеша Ю. К. Избранное. — М.: Правда, 1983. С. 125. .
Это знаменитая сцена (вернее — две), и обе нужно привести в пример, потому что их внимательное чтение поможет молодому писателю больше, чем десяток модных курсов литературного мастерства.
Продолжим: «„Теперь я понимаю всё, — подумал он: — это не птичник и не фруктовая лавка. Это кондитерская. А я сижу в торте!“
Так оно и было.
Он сидел в царстве шоколада, апельсинов, гранатов, крема, цукатов, сахарной пудры и варенья, и сидел на троне, как повелитель пахучего разноцветного царства. Троном был торт.
Он не раскрывал глаз. Он ожидал невероятного скандала, бури — и был готов ко всему. Но случилось то, чего он никак не ожидал.
— Торт погиб, — сказал младший кондитер сурово и печально.
Потом наступила тишина. Только лопались пузыри на кипящем шоколаде.
— Что будет? — шептал продавец шаров, задыхаясь от страха и до боли сжимая веки.
Сердце его прыгало, как копейка в копилке...
— Чепуха! — сказал старший кондитер так же сурово. — В зале съели второе блюдо. Через двадцать минут нужно подавать торт. Разноцветные шары и тупая рожа летающего негодяя послужат прекрасным украшением для парадного торта. — И, сказав это, кондитер заорал: — Давай крем!»
*
— Олеша Ю. К. Ни дня без строчки // Олеша Ю. К. Избранное. — М.: Правда, 1983. С. 126.
.
В знаменитой сказке «Три толстяка» действие под конец возвращается в ту же кухню, вернее — в кондитерскую: «За окном качнулись ветви, зашумели листья, точно перед бурей, и на подоконнике появились двое: рыжеволосый гигант и девочка.
— Руки вверх! — сказал Просперо. В каждой руке он держал по пистолету.
— Ни с места! — звонко сказала Суок, поднимая свой пистолет.
Две дюжины белых рукавов, не дожидаясь более внушительного приглашения, взметнулись.
А потом полетели кастрюли.
Это был разгром сверкающего стеклянного, медного, горячего, сладкого, душистого мира кондитерской.
Оружейник искал главную кастрюлю. В ней было спасение его и спасение маленькой его спасительницы.
Они опрокидывали банки, разбрасывали сковороды, воронки, тарелки, блюда. Стекло разлеталось во все стороны и билось со звоном и громом; рассыпанная мука вертелась столбом, как самум в Сахаре; поднялся вихрь миндаля, изюма, черешен; сахарный песок хлестал с полок с грохотом водопада; наводнение сиропов поднялось на целый аршин; брызгала вода, катились фрукты, рушились медные башни кастрюль... Всё стало кверху дном. Вот так бывает иногда во сне, когда снится сон и знаешь, что это сон, и поэтому можно делать всё, что захочешь» * — Олеша Ю. К. Ни дня без строчки // Олеша Ю. К. Избранное. — М.: Правда, 1983. С. 220. .
Сам Олеша рассказывал: «Я помню, Катаев получал наслаждение от того, что заказывал мне подыскать метафору на тот или иной случай. Он ржал, когда это у меня получалось. С каким внутренним отзвуком именно признания, одобрения пересказывает Толстой бодлеровские „Облака“, хотя и хочет показать их „никчемность“. С каким также восхищением рассказывает он о „муравских“ братьях Николеньки — тоже, по существу, метафоре. На старости лет я открыл лавку метафор. Знакомый художник сделал для меня вывеску. На квадратной доске размером в поверхность небольшого стола, покрытой голубой масляной краской, карминовыми буквами он написал это название, и так как в голубой масляной краске и в карминовых буквах, если посмотреть сбоку, отражался, убегая, свет дня, то вывеска казалась очень красивой. Если посмотреть сильно сбоку, то создавалось впечатление, как будто кто-то в голубом платье ест вишни. Я был убежден, что я разбогатею. В самом деле, у меня был запас великолепных метафор. Однажды даже чуть не произошёл в лавке пожар от одной из них. Это была метафора о луже в осенний день под деревом. Лужа, было сказано, лежала под деревом, как цыганка. Я возвращался откуда-то и увидел, что из окна лавки валит дым. Я залил водой из ведра угол, где вился язык пламени, и потом оказалось, что именно из этой метафоры появился огонь. Был также другой случай, когда я с трудом отбился от воробьёв. Это было связано как раз с вишнями. У меня имелась метафора о том, что когда ешь вишни, то кажется, что идёт дождь. Метафора оказалась настолько правильной, что эти мои вишни привлекли воробьёв, намеревавшихся их клевать. Я однажды проснулся от того, что лавка трещала. Когда я открыл глаза, то оказалось, что это воробьи. Они прыгали, быстро поворачивались на подоконнике, на полу, на мне. Я стал размахивать руками, и они улетели плоской, но быстрой тучкой. Они порядочно исклевали моих вишен, но я не сердился на них, потому что вишня, исклёванная воробьём, еще больше похожа на вишню, — так сказать, идеальная вишня. Итак, я предполагал, что разбогатею на моих метафорах. Однако покупатели не покупали дорогих; главным образом покупались метафоры „бледный, как смерть“ или „томительно шло время“, а такие образы, как „стройная, как тополь“, прямо-таки расхватывались. Но это был дешёвый товар, и я даже не сводил концов с концами. Когда я заметил, что уже сам прибегаю к таким выражениям, как „сводить концы с концами“, я решил закрыть лавку. В один прекрасный день я её и закрыл, сняв вывеску, и с вывеской под мышкой пошел к художнику жаловаться на жизнь» * — Олеша Ю. К. Три толстяка // Олеша Ю. К. Избранное. — М.: Правда, 1983. С. 419-420. .
Олеша наклоняется к витрине и достаёт «стройный как тополь», «соболиная бровь» и две штуки «размашисто перекрестился, роняя слёзы в грязь». Смотрит — и откладывает в сторону.
И тут же в эти метафоры вцепляются десятки рук самодеятельных и нанятых сочинителей. На литературных курсах им успели сказать, что рифма «любовь — кровь» нехороша, но отчего это так, они не чувствуют. Их взгляд упирается в следующую строчку. Глаза — бирюза. Бирюза это какой-то цвет, кажется, очень красивый. И ещё это некий драгоценный камень. Впрочем, неважно.
Глаза — бирюза, взлети синицей, цаплей, пеликаном. Скушай горького миндаля. Мир полон тревоги, сейчас время восходящих метафор.